Предисловие к переводу учебника “Криминология” под редакцией Дж. Шелли

Лежащая перед Вами, читатель, книга – перевод одного из многочисленных американских учебников криминологии. Для российского читателя – это первая книга такого рода, переведенная с английского языка. До сих пор в нашей стране известны либо переводы – весьма сокращенные – учебников криминологии немецких авторов, либо переводы англоязычных книг по криминологии, не являющихся учебниками. Между тем, хотим мы этого или нет, нравится нам это или нет, современная криминология есть прежде всего англоязычная наука. Разумеется, это не исключает огромного вклада криминологов других стран, однако и их труды приобретают мировую известность благодаря публикациям на английском языке.

Что касается российской криминологии, то она в течение многих десятилетий существовала в условиях изоляции от мировой науки и под жестким политическим и идеологическим контролем. Только в конце 80-х годов благодаря горбачевской “перестройке” появилась возможность свободной исследовательской и преподавательской деятельности, научных контактов с зарубежными коллегами из “капиталистических” стран. Вместе с тем вхождение российской криминологии в мировую науку (впрочем “не мировой” науки не существует, длительный изоляционизм российских общественных наук трагичен) происходит неоправданно медленно и с трудом. Тому есть ряд причин: наличие языкового барьера; отсутствие денежных средств у российских криминологов для массовых, регулярных поездок в другие страны и для приобретения зарубежной литературы; ограниченность финансовых возможностей закупки профессиональной иностранной литературы научными и национальными библиотеками. Очень плохо обстоят дела с переводами профессиональной криминологической литературы, как на русский язык, так и с русского языка, в силу чего мы мало знакомы с трудами зарубежных коллег, а работы российских авторов практически не известны за рубежом (редкие исключения лишь подтверждают общее правило).

Вот почему следует приветствовать деятельность Издательского дома “Питер”, направленную на обеспечение российских читателей – прежде всего студентов и аспирантов - переводной литературой.

Представляемый учебник криминологии под редакцией Дж. Шели является третьим изданием, опубликованным в США в 2000 г. Таким образом, читатель имеет возможность познакомиться со вполне современной работой. Учебник включает все традиционные темы: исходные понятия; возможности измерения преступности; социально-демографический состав лиц, совершивших преступления (пол, возраст, этнический состав, социальный статус); учение о жертвах преступлений; криминологическая характеристика основных видов преступности (насильственная преступность, преступления против собственности, преступления против нравственности, организованная и “беловоротничковая” преступность); основные направления криминологической мысли; вопросы социального контроля над преступностью и характеристика системы уголовной юстиции (полиция, прокуратура, суд, пенитенциарные учреждения), а также проблема смертной казни в США. Каждая глава учебника написана авторами, специализирующимися в соответствующей сфере криминологических знаний.

При всей национальной специфики преступности и реакции на нее, большинство предложенных авторами тем и их освещение представляют несомненный интерес для российских читателей – прежде всего студентов и профессионалов (которым, по словам Дж. Шели, высказанным в его Предисловии, “тоже иногда необходимо учиться”), а также для широкой читающей публики. Книга позволяет “открыть Америку” по одним вопросам, сравнить отечественный и зарубежный опыт – по другим, расширить и углубить свои знания криминологической проблематики, по третьим.

Преступность является одной из сложнейших социальных проблем современности. Она очень болезненно воспринимается населением, “страх перед преступностью” подогревается средствами массовой информации и нередко используется политиками в популистских целях. Поэтому чрезвычайно важно спокойное, объективное, научно обоснованное понимание и самого феномена преступности и возможной (допустимой) реакции на нее общества и государства (ибо “реализация тех или иных мер контроля над преступностью может довольно дорого обойтись обществу” - как в прямом, так и в переносном смысле). “Криминология” под редакцией Шели предоставляет широкие возможности для размышления над наиболее спорными и острыми проблемами преступности и их обсуждения.

Что, с нашей точки зрения, может представлять наибольший интерес для отечественного читателя?

В книге последовательно проводится мысль о том, что главным предметом криминологии служит преступность как социальный феномен, нуждающийся в социологическом изучении и осмыслении наряду с другими социальными явлениями и в их взаимосвязях. Отсюда вытекает ряд важных следствий о социальной обусловленности преступности, ее объективных закономерностях, неэффективности “волевых решений” в сфере контроля над преступностью и т.п.

Начало книги, ее первая глава – “Восприятие преступности обществом и реакция на нее” - дань реалиям конца ХХ – начала ХХ1 вв., когда на передний план криминологической тематики выступает отношение населения к преступности как следствие “страха перед преступностью” (С. Коэн). Достаточно включить телевизор и переключить пару программ, чтобы убедиться в этом. Попытка ответить на вопросы: кто боится? каких преступлений боятся? за кого боятся (за себя, за своих близких)? каковы последствия страха? - и предпринимается в этой главе на основе ряда эмпирических исследований. К сожалению, в России такого рода исследования представляют скорее редкое исключение, хотя для нас это не менее важный вопрос, чем для зарубежных авторов. Между тем, наряду с реальной опасностью преступных посягательств, немаловажную роль в нагнетании страха играют средства массовой информации, прежде всего – телевидение, а иногда и “ястребы” от политики. И автор главы, напомнив читателю о включенном телевизоре, предлагает в Заключении: “Почему бы вам не выключить его?”…

Как это ни парадоксально, но само понятие “преступность” при всей казалось бы его очевидности, - одно из наиболее неясных в криминологии. Во второй главе рассматриваются различные подходы к определению, пониманию “преступности” с позиций многочисленных криминологических концепций – теории согласия, теории конфликтов, теории доминирования элит, плюралистических теорий. Автору главы, как и автору настоящего Предисловия, представляются более убедительными теории конфликта. “Законы не появляются по волшебству и не являются отражением "общественных" ценностей. Напротив, то, какие действия, или каких людей мы в тот или иной момент времени называем преступными, а также насколько мы озабочены проблемой преступности, зависит от деятельности групп, стремящихся обрести правовую поддержку своих экономических, идеологических и статусных интересов… Законы, возникающие таким образом, не являются истиной в последней инстанции”. Иначе говоря, преступность – есть социальный конструкт, творимый в интересах господствующих (властных) элит. Преступность – понятие релятивное (относительное) и конвенциональное: это то, чтó именно “сконструирует” законодатель в качестве “преступного” здесь и сейчас в интересах властных элит или в результате компромисса конфликтующих социальных сил.

Не менее интересна проблема измерения преступности (глава третья). Насколько так называемая зарегистрированная преступность, отраженная полицейской (милицейской) статистикой, соответствует реально совершаемым в обществе преступлениям? Ясно, что большинство преступлений остается неучтенными. Какие методы позволяют хотя бы приблизительно оценить масштабы этой неучтенной, латентной преступности? В США традиционно существуют три источника сведений о совершенных преступлениях: Единый отчет о преступности (UCR), представляющий собой официальные статистические сведения ФБР о некоторых видах зарегистрированных преступлений, входящих в так называемый “индекс” (“индексные преступления” - убийства, разбойные нападения, грабежи, изнасилования, кражи транспортных средств, поджоги и некоторые другие); Национальный виктимологический опрос (NCVS), т.е. опрос населения в целях выявления жертв преступлений; и анонимные “самоотчеты” (SR) граждан о совершенных ими преступлениях. Сопоставление данных всех трех источников позволяет более полно представить масштабы преступности в целом. Впрочем, и эта задача не столь проста, о чем подробно рассказывается в учебнике. К сожалению, в России существует единственный источник - официальная статистика МВД, страдающая очень высокой латентностью, и становящаяся с каждым годом (начиная с 1999 г.) все менее доступной не только для населения, но и для профессиональных криминологов. В этом отношении опыт США и других стран (в первую очередь – Великобритании и Германии), полнота и открытость их уголовной статистики очень важны для нас.

Последние десятилетия в зарубежной криминологической литературе все больше внимания уделяется анализу корреляционной зависимости между преступностью и такими социально-демографическими факторами как пол, возраст, раса (этническая принадлежность), класс (социальный статус). Результатам многочисленных эмпирических исследований на эту тему и их теоретической интерпретации посвящены главы четвертая и пятая.

Обсуждение данных о роли этнического фактора интересно для нас, поскольку, во-первых, в годы советской власти, утверждавшей интернационализм, дружбу народов и формирование на территории СССР “единой общности – советский народ”, исследование этнической принадлежности лиц, совершивших преступления, было идеологически невозможно. Во-вторых, в постсоветской России этнический фактор нередко обыгрывается с националистических позиций (пресловутые “лица кавказской национальности”, “черные” и т.п.) без какого бы то ни было научного, политического, просто – криминологического обоснования. Исторический опыт многонациональной (даже “полирасовой” - совместное проживание представителей белой, желтой, черной рас) Северной Америки и многолетние исследования американских криминологов лишний раз убеждают нас в том, что нет “криминогенных” рас, этносов, национальностей. Зато возможно реальное столкновение разных культур (ни одна из которых не является более или менее “правильной” или “высокой”) и социальное неравенство, вызванное, в частности, местом того или иного этноса в социальной структуре общества. “Взаимоотношения расовой принадлежности и преступности не следует считать сигналом, побуждающим поставить вопрос о том, люди из какой расовой группы более склонны к правонарушениям. Скорее, это сигнал к тому, чтобы задаться вопросом о том, преступления какого типа совершают представители групп, лишенных привилегий, и какие правонарушения характерны для групп, находящихся в преимущественном положении?”. Добавим от себя: такой подход становится все более важным в условиях глобализации терроризма, “войны бедных против богатых”.

В этой связи чрезвычайно важны и обсуждаемые результаты исследований о роли социальной, классовой принадлежности, социального статуса лиц, совершивших те или иные преступления. Как в пятой главе учебника, так и во многих других его разделах ясно прослеживается идея социально-классового неравенства как одного из основных источников преступного поведения.

Кроме того, в главе четвертой обсуждается проблема преступной карьеры. И хотя нам известно это понятие по ранее опубликованным трудам зарубежных криминологов (В. Фокс, Г.Й. Шнайдер и др.), однако оно не нашло еще адекватного отражения, восприятия и развития в отечественной криминологии. Между тем, изучение “преступной карьеры” представляет значительный теоретический и практический интерес. Теоретический – поскольку эмпирическое изучение криминальных карьер позволяет проверять гипотезы относительно “криминогенных” факторов, практический – ибо выявление таких факторов может быть использовано при разработке профилактических программ.

Шестая глава посвящена виктимологическим проблемам криминологии. И хотя это направление криминологической мысли неплохо разработано отечественными исследователями (П. Дагель, В. Квашис, В. Полубинский, Д. Ривман, В. Рыбальская, Л. Франк и др.), читатель найдет немало интересного в обзоре американских ученых.

Особое место в системе криминологических знаний занимает сравнительный анализ различных видов преступности в разных обществах. Сколь бы подробно ни были мы знакомы с преступностью насильственной и корыстной, подростковой и женской, экономической и организованной в России, рассмотрение тех же проблем на примере другой страны, в данном случае – США, вызывает неизменный интерес.

В главе седьмой анализируются тенденции насильственной преступности. Прежде всего обращает внимание динамика уровня убийств за 1977-1996 гг. Максимальный уровень приходится на 1980 г. – 10,2 зарегистрированных убийства на 100 тыс. жителей, к 1996 г. этот показатель снизился до 7,4. Это довольно высокий уровень, значительно выше, чем в странах Западной и Центральной Европы (так, средний уровень убийств за 1997-1999 гг. составил в Австрии – 0,8; в Бельгии – 1,7; в Венгрии – 2,7; в Германии 1,3; в Дании –1,2; в Норвегии – 0,8; в Польше – около 2; во Франции – 1,6; тогда как в США –6,3). Напомним, однако, что в России, по данным МВД, уровень убийств соответственно достигал в 1985 г. – 8,5; в 1987 г. – 6,3; в 1994 г. – 21,8; в 1996 г. – 19,9; в 1999 г. – 21,1; а к 2001 г. вырос до 23,1 (третье место в мире после Колумбии и Южной Африки).

Зато по характеру убийств Россия и США удивительно схожи: “Если верить стереотипам, которые предлагают нам кино и телевидение, то окажется, что неистовые маньяки и серийные убийцы носятся по нашим улицам, убивая случайно попадающихся им ничего не подозревающих, невинных людей. Такой взгляд не имеет ничего общего с действительностью. На самом деле в тех случаях, когда происходит убийство, преступник и жертва зачастую знают друг друга, являясь членами одной семьи, коллегами по работе или знакомыми”. Сказанное полностью относится и к нашей стране.

Уровень изнасилований в США довольно стабилен и по данным ФБР колеблется от 30 до 40,5 за те же годы (1978-1996). В России этот показатель тоже относительно стабилен, но значительно ниже – 6-10. Возможное тому объяснение: очень высокая латентность, вызванная, в частности, нежеланием женщин предавать гласности случившееся с ними. Американки более независимы и уверены в защите со стороны правоохранительных органов.

Несомненный интерес представляют попытки американских криминологов объяснить источники насильственной преступности: изменившиеся за годы после Второй мировой войны образ жизни, повседневная деятельность (бóльшая индивидуализация, ослабление межличностных отношений, в том числе – семейных и др.); “ситуационный процесс” между жертвой и преступником; материальные лишения; субкультура насилия и др.

Восьмая глава посвящена имущественным преступлениям. Тенденция резкого возрастания всех видов имущественных преступлений (с 1960 по 1996 гг. уровень грабежей вырос в 3,4 раза, берглэри – в 1,8-2 раза, краж – в 2,9 раза, хищений автотранспортных средств – в 2,8 раза, а всего имущественных преступлений – в 2,6 раза) типична для послевоенного периода большинства стран. Отчасти большое количество имущественных преступлений (они достигают 80% от общего числа всех преступлений в США) объясняется ориентацией американского общества на материальные ценности. Однако это – лишь одно из многочисленных объяснений.

Возможно, девятая глава – “"Преступления" против морали: личная независимость против диктата общества” окажется наиболее интересной (из того раздела, где рассматриваются отдельные виды преступности) для российского читателя. В ней идет речь о так называемых “преступлениях без жертв” (Э. Шур), которые криминализированы в ряде государств, но, по мнению авторов этой главы и автора настоящего Предисловия, криминализированы без достаточных оснований. Ибо занятие проституцией, порнография, азартные игры, сексуальные “отклонения”, употребление наркотиков, пьянство хотя и заслуживают морального осуждения, но являются личным делом каждого добровольного участника этих и других “девиаций” (разумеется, насильственные действия по вовлечению в подобную деятельность могут быть криминализированы). Не случайно авторы этой главы постоянно берут в кавычки само слово “преступление” применительно к участию в незаконных азартных играх, проституции, нахождению в состоянии опьянения в общественном месте, употреблению наркотических средств и т.п. Криминализация подобных моральных пороков приводит к тому, что в США, например в 1996 г. 36% всех арестов (свыше 5 миллионов человек) приходится на подобные нарушения.

Исходным в дискуссии по поводу криминализации/декриминализации моральных проступков, “преступлений без жертв” служит то, что “моралисты и сторонники широких гражданских прав имеют различные точки зрения на то, должна ли нравственность в частной жизни регулироваться уголовно-правовой системой”. Относительность (релятивность, конвенциональность, “сконструированность”) вообще понятия “преступление” становится наиболее очевидной, когда речь идет о добровольном, без принуждения участии в таких видах деятельности, в потреблении таких товаров и услуг, которые вызывают моральное осуждение, неприятие со стороны многих членов данного общества (оставляем в стороне нередкое лицемерие таких граждан, которые, осуждая других, зачастую сами “балуются” запретным плодом). Чрезмерная криминализация различных деяний вообще, моральных проступков в частности, приводит к тому, что, во-первых, усиливается селективность уголовной юстиции (это было отражено еще в анекдоте советских времен: то, что в отношении работяг воспринимается как разврат, в отношении “элиты” – лишь проявлением жизнелюбия…). Во-вторых, распространенность моральных “отклонений” неизбежно приводит к фактическому бездействию уголовно-запретительных норм, порождая их инфляцию. В-третьих, без достаточных оснований нарушаются права человека на личную жизнь (ст. 12 Всеобщей декларации прав человека). В-четвертых, “исполнение законов, призванных бороться с такими преступлениями, в значительной мере отвлекают внимание полицейских сил, которые могли бы быть использованы для борьбы с уличной преступностью, вместо того, чтобы работать в качестве полиции нравов”. В-пятых, “криминализация преступности против морали приводит к росту черного рынка, что, в свою очередь, порождает крупномасштабные преступные организации, которые, в числе прочего, занимаются подкупом должностных лиц”. Так растет снежный ком преступлений. В-шестых, существует тесная связь между нравственным ригоризмом и тоталитаризмом. Авторы главы цитируют одного из коллег: “Идеологическая поддержка тоталитарных режимов включает и моральные концепции, указывающие людям, как они должны себя вести. Поэтому современные диктаторы без колебаний карают людей за действия, которые были определены ими как аморальные, начиная от гомосексуализма и проституции и кончая пьянством, прогулами на работе, употреблением наркотиков и пропагандой "ложных идей"”. Вот почему лично для меня все более активные попытки нынешних российских законодателей усилить репрессии против потребителей наркотиков, вновь криминализировать добровольный гомосексуализм, “бороться” уголовно-правовыми мерами с “порнографией” служат очень тяжелым симптомом…

Представим выводы авторов книги по отдельным моральным порокам:

• “Исследуя историю проституции, можно прийти к мысли, что ее можно рассматривать не как социальную проблему, а как неотъемлемую часть жизни общества”.
• Национальная американская Комиссия по непристойности и порнографии “не обнаружила свидетельств в пользу того, что недвусмысленные сексуальные материалы играют важную роль в порождении правонарушений или криминальных действий”.
• “Кампании по борьбе с гомосексуализмом, проводимые в общественных местах, отражают враждебность к людям, отклоняющимся от так называемой нормы… В результате, социально безобидные люди получают клеймо преступников”.
• В отношении азартных игр “всегда прослеживалась социально-классовая линия, поскольку считали, что бедные меньше способны отвечать за свое поведение, и потому нуждаются в контроле со стороны закона… В основе быстрого роста легального игорного бизнеса лежит финансовая причина, под влиянием которой многочисленные грязные пятна почему-то стали исчезать с азартных игр”.
• “Отношение общества к различным наркотикам, скорее всего, является продуктом существующего законодательства. Существуют доказательства того, что сами по себе законы, запрещающие какие-либо поступки, вызывают у людей нравственное неприятие этих действий. Мы забываем, что кофеин и никотин являются наркотиками потому, что они разрешены законом”. Авторы учебника напоминают, что в разные исторические эпохи и в различных странах были запрещены под страхом уголовной ответственности – вплоть до смертной казни - никотин (табак), алкоголь, кофеин. Были попытки запретить употребление чая, кофе и какао. А автор данного Предисловия хорошо помнит, как он, наряду с большинством сверстников, свободно покупал в аптеке и употреблял в случае кашля кодеин или кодтерпин, а при бессоннице - ноксирон, ныне объявленные запрещенными наркотическими средствами…

Справедливости ради заметим, что в рецензируемой главе, как и во всем учебнике, авторы подробно рассматривают различные точки зрения, все возможные “за” и “против”.

И как общий итог: “Многие люди своими действиями нарушают закон, а многие занимаются такой деятельностью, которую другие хотели бы запретить… Объявление пороков вне закона требует от уголовно-правовой системы выделения значительных ресурсов для приведения в исполнение законов, направленных против преступлений без жертв. Некоторые утверждают, что государство самим принятием таких запретительных законов порождает еще более высокий уровень преступности. Например, запрет оборотов наркотиков стимулирует рост цен на черном рынке, заставляя людей, стремящихся оплатить свои привычки, совершать имущественные преступления… До какой степени государству должно быть позволено вторгаться в частную жизнь взрослых граждан и указывать им, как они могут и как не могут поступать, если их деятельность никоим образом не затрагивает права тех, кто желает поступать иначе?”.

В десятой главе представлен обширный обзор проблемы мафии, организованной преступности. И здесь автор, известный исследователь этой темы Дж. Альбанезе, вскрывает многочисленные мифы, распространяемые за рубежом и в нашем обществе относительно “таинственной мафии”. Организованная преступность, прежде всего – незаконное предпринимательство. Ее содержание и сущность – снабжение запрещенными товарами, предоставление незаконных услуг и проникновение в легальный бизнес. Масштабы организованной преступности и ее влияния на экономику и политику государств невозможно сколь либо точно оценить. Во всяком случае, “потери от организованной преступности в форме нелегальных прибылей, неоплаченных налогов, разрушения легального бизнеса, а также коррупции в сфере политики и бизнеса намного превосходят убытки, которые общество несет от уличной преступности”.

В качестве прогноза отмечается тенденция перехода организованной преступности к более безопасным видам нелегальной деятельности, все более изощренным ее формам, к проникновению организованной преступности в легальный бизнес с целью финансирования нелегальных предприятий и отмывания незаконных прибылей. Возможность успеха в контроле над организованной преступностью автор главы вполне обоснованно видит не столько в усилиях полиции, сколько в изменении тех рыночных отношений, которые ее (организованную преступность) порождают.

Завершает раздел криминологического анализа различных видов преступности глава одиннадцатая, посвященная “привилегированной” или “беловоротничковой” преступности, которая играет все большую роль и в современной России. Авторы главы широко понимают “привилегированную” преступность, включая экономическую, должностную, часть экологической. Основной критерий этого вида преступности – совершение преступления “белым воротничком” (политиком, чиновником, бизнесменом, банкиром и т.п.) в связи с исполнением им служебных, должностных, профессиональных обязанностей. Характеризуя субъектов привилегированных преступлений, авторы пишут: “Ненадежность материального положения и жестокая нужда чужды их миру и их образу жизни. Двигатели их автомобилей заводятся по команде, их холодильники и винные погреба в изобилии заполнены всем, чем они пожелают, их дома просторны, удобны и безопасны, а их дети – хорошо одеты и накормлены. Эти люди привилегированны, и это дает им не только право выбора, но и свободное время для тщательного анализа всех возможностей, чтобы сделать этот выбор”. Иногда этот выбор бывает уголовно наказуемым…

Особенностями беловоротничковой преступности являются высокая латентность, нередко - неопределенное количество жертв (вплоть до всех налогоплательщиков), часто – значительный ущерб, намного превосходящий ущерб от уличных преступлений. Так, “в течение более десяти лет главные производители молока в Америке осуществляли спекуляции на молоке, поставляемом в рамках программы школьных завтраков, что стоило налогоплательщикам миллионы долларов. В этих сделках участвовали крупнейшие молочные хозяйства страны, и они охватывали 20 штатов. В одном только 1993 г. было наложено на $91,4 млн штрафов, взысканы убытки, а 48 частных лиц и 43 компании были признаны виновными, или против них были возбуждены уголовные дела”.

Для отечественного читателя представит интерес американская практика привлечения к уголовной ответственности юридических лиц (организаций), а также их гражданско-правовая ответственность. В этой главе мы вновь встречаемся с понятием “криминальная карьера” применительно к “белым воротничкам”. Весьма актуален рассматриваемый вопрос о глобализации беловоротничковой преступности (добавим от себя – не без участия российских белых воротничков).

Четвертая часть учебника (главы 12-14) посвящена объяснению преступности – одной из важнейших проблем криминологии. Авторы рассматривают основные криминологические направления и концепции. Их пересказ и комментарий к ним – занятие неблагодарное, да, пожалуй, и бессмысленное. Так что ограничусь лишь одним общим замечанием: история криминологии, равно как и всех других наук, свидетельствует о том, что нет и не может быть одной единственно “правильной”, “истинной” теории, объясняющей предмет науки (физической или биологической, исторической или социальной). В большинстве анализируемых или же оставленных без рассмотрения криминологических концепций содержатся как “рациональное зерно”, так и “плевела”. Развитие криминологической мысли – процесс, а не итог.

В пятой (главы 15-18) и шестой (главы 19-23) частях учебника рассматривается широкий круг вопросов, связанных с социальным контролем над преступностью. Вообще следует заметить, что в мировой криминологической литературе, начиная с конца минувшего – ХХ века, все большее внимание уделяется именно проблемам социальной реакции на преступность, стратегии и тактике социального контроля над ней. Это не удивительно, поскольку является, с одной стороны, реакцией на неудержимый рост зарегистрированной преступности во всем мире, а, с другой стороны, следствием растущего понимания социальной природы преступности и невозможности эффективно противостоять ей методами полиции и уголовной юстиции.

В главе пятнадцатой дается анализ становления, трансформации и деятельности американской полиции, созданной по образу и подобию Лондонской столичной полиции. Очень большое внимание уделено проблеме соотношения полицейской активности и самостоятельности с требованиями закона, легитимностью полиции и контролем за полицией.

Шестнадцатая глава посвящена системе американских судов и их взаимоотношению с прокурорской властью. Здесь много непривычного для российского читателя. И это не удивительно: у нас различные правовые системы, различные структура, функции, организация деятельности органов уголовной юстиции.

Семнадцатая глава подробно знакомит нас с тюремной системой США. Напомним, что США занимает второе место в мире после России по количеству заключенных на 100 тыс. населения. Неудивительно, что проблема переполненности пенитенциарных учреждений, чрезмерности тюремного контингента активно обсуждается в учебнике. Другая проблема – сообщество заключенных, тюремная субкультура и ее взаимоотношения с тюремным персоналом. Эти проблемы актуальны и для российских пенитенциарных учреждений, однако они почти не освещаются в отечественных учебниках криминологии (другое дело – специальная литература, работы В. Абрамкина, А. Михлина, Г. Хохрякова и др.), а потому особенно интересны для читателя.

В главе содержится немало утверждений, очень важных для понимания современного “кризиса наказания” и, прежде всего – лишения свободы. Одна из закономерностей – “чем дольше человек находится за решеткой, тем больше он отдаляется от общепринятых ценностей и приемлемых способов поведения. Таким образом, тюремное заключение и процесс призонизации (социализация по тюремному типу, усвоение тюремного образа мысли и жизни – Я.Г.) следует рассматривать как деструктивные”. Это подтверждается российским опытом. Тюрьма не “перевоспитывает”, а служит институтом криминальной подготовки и повышения криминальной квалификации. В тюрьмах всегда наблюдаются депривация (психологическое состояние, вызванное лишением, ограничением чего-либо) и фрустрация (психологическое состояние тревоги, досады как результат препятствий на пути достижения целей, удовлетворения потребностей), и “поведение заключенных можно описать как ответ на депривацию, которую они испытывают в тюрьме”. Итак, “опыт пребывания в тюрьме отнюдь не помогает позитивным изменениям личности, усиливает криминальные наклонности и прививает определенный стиль жизни…Заключенные, пройдя через тюремное заключение, становятся хуже, чем они были до того”.

Авторы главы останавливаются особо на положении женщин в тюрьме и на проблемах тюремного персонала. Авторский прогноз в целом неблагоприятен для США: вряд ли уменьшится контингент заключенных, будет преобладать политика “карательного воздействия” с ее жесткостью, а то и жестокостью.

Однако печальный опыт пенитенциарной политики и практики не остается незамеченным. Все большее внимание приковано к проблемам альтернативных лишению свободы мер наказания. Подробнее об этом и говорится в главе восемнадцатой – “Исправление за пределами тюремных стен”. В ней прежде всего обсуждаются концепции замены уголовной ответственности альтернативными видами исправительного воздействия. Как ни странно для стороннего наблюдателя, в современной Америке свыше ¾ нарушителей подвергаются исправительным мерам вне тюремных стен. “Нетюремное исправление представляет собой нечто большее, чем самую обычную и распространенную форму наказания. Оно является фундаментом, на котором построено здание американской системы социального контроля над исполнением приговора суда”. Это положение чрезвычайно важно для России, поскольку мы до сих пор продолжаем уповать на тюрьмы и колонии как основное “средство” контроля над преступностью.

Далее авторы главы рассматривают институты пробации (“испытания”), условно-досрочного освобождения под честное слово, “строгий надзор”, домашний электронный арест и другие современные методы внетюремного контроля. Другое дело, что США отнюдь не служат идеальным примером для подражания. Многие европейские страны значительно шире и эффективнее применяют меры, альтернативные лишению свободы.

Глава девятнадцатая посвящена антинаркотической политике США. “Борьба” с наркотиками поглощает огромные средства без видимых успехов – это один из главных выводов изучения истории американской антинаркотической политики. Только в 1999 г. финансирование антинаркотических программ составило $5,9 млрд. Между тем, “исследования тенденций в потреблении наркотиков не выявляют заметного действия федеральной антинаркотической политики”. Расчеты показывают, что увеличение и без того гигантского финансирования всех программ контроля над наркотиками на 10% возможно сократит потребление наркотиков лишь на 0,1-0,2%. “Несмотря на огромные усилия, направленные на уменьшение торговли наркотиками, и выделение миллиардов долларов на эти цели, доступность наркотиков сохраняется повсеместно. Организации, осуществляющие незаконную торговлю наркотиками, находят все новые и новые возможности обойти усилия правоохранительных служб, как на территории США, так и за ее пределами. Решающим шагом политики контроля над наркотиками должно стать смещение сферы основных усилий и ее сужение”.

Очевидно, наибольший успех могут иметь усилия, направленные на уменьшение спроса, т.е. различного рода профилактические программы. Другое важнейшее перспективное направление деятельности – лечение от наркотической зависимости.

Существующая же политика “борьбы” силовыми средствами не только неэффективна, но имеет негативные последствия. Это относится прежде всего к деятельности преступных организаций: “прибыльный рынок наркотиков породил их во множестве. Участие в незаконных торговых операциях дало им невиданное ранее богатство и возможности расширить сферу своего влияния. В результате произошла эскалация насилия”. Кроме того, “объявление крестового похода против наркотиков может вызвать отток средств, предназначенных на борьбу с другими преступлениями – ограблениями, кражами и нападениями”. Следует, наконец, задуматься: “является ли система уголовного судопроизводства подходящим механизмом для решения проблем наркомании. Многие из социальных зол, ассоциирующихся с употреблением наркотиков, являются измышлениями общественного мнения. Сделав употребление наркотиков и торговлю ими незаконными, общество породило социальный базис для антиобщественного поведения и насильственных преступлений”.

Окажется ли опыт США и других стран уроком для российских политиков и законодателей? До каких пор мы будем вновь и вновь “наступать на грабли”, ничему не учась и постоянно требуя “усиления борьбы” вплоть до смертной казни?

Небезынтересен для нас и американский опыт противодействия уличным бандам, рассмотренный в главе двадцатой. С точки зрения авторов, необходим дифференцированный подход к различным бандам (гэнгам) и разнообразие применяемых методов – от мер подавления до расширения социальных возможностей подростков и молодежи.

С деятельностью банд американские исследователи увязывают и тему доступности огнестрельного оружия (глава двадцать первая). Как все на свете, проблема не имеет однозначного решения. С одной стороны, традиционная для США свобода приобретения огнестрельного оружия, которое является неотъемлемым элементом американской культуры, чревата криминальным его использованием. С другой стороны, именно широкая возможность иметь такое оружие служит определенной гарантией безопасности законопослушных граждан и предостережением для потенциальных преступников. Дискуссия сторонников и противников свободы приобретать и иметь огнестрельное оружие в США становится актуальной и для современной России. В условиях массовой незащищенности граждан от преступных посягательств возможность “вооружаться” все чаще обсуждается в прессе и на законодательном уровне. Тем более, что кто - кто, а наши “бандиты” всегда достанут оружие, так что проблема самозащиты остается уделом законопослушного населения.

В двадцать второй главе – “Рецидивисты и контроль преступности” мы вновь встречаемся с понятием преступной карьеры применительно к рецидивной преступности. Обсуждается вопрос – как сократить рецидивную преступность? Автор главы, сторонник превентивных мер, с обоснованным сомнением относится к господствующей стратегии “помещения под стражу”. При этом автор оговаривает, что высказанные положения – его личная точка зрения, не представляющая официальную позицию Национального Института Юстиции и Департамента Юстиции США.

Завершает книгу глава двадцать третья, посвященная проблеме смертной казни в США. Рассмотрев историю законодательства и правоприменительной практики, автор обращается к обсуждению уже давно и хорошо известных аргументов сторонников и противников смертной казни. На основе многочисленных исследований делается вывод, что “смертная казнь не может служить средством предотвращения убийств”. Смертная казнь в условиях США способствует дискриминационному подходу, когда осуждаются преимущественно представители этнических меньшинств, а также беднейших социальных слоев. Ряд исследований выявил значительную долю ошибочных приговоров к смертной казни. Так, по данным одного из исследований, из 350 ошибочных обвинительных приговоров 139 человек были осуждены к смертной казни и 23 из них казнены, а в отношении 22 человек оправдательный приговор (в результате апелляции) поспел в тот момент, когда осужденные уже были привязаны к электрическому стулу… Однако, как совершенно справедливо отмечает автор главы, все доводы “за” и “против” не могут изменить позиции сторонников и противников смертной казни, ибо водораздел между ними пролегает в области мировоззрения, нравственности. И хотя один из цитируемых в книге авторов возлагает надежды на то, что “в идеале, эволюционируя культурно и морально, общество должно прекратить пользоваться такими средствами”, автор главы трезво оценивает перспективу ближайшей отмены смертной казни в США пессимистически.

Остается высказать и мою личную точку зрения: смертная казнь, как варварская, нецивилизованная, антигуманная мера, не имеет ни рациональных, ни нравственных оснований для существования. Наличие смертной казни в США, равно как высокий уровень заключенных (на 100 тыс. населения), заставляют меня сильно сомневаться в цивилизованности этой страны при всем уважении к достижениям США в других сферах общественной жизни.

Завершая краткий обзор содержания книги, с точки зрения возможной заинтересованности российского читателя, подведем некоторые итоги.

• “Криминология” под редакцией Дж. Шели является достаточно типичным американским учебником (хотя и менее иллюстрированным, чем многие другие), предоставляющим обширный материал по всем основным криминологическим проблемам.
• По всем дискуссионным вопросам авторы максимально объективно представляют различные, в том числе – противоположные, точки зрения.
• Вместе с тем, в книге четко прослеживается общая гуманистическая направленность, противостояние “ястребам” от криминологической науки или практики правоприменительных органов.
• Развенчание мифов по поводу организованной преступности, нелегального оборота наркотиков, “преступлений без жертв”, а также иллюзорных надежд на репрессивную уголовную политику и существующую пенитенциарную систему – существеннейшее подспорье при выработке российской уголовной политики, стратегии и тактики социального контроля над преступностью.

Остается поблагодарить американское издательство Wadsworth за предоставление прав на перевод книги на русский язык, а Издательский дом “Питер” - за осуществление такого перевода и издание книги на русском языке.