Новости  О сервере  Структура  Адреса и ссылки  Книга посетителей  Форум  Чат Поиск по сайту

Кабинет нарколога Наркология on-line Прием доктора Пилюлькина Ликбез  Химия и жизнь Мифы и легенды Если друг оказался вдруг... Правдивые истории Частые вопросы Проверь себя  Родительский уголок Родители родителям Ранняя диагностика Агитпросвет  Закон сур-р-ов! Законы и нормативные документы Даешь систему!  Сверхценные идеи Косые взгляды Глас народа  Самопомощь Виртуальная группа Анонимные Наркоманы Сокрушающий курс  Халява, please! Издания Наркома.ру Классики жанра

Отклоняющееся поведение

Присутствовали:

Елена Елагина –  поэт, литературный и арт-критик, член Союза российских писателей, член Международной Ассоциации Искусствоведов, ведущая публицистической программы «Радиоклуб на Итальянской» «Радио России».

Игумен Вениамин (Новик) – кандидат богословских наук, преподаватель Петербургской Богословской Академии.

Дмитрий Ивашинцов – доктор технических наук, профессор, председатель Гильдии руководителей науки (СЗО), сопредседатель-координатор Международной ассоциации «Русская культура».

Евгений Козлов – аспирант кафедры истории литературы филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Мария Мацкевич – руководитель группы изучения динамики социального сознания Социологического Института РАН, исп. директор Центра изучения социальных процессов Л. Кесельмана.

Андрей Столяров – писатель, член Союза российских писателей, член Русского ПЕН-центра, профессор ЮНЕСКО (по культурологии).

Дмитрий Травин – кандидат экономических наук, заместитель главного редактора газеты «Дело».

Дмитрий Солонников – политтехнолог.

Отклоняющееся (девиантное) поведение можно в общем определить как поведение, отклоняющееся от соблюдения определённых социальных норм. Ключевым здесь является понятие нормы. Существует два подхода в понимании нормы: норма как среднестатистическое явление; и норма как функциональный оптимум.

Позитивистский подход позволяет выделить, с одной стороны, негативное отклоняющееся поведение (преступность, наркомания, алкоголизм, проституция, самоубийства, асоциальные группировки и др.), с другой стороны, позитивное отклоняющееся поведение (социальное творчество).

Отклоняющееся поведение нужно рассматривать как целостное явление, как систему. С одной стороны, отклоняющееся поведение это показатель дисфункции социума, и потому по уровню отклоняющегося поведения можно судить о неблагополучном состоянии общества. С другой стороны, отклоняющееся поведение показатель функционального состояния общества, происходящих в нём процессов.

Существует взаимосвязь между различными видами отклоняющегося поведения, вследствие чего можно говорить о канализации одного вида отклоняющегося поведения в другое. Это как сообщающиеся сосуды, когда подавление одного вида отклоняющегося поведения неизбежно порождает другое.

Отклоняющееся поведение имеет не только социальные причины, но и психологические, социально-психологические, экзистенциальные и общеприродные. В то же время различные виды отклоняющегося поведения имеют общие причины. Известный социолог Эмиль Дюркгейм не проводил демаркационной линии между гениальностью и помешательством. Гений всегда немного сумасшедший по меркам нормальных людей.

Сложность понимания отклоняющегося поведения связана с существованием в массовом сознании определённых мифов: будто бы можно победить преступность, искоренить пьянство, ликвидировать проституцию. Причины этих явлений гораздо более глубинные, чем принято думать. И связаны они не только с социальным устройством общества. Самый яркий пример – самоубийства. Или проституция. Никто не может разрешить проституцию, но и никто не может её искоренить. Она всегда была и будет. Особенно если понимать под проституцией не только продажу тела, но и продажу ума.

Преступность – это социальное явление, связанное с определением законодателем наиболее опасного антиобщественного поведения. То, что в одних условиях преступность, в других – норма. Победить преступность невозможно. Борьбу с преступностью можно уподобить борьбе с весенним половодьем, где правоохранительная система всего лишь плотина, сдерживающая естественные колебания уровня.

Можно сказать, что во многом отклоняющееся поведение является следствием потери смысла существования. Бороться с самоубийствами и наркоманией (как социальным заболеванием) усилиями милиции бесполезно, поскольку проблема отсутствия смысла существования не может быть решена мерами принуждения.

В условиях аномии – временной безнормативности, связанной с утратой старых норм и отсутствием новых (ситуация революционной смены одного общественного строя другим) – отклоняющееся поведение одновременно и возрастает, и в то же время как бы отсутствует.

Каждый человек является правонарушителем, поскольку каждый в своей жизни совершал нарушение каких-либо правовых норм.

Позитивное отклоняющееся поведение – социальное творчество – связано с взаимодействием таких понятий как традиции и новаторство. Всякий новых подход (особенно революционный) на первых порах объявляется порой преступным (как это было с Галилеем и Коперником). Вершина социального творчества – это революции. Тот, кого вначале называют революционером с отрицательной оценкой, затем становится революционером с положительной оценкой.

Отклоняющееся поведение по сути противоречиво и условно. То, что одни называют терроризмом, другие называют борьбой за самоопределение. И часто оказывается, что признанный террорист затём признается главой государства.

Уровень негативного отклоняющегося поведения коррелирует с уровнем позитивного. Чем больше простора для социальной активности, тем меньше различных форм так называемого «ухода» (в пьянство, наркоманию, самоубийства).

Уровень преступности, наркомании и самоубийств является показателем дезорганизации общественного организма. В то же время уровень преступности – это проявление функционального оптимума той или иной социальной системы. В так называемом «свободном обществе» этот уровень высок и соответствует уровню свободы. В тоталитарном обществе уровень преступности низок. В «сплоченных сообществах» также преступность сравнительно невелика.

Дезорганизация общественного организма, выражающаяся в преступности, не есть проявление нестабильности, а скорее цикличности социума, когда время нестабильности (перемен) всего лишь переход к новой устойчивости. Но сама по себе стабильность (за которую так ратуют некоторые политики) есть смерть общественного организма. Вне динамики нет развития.

В отклоняющемся поведении как явлении отмечаются те же циклические процессы, что и во всей природе. Давно отмечен сезонный характер преступности и самоубийств. Например, пик изнасилований приходится на лето, а самоубийства чаще всего совершаются ранней весной или поздней осенью. Отмечено также, что рост насильственных преступлений связан с солнечной активностью.

Таким образом, отклоняющееся поведение не есть нечто противоестественное, не есть аномалия, а есть проявление естественных колебаний, цикличности природных процессов.

о. Вениамин: Девиантное поведение немыслимо без нормативного поведения. Масштабы девиантного поведения и, в частности, преступности, бывают очень различными, и потому говорить, что с ними бесполезно бороться, потому что нельзя победить в принципе, на мой взгляд, неверно. Да, полностью мы не победим все болезни, в том числе и социальные, но можем значительно уменьшить их масштабы. Это существенно влияет на уровень и качество жизни, к которому мы все стремимся. Конечно не всякая девиантность является криминальной.

Дмитрий Травин: Я давно уже рассматриваю отклоняющееся поведение не как отклонение, а как естественное проявление того, что все люди – разные. То, что является отклонением для одной части общества, нормально для другой. Мы можем оправдать преступника, исходя из конкретных условий его жизни, но общество, тем не менее, вынуждено вырабатывать четкие нормы, ограничивающие распространение девиаций. У меня вопрос. Способны ли философия, этика предложить какие-то принципы, которыми можно руководствоваться при юридическом определении девиации, или в каждом отдельном случае общество должно будет решать эту проблему в соответствии с текущей законотворческой ситуацией?

Николай Кофырин: Отклоняющееся поведение как понятие носит конвенциональный характер. Можно ли ввести универсальную норму «не убий»? На мой взгляд, эта система координат в понимании отклоняющегося поведения относительна. На войне убийство врага не считается преступлением, даже наоборот, за это поощряют.

Дмитрий Травин: В экономике, например, можно сказать, что рыночные принципы регулирования эффективны, а административные – нет. Об этом свидетельствует весь наш исторический опыт. Возможна ли подобная нормативная оценка девиантного поведения, или мы способны лишь констатировать девиантность как факт?

Николай Кофырин: Вся зависит от выбора модели социального устройства. Если в той или иной стране низкий уровень преступности, то должны ли мы выбирать эту модель? Сейчас в России модель «западного» «свободного» общества, которая характеризуется высоким уровнем отклоняющегося поведения. Выбирая ту или иную модель социального устройства, мы должны отдавать себе отчёт, что будет соответствующая «тень» в виде негативных процессов.

Андрей Столяров: Давайте для удобства разделим девиантное поведение на две больших области: собственно преступность и собственно девиации. Преступность нормируется легко: это то, что преступает рамки законов. Конечно, в разные исторические эпохи под преступностью понимались разные человеческие поступки, но механизм их социального выделения всегда был един: если закон нарушен, значит поступок классифицируется как преступление. А вот девиантное поведение находится в другой области. Оно нормируется не законом, а исключительно правилами морали. Девиант – не преступник. Преступником он становится только если нарушает закон. Если же девиант законов не нарушает, то каким бы странным ни выглядел его образ жизни – неприятным, шокирующим, идиотским – он все равно остается полноправным членом государственного сообщества. Причем, девианты – это не обязательно алкоголики и наркоманы. Девианты – это все те, кто по каким-то причинам не вписывается в доминирующий бытийный стандарт. Девианты – это, например, американские амиши: белые переселенцы: которые сохраняют образ жизни чуть ли не XVII столетия, девианты – это европейские кришнаиты, вообще – приверженцы экзотических верований и сект, это различные молодежные субкультуры, вызывающие с точки зрения традиционной морали, и так далее, и тому подобное. Словом те, кто, не нарушая закон, отклоняется от общепринятых норм. Мне кажется, эти области следует различать.

Дмитрий Травин: Граница здесь очень условна. Одни считают потребление наркотиков преступлением, другие так не считают.

о. Вениамин: Но есть же незыблемые общепринятые нормы «не убий», «не укради», которые признаны во всём мире. Есть общее правило и есть исключения. Наличие исключений (девиаций) не означает отмены общего правила, нормы.

Андрей Столяров: Давайте так. Преступность регулируется законом, девиантность – моралью. И законы общества, и мораль, разумеется, носят конвенциональный характер. Они – следствие «исторической договоренности» между людьми, следствие отбора наиболее эффективным норм социального существования. С другой стороны, и в законности, и в морали наличествует определенный универсализм, поскольку они являются «распаковкой» неких высоких принципов: в европейской цивилизации – христианских, в восточных цивилизациях – буддийских или конфуцианских. Граница между преступностью и девиациями тоже конвенциональна. Причем, если обратиться к европейской истории, то здесь можно наблюдать любопытный процесс: вся она представляет собой историю освобождения личности – личной психики из-под ига психики коллективной, личной реальности (личного образа жизни) из-под гнета тотальных общественных предписаний. И потому исторически зона преступности все время сужается, зона же девиантного поведения неуклонно расширяется. К преступности уже не относится ни критика собственного государства, ни критика господствующей религии, ни идеологическая ориентация, ни гендерная специфика. Вот в чем тут дело. Девиантность постепенно утрачивает прежний криминальный оттенок. В современной мультикультуральной среде она становится обыденностью.

Дмитрий Травин: Однако если человек становится наркоманом, то это уже не только его личное дело. Наркомания неизбежно ведет к преступности, а потому и пресекать ее надо уже в зародыше.

Андрей Столяров: В действительности это вопрос сугубо технический. Как только будет решена проблема наркотической абстиненции, известной «ломки», которая и толкает наркомана на преступление, а я думаю, что, учитывая прогресс медицины, она будет решена уже в ближайшее десятилетие, так сразу же и употребление наркотиков перестанет быть явлением социально опасным. Оно станет частным делом каждого гражданина. Вряд ли общество будет наркотизацию одобрять, но по отношению к ней будут применяться гораздо более мягкие меры сдерживания – такие как сейчас применяются по отношению к курению и алкоголю.

Николай Кофырин: Наркомания это социальная болезнь, которая имеет и экзистенциальные причины. Наркомана можно вылечить. Но пока человек не найдёт себе новую модель поведения и смысл жизни, он будет возвращаться к наркомании, даже если его будут периодически вылечивать. Преступность лишь вершина айсберга правонарушений.

о. Вениамин: Конечно. Девиантность, о которой мы здесь говорим, зависит от смысложизненных ориентаций, которые у каждого свои, но есть и некоторая, не всегда детально выраженная договоренность о пределах допустимого и недопустимого. Без такого согласия невозможно существование общества как такового. Если мы начнем абсолютизировать субъективный фактор (у каждого своя истина), тогда будут потеряны все ориентиры. Без абсолютных понятий нет смысла говорить об относительных понятиях, о конвенциональности. Частного нет без общего, относительного нет без абсолютного. Любой двусторонний договор предполагает гарантию, т.е. третью сторону. Эта третья сторона должна обладать судебно-карательными функциями. В пределе – это Бог. Поэтому конвенциональность без безусловности – это хаос. Социологи-позитивисты просто не знают основ философии.

Мария Мацкевич: С научной точки зрения, и нормы, и девиации - абсолютно конвенциональные понятия. Не только в разных обществах разные нормы, но и в одном и то же обществе на протяжении времени тоже нормы меняются. С точки зрения структурно-функционального подхода, у девиаций есть свои, латентные функции. Девиации – источник развития. Общество развивается, когда есть не только положительные, но и отрицательные девиации. С одной стороны, характер норм безусловно конвенциональный, но в то же время без норм общество существовать не может. Коррупция – это норма или отклонение? Если судить по жизненной практике, это норма. Но с юридической и моральной точки зрения это не нормально. Абсолютные значения, в соответствии с которыми можно было бы определить статистическое отклонение, установить невозможно. Если мы подходим к отклоняющемуся поведения с точки зрения индивида, то это одна ситуация. А точка зрения общества вынужденно релятивистская, что отнюдь не отменяет существование различных моральных норм и абсолютных ценностей. Это разные подходы. Самоубийства это очень хорошо иллюстрируют. Пик самоубийств приходится на весну. Эту закономерность отследил ещё Дюркгейм. Одно из объяснений этому – слишком велик контраст между внешним и внутренним миром.

Андрей Столяров: Конкретность, договорная конкретность постепенно становится универсальной, если доказывает свою историческую перспективность. Это верно не только для юриспруденции, но и для науки, культуры, религии.

Николай Кофырин: При том что отклоняющееся поведение носит конвенциональный характер, существуют общеприродные закономерности, которые носят абсолютный характер.

о. Вениамин: Вот именно. Конвенциональный не означает субъективный. Абсолютные нормы поведения зафиксированы в заповедях мировых религий и в международных документах. Повторю, что следует различать норму и девиацию. Девиация не всегда разрушает норму, она может её уточнять. Постепенно нормы постмодернизма (нового релятивизма) проникают и в социологию тоже. Если всё условно, то разделение между добром и злом тоже условно. Тогда нет ни добра, ни зла, а полный хаос. Кто будет всерьёз уважать этические правила, понимая их условный характер? При первой возможности (исчезновение угрозы наказания) такой человек пустится во все тяжкие. Свои преступные вожделения такой человек полагает не конвенциональными, а абсолютными. Если невозможно полностью искоренить преступность, то её следует все-таки уменьшать или локализовывать.

Дмитрий Травин: А что изменится, если проституция будет не в одном квартале города, а во всех?

Андрей Столяров: Спокойней будет. И легче будет найти, если понадобится. А те, кому «приключения» ни к чему, будут такой квартал обходить. Это своего рода социальная маркировка, то же предупреждение, что и на трансформаторных будках: «Осторожно! Высокое напряжение!». Я согласен с игуменом Вениамином, что зло устранить из мира нельзя. Зло экзистенциально, это один из фундаментальных источников бытия. Жизнь без зла невозможна. Однако мы в состоянии зло нейтрализовать, локализовать, обозначить. Наконец, мы в состоянии предложить механизмы его сублимации: творчество или игру…

Мария Мацкевич: Минимизация путём законодательного ограничения сводится к тому, что разрешается заниматься в одном месте и запрещается в другом.

Дмитрий Травин: Меня интересует простая вещь: если мы сконцентрируем это в одном квартале, то значит наши моральные принципы уже не будет нас беспокоить?

Мария Мацкевич: Мораль состоит в том, что это не предлагается на каждом углу.

о. Вениамин: Это философский вопрос о мере допустимых пределов компромиссного решения. Подход: всё или нечего! – здесь не работает. Локализация зла есть его ограничение. В общественном сознании такое ограниченное будет представлено все-таки как исключение из общего правила, а не норма. Нет смысла говорить о девиантном поведении, не говоря о нормативном поведении. Повторю, что если мы полностью не можем искоренить зло, то мы можем его минимизировать. Локализация зла – это первый шаг к его минимизации.

Николай Кофырин: Разрешили бы вы проституцию, раз она существует, или боролись с ней до предельной минимизации?

о. Вениамин: Есть такой подход: подсчитаем все плюсы и минусы, дебет – кредит и… легализуем грех, обложим его налогом, и деньги направим для помощи малоимущим. Это вопрос философский. С абсолютистской точки зрения греха не должно быть. В историческо-конкретной ситуации он существует, и не предвидится в ближайшее время его исчезновение. Но очень важно все-таки не терять ориентацию на норму, т.е. на правильный тип поведения. Порой приходится выбирать из двух зол меньшее. Поэтому даже при компромиссном отношении к текущей ситуации (даже в Российской империи было легальная проституция), Церковь свидетельствует о норме, согласно которой никакой проституции, как и любого греха и зла, не должно быть.

Николай Кофырин: Если это «зло», то с ним надо бороться, а если не «зло», то можно разрешить. Проституция это зло?

о. Вениамин: Несомненно, да, потому что один человек используется другим как средство, что считал недопустимым, например, Кант. Роскошь человеческих отношений, о которой говорил Экзюпери, сводится к физиологическим отправлениям. Бесследно это для души не проходит. Но сложность состоит в том, какими методами следует противостоять этому злу. Важно, чтобы лекарство, как это часто бывает, не оказалось хуже болезни.

Елена Елагина: Для кого это зло?

Андрей Столяров: Я тоже не понимаю. Если нет принуждения, то почему это зло?

о. Вениамин: Добровольно совершённый грех остается грехом, а грех порождает омертвение души и, как следствие, зло, т.е. злые поступки. Когда человека пытаются использовать как средство, даже с его согласия, то происходит унижение достоинства человеческой личности, в конечном итоге подрываются сами основания бытия человеческого, всей культуры.

Елена Елагина: Какая разница что продавать: тело, руки или голову? Отчего это телу всегда такие привилегии? За насилие над телом – пожалуйте в тюрьму, а вот за политтехнологическое и прочее манипулирование, не говоря уже о насилии визуальной и аудиорекламой – ничего, никаких санкций. Торговля телом – ах, какой невозможный кошмар! Какая безнравственность общества! А торговля руками и мозгами – в порядке вещей. Это никогда не обсуждается и всегда – норма. Мне кажется, пришло время говорить о проституировании всех трех составляющих.

о. Вениамин: Это называется «всё на продажу»? А как насчет сердца? Его тоже можно продать? Человек существо целостное. Невозможно продавать тело по частям, не затрагивая душу. Много также зависит от того, кому продавать. Одно дело продать своё тело в спортивный клуб, а другое – в публичный дом. У такой женщины будут проблемы с мужем. Очень вероятно, что он её не поймёт.

Андрей Столяров: Мне кажется, что сейчас меняются наши представления о добре и зле. Кстати, ничего странного в этом нет. Так происходило в истории уже много раз. А ныне мы имеем дело с ситуацией, сложившейся после второй демократической революции. Первая демократическая революция, начавшая охватывать европейские страны на рубеже Нового времени, защищала права большинства от тирании элитного меньшинства. Она породила современные демократические государства. Вторая демократическая революция, проявившая себя как молодежные бунты 1960 – 1970 годов, выступила в защиту различных меньшинств от тирании нормативного большинства. Фактически, она привела к созданию гражданского общества, поскольку задачей его как раз и является защита человека от государства. Защита личного образа жизни от господствующего норматива. Экзотические стратегии бытия, продемонстрированные тогда молодежью, привели к их социальному укоренению, к практическому признанию того, что любой человек может жить, как хочет, если он не нарушает законов. Позже это было выражено, как я уже говорил, доктриной мультикультурализма. В результате девиантное поле расширилось. Девиантность, по крайней мере теоретически, вообще перестала восприниматься как зло, она стала просто «другим» способом существования. Это уже не совсем отклонение, это скорее – другая норма. Вот эта новая ситуация сейчас только начинает осознаваться.

Николай Кофырин: Я придерживаюсь позиции, что отклоняющееся поведение надо рассматривать с точки зрения функционального его значения в общественном организме. Оно как заболеваемость. Будем ли мы называть отклоняющееся поведение «злом» или «добром», но оно есть, как, например, проституция. Это как тень.

о. Вениамин: Такие рассуждения отдают фатализмом. Тень мы не можем уменьшить, а преступность можем.

Николай Кофырин: Если мы заботимся об организме, то мы заботимся, чтобы он нормально функционировал, не болел. Если мы не будем следить за организмом, то болезни будут расти. Речь идёт не о борьбе с отклоняющимся поведением, а об оптимизации социального организма. Надо направлять все силы не на борьбу с преступностью, а на развитие социального творчества. Не увеличивать зону преступного поведения путём расширения уголовного кодекса, а расширять сферу социального творчества. Без морального регулирования никакое юридическое регулирование невозможно объяснить.

Дмитрий Травин: До середины XIX века в европейской культуре вопрос стоял очень определённо: есть чёткие христианские ценности, которым мы должны подчиняться. Даже если общество, основанное на этих ценностях, функционирует не совершенно. Было чёткое понимание, что такое девиация, а что норма – в соответствии с заповедями, сформулированными христианством. Это понятно: само общество было по преимуществу христианским, и любые нормы легитимизировались именно через христианские ценности. Проблема возникает лишь к концу XIX столетия, и наиболее чётко это зафиксировано в возникновении теории Ницше. Когда «бог умирает», старые ценности разрушаются. Относительность норм, провозглашенная Ницше, и породила такой разнобой мнений. Причем Ницше здесь был не единственным. В английской культуре огромную роль в начале XX века играла этическая теория Мура – принципы его этики, на основе которой формировалось целое поколение. Эти принципы тоже исходили из полной относительности всех этических ценностей. И только после Второй мировой войны человечество вновь стало приходить к мнению, что относительность этических норм опасна. Казалось бы, самый естественный вывод – вернуться к прежним христианским ценностям. Однако к этому вернуться нельзя, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Мир стал другим. И возникает вопрос: можем ли мы сформулировать новые абсолютные нормы применительно к обществу, живущему в эпоху постмодернизма? Или мы отделаемся лишь общими рассуждениями о том, что в каждом конкретном случае надо что-то минимизировать, а что-то локализовать? Христианские принципы, хотя от них было множество отклонений, являлись основной нормой, на которую люди ориентировались. Ценность же, например, Декларации прав человека не больше, чем ценность сотен других документов, созданных бюрократией. Кто с этой Декларацией сейчас считается?

Андрей Столяров: В действительности, Декларация прав человека представляет собой «распаковку» тех же заповедей христианства. Это те же христианские принципы, только приспособленные к современности и переведенные на язык международных законов. Когда Соединенные Штаты начали бомбить Югославию, это вызвало раскол в мире именно потому, что было нарушением некоторых начальных основ. Сто лет назад никто по этому поводу глазом бы не моргнул. Вот это и есть опосредованное влияние универсальных принципов, в данном случае христианских, на существующую реальность.

Дмитрий Травин: Никто не счёл действия НАТО при бомбёжках Югославии девиацией. Это действительно вызвало в международной среде некоторые противоречия: кто-то полагал, что так поступать можно, кто-то полагал, что – нельзя. Но дело не в этом. Мы тут начали говорить о наркотиках. Когда наркоман совершает криминальные действия, то все понятно, с этим надо бороться. А сам наркотизм, как относится к нему? Надо девиацией бороться с ним силовыми методами или нет? На этот счет единого мнения не существует, если только не возведут в закон мнение государственной службы по борьбе с наркотиками.

Андрей Столяров: И проституция, и наркомания, точно так же, как эвтаназия, вокруг которой сейчас разворачивается дискуссия, находятся, если так можно сказать, в зоне неопределённости. С одной стороны, общество уже начинает осознавать, что решения в этих вопросах должен принимать сам человек. Общество может его решений не одобрять, но не вправе их запрещать, тем более – уголовно за них преследовать. С другой стороны, поскольку, наркомания например, тесно связана с криминальным миром, то признать ее явлением допустимым общество не готово. Как только эти девиации удастся отделить от обязательного криминала, ну скажем, за счет медицинской легализации наркотиков, так тема потеряет свою остроту. Общество будет терпимей относиться к таким девиантам.

Мария Мацкевич: Мы опять смешивает индивидуальный уровень и социальный. Когда мы говорим о лечении наркомана, то это решение конкретных проблем заболевшего человека. И это проблема теоретически решаема, если бы она не была политизирована. Что касается наркомании как социальной проблемы, то она не решаема в принципе, потому что это проблема зависимости, будь то зависимость наркотическая, алкогольная или какая-нибудь еще.

о. Вениамин: В принципе вообще ни одна социальная проблема до конца не решаема. Но частичное решение проблем, т.е. уменьшение их масштабов и остроты, тоже важно.

Николай Кофырин: Наркомания, алкоголизм – это форма «ухода» от социальной реальности.

Мария Мацкевич: С точки зрения общества проблема не решаема, потому что зависимость будет существовать в различных формах. Если за наркоманию не будут наказывать, это не значит, что наркомания исчезнет. Количество наркоманов в медицинском понимании не зависит от юридической регуляции этой проблемы.

Ценности воспринимают в процессе социализации. Проблема в том, в какой форме мы транслируем ценности новому поколению, которое способно воспринять эти ценности как новые? Задача в том, чтобы сформулировать эти ценности и транслировать эти ценности через систему образованию. При существующей ныне, не только в нашем обществе, организации системы образования, в принципе, трансляция каких-то общих ценностей в более или менее неизменном виде так, чтобы их воспринимали более или менее одинаково, задача, как мне кажется, не решаемая.

Причем не решаемая не только в нашей стране. Можно сказать, что после Великой французской революции началось разрушение прежней системы образования. До тех пор, пока образование шло через церковь, порядок и ценности казались незыблемыми, священными. После введения общего образования, всё более и более расширяющего по масштабу, стало возможно всё ставить под сомнение. Вернуться вновь к единому источнику знаний невозможно.

о. Вениамин: Да, постепенно общая система христианских ценностей стала разрушаться. Далее неизбежно последовал кризис гуманизма. После чего случилась первая, потом вторая мировая войны. И тогда человечество вспомнило, что есть абсолютные ценности. И появление Всеобщей Декларации прав человека очень симптоматично. Единственным побуждающим мотивом вернуться к абсолютным ценностям - это жесткое бесчеловечное потрясение. Тогда все певцы и сирены релятивизма умолкают или впадают в ещё большее отчаяние. Иначе, увы, не доходит. Устаревают теории, теряют свою пассионарность, энергетику. Христианская терминология, в значительной степени, потеряла свою привлекательность. Надо снова выразить общие, абсолютные ценности, которые никуда не делись и не денутся, на каком-то другом новом языке. Это проблема языка тоже.

За внешним же наукообразием ничего нет, кроме описательности и констатации фактов. Но все-таки имеются категория фактического и есть категория должного. Современная наука вне морали, поэтому она не говорит, куда следует двигаться. Она может дать лишь частные технические рекомендации. Но человечество понимает, к сожалению, только язык катастроф, или, как говорят богословы, наказаний Божиих. “Гром не грянет – мужик не перекрестится”.

Дмитрий Ивашинцов: Те вопросы, которые сейчас обсуждаются, особенно остро встанут перед человечеством с появлением искусственного интеллекта. Потому что тогда начнет расплываться понятие самого человека.

Дмитрий Солонников: Есть серьёзный вопрос, что мы понимаем под девиантным поведением. Девиантное поведение – это отклонение от нормы. От среднего, упорядоченного значения… На данный момент оценки. Отклонение угрожающее нашему существованию, как биологическому виду. И здесь не оцениваются абстрактные моральные или этические нормы

Понятно, что отклонения могут быть различными. Некоторые из них ставят под угрозу существование человечества как самостоятельного вида. Некоторые же только мешают жить на одной лестничной площадке. (Хотя возможно сочетание первого и второго…)

На мой взгляд, только в первом случае поведение может считаться девиантным. И тогда, тоже можно рассматривать несколько направлений развития. Возможно, оно приведёт к некому позитивному скачку – человечество как вид изменится. В этом случае девиантное поведение будет являться источником внутривидового развития. Возможно, человечество прекратит своё существование в результате развития тех или иных форм поведения, которые мы сейчас называем девиантным. Тогда, именно оно будет причиной комплексного проигрыша в межвидовой борьбе.

А возможно, в некоторой третьей ситуации, это не угрожает никаким образом никому персонально и не приводит ни к каким изменениям опосредованно. То есть оно есть и есть, и может быть бесконечно долго. Как насморк. Не удобно, но жить можно. И влияния на изменения никакого.

Во многом девиантное поведение – это отрицание неких ценностей, навязанных юридическими или историческими нормами и особенностями того или иного общества.

Мы обсуждали наркоманию, но как девиантное поведение данное действие может рассматриваться только в ограниченном круге стран с одинаковой законодательной базой. И с другой стороны, употребление алкогольных напитков в исламских странах, с иной системой ценностей (и соответственно, законодательной базой), будет рассматриваться как преступление, как девиантное поведение. То есть, то что на берегу Белого моря норма – на берегу Красного – девиантное поведение. И наоборот.

Так же можно рассмотреть и проституцию. Где-то – это норма, и человечество как вид нормально и позитивно воспринимает данное явление. Где-то – это отклонение от нормы, и соответственно – девиантное поведение (в связи с распространением специфических заболеваний угрожающее существованию человечества, как вида, угрозе существования семьи, и, соответственно, продолжению рода, или еще по другим причинам).

Если мы научимся лечить наркоманию и это не будет угрожать человечеству как виду, то, с наркоманией всё будет в порядке – это уже не будет девиантным поведением. Так же и в ряде других случаев.

То есть налицо некоторая существующая условность.

Можно рассмотреть некий крайний случай. Например, недостатка ресурсов на определённом отдельно стоящем в океане острове. На нем, за счет его биологических ресурсов, может прокормиться строго определённое количество людей. И тогда, чтобы иметь право родить нового ребёнка, нужно убить ныне живущего человека. Толь так можно сохранить природный баланс. В этом условном примере убийство будет оправдано, оно будет считаться нормой. Без него в данном конкретном месте человечество как вид выжить не сможет, убийство не будет является девиантным поведением. Но только определенное убийство. Убийство – для нового рождения. Это будет такая новая, своя культура. И поведение в рамках неё – убийство не будет девиантным.

Однако, в любой другой культурной традиции, другой системе ценностей, моральных и этических норм убийство является девиантным поведением.

Поэтому, мне кажется, нельзя говорить о существовании некой грани, переходя за которую мы (вне рассматриваемого контекста) сразу вступаем в девиантное поведение. Невозможно оценить является ли данное поведение девиантным, или оно является общественной нормой.

Дмитрий Травин: Воздействие катастроф на общественное сознание было всегда. Но христианство выстраивало некий стержень, на котором основывалось законопослушание: есть нормы, данные непосредственно Богом; Бог это всеобщий авторитет, и если для кого-то он таковым не является, то этот человек – еретик; есть несомненные девиации, мы их устраняем, и все опять функционируют в неком властном единстве. Механизм этот много веков работал. Сейчас он работать перестает. Язык, как мне кажется, проблема вторичная. Если у общества существует единое представление о Боге, тогда можно вырабатывать единый язык. А проблема постмодерна в том-то и состоит, что единого представления нет и, скорее всего, не будет. И система образования уже не едина. И система воспитания – тоже. И мы опять будем ограничиваться призывами, что надо поступать «хорошо» и не поступать «плохо». Но ведь с этим никто и не спорит.

о. Вениамин: Этот вопрос не так прост. Это здесь мы не спорим, а в обществе спорят и довольно интенсивно спорят (на всяческих ток-шоу). У нас полстраны любит Сталина, хочет опять в ГУЛАГ, то ли в виде зека, то ли – вохра. За простой формулировкой «хорошо-плохо» стоит очень непростой вопрос об этических ценностях, моральных приоритетах, а в конечном итоге – вопрос о мировоззрении. А исходные мировоззренческие установки люде влияют на решение и трактовку всех остальных вопросов и подвопросов.

По поводу Бога. Обратите внимание, что даже атеисты следуют Его заповедям как норме, считая их само собой разумеющимися, естественными. Это – общее поле для дискуссии. Постмодернизм ещё не добрался до этики, которая в своей основе остается христианской. Сложности начинаются тогда, когда от личной этики переходят к социальной. Но если постмодернизм распространится на этику, тогда начнется, как писал Достоевский в «Великом инквизиторе», новый каннибализм. Он уже изображается в искусстве. Когда полностью будет релятивизирована этика, тогда начнется война всех против всех, и наступит конец света в отдельно взятой стране. А проще говоря – банальная гражданская война. Но смерть для каждого человека все-таки остаётся «новостью».

Андрей Столяров: Конец света тоже наступал уже много раз. Переход из одной исторической страты в другую – это и есть для обычного человека конец света. Старый мир, к которому он привык, распадается, а новый мир ему чужд настолько, что непонятно, как в нем вообще можно жить. Отсюда – растерянность, апатия, отчужденность, сменяемые то и дело всплесками немотивированной агрессии. Все то, что мы наблюдаем сейчас. В этих условиях девиантность становится тотальной, и потому утрачивает всякий смысл.

Николай Кофырин: Суть моего подхода состоит в том, что законы природы универсальны, и девиации надо рассматривать как естественный процесс. Выбирая тот или иной путь, надо учитывать все плюсы и минусы. Надо не придумывать законы, а открывать их; конституировать уже сложившиеся отношения.

о. Вениамин: Между законами природы и социальными законами имеется существенная разница. Законы природы мы изменить не можем, а вот в социальной сфере имеется свобода, а значит – мораль. Человечество уже поняло, что не следует прыгать с крыши дома, т.к. закон всемирного тяготения очень сильно накажет. Но оно ещё не очень понимает, что нарушение этических законов (заповедей) также приводит, с некоторой задержкой, к наказанию. Важно понять, что в этических нормах имеется абсолютная составляющая (от Бога) и относительная, которая зависит от социокультурных и исторических условий. Но одно не отменяет другого. Социологи, в основном, изучают вторую сторону. Богословы – первую.

По поводу законотворчества. В законотворчестве выделяют несколько путей. Первый путь субъективизма – «придумай сам закон». Это – волюнтаризм. Второй путь – фактопоклонства. Не надо бороться с преступностью, коррупцией, проституцией - их надо легализировать. Релятивистская теория тотальной конвенциональности здесь очень помогает. Третий путь – когда открываются некие объективные универсалии, абсолютные законы бытия. И в последнем случае мудрый законодатель принимает закон, который немного опережает ситуацию в сторону универсалии. Юридический закон должен побуждать людей поступать более нравственно. Понятие нравственности, как формы общественного сознания, все-таки существует, как бы не пытались современные софисты его размыть. Нужно вслушиваться в Бытие, чтобы открывать универсалии. На философском языке – Бог это персонифицированная универсалия. Зная главное, можно определить и понять второстепенное. Можно понять, какие девиации губительны, а какие несут в себе творческий потенциал.

Андрей Столяров: Трудность при анализе девиантного поведения заключается именно в том, что с одной стороны, девиантность действительно порождает социальное творчество, без нее развитие невозможно, общество тоталитарного типа, подавляющее всякие отклонения, обречено на застой, а с другой стороны, будучи неограниченной, девиантность приводит к расцвету социопатий – к неврастеническому, больному обществу, которое легко впадает в государственную истерику. Здесь важен баланс. К сожалению, механизма, который такой баланс устанавливает, у нас нет. Христианство уже почти не работает, а ничего нового человечество пока не придумало. Мы движемся в пустоту, абсолютно не понимая, что нас ждет.