Впервые на основе ключевых разделов социологической теории сформулированы методологические основания для планирования деятельности государственных институтов в сфере контроля наркотизма. Работа может служить серьезной базой при формировании территориальных целевых программ, направленных на повышение уровня социального контроля наркотизма.
Благодарим автора за любезное разрешение опубликовать его блестящую работу на {www.narcom.ru}.

Социальный контроль наркотизма в общности

Р. Хлопушин

• Введение
• Наркотизм как социальное явление
• Социологические теории наркотизма
• Социальный контроль наркотизма
• Роль социальных институтов в контроле наркотизма
• Функции общности в контроле наркотизма
• Контроль наркотизма в России
• Контроль наркотизма в системе образования
• Контроль наркотизма в системе здравоохранения
• Социологические модели контроля наркотизма
• Статистическая оценка наркоситуации и деятельности институтов социального контроля наркотизма
• Изучение ключевых участников контроля наркотизма в общности
• Заключение

Введение

Наркотизм представляет собой сложное биопсихосоциальное явление и рассматривается в науке с позиций разных концептуальных подходов. Кроме собственно медицинских аспектов, являющихся предметом наркологии и психиатрии, наркотизм затрагивает самый широкий спектр социальных проблем – от отклоняющегося социального поведения до вопросов национальной безопасности.

Проблема контроля наркотизма, несмотря на длительную историю попыток ее решения специалистами и неизменный интерес к ней широкой общественности, остается чрезвычайно актуальной. В основе такого внимания лежит ряд прагматических причин, и, прежде всего, связанный с распространением наркотиков рост уровня противоправного поведения в современном российском обществе. Распространение наркотиков опасно для общества и в экономическом смысле, поскольку является одной из основных причин потерь в национальной экономике большинства стран (Тимофеев, 1998).

В течение почти всего советского периода развития российской науки, т.е. начиная с 30-х годов XX века, наркотизм, как и вообще девиантное поведение, рассматривался вне широкого социального контекста, т.е. скорее как предмет криминологии, педагогики или психиатрии. Само представление о девиантности в большинстве отечественных исследований традиционно исходит из биомедицинской модели поведенческого расстройства (Гурвич, 1999). Такой подход повлек за собой ряд следствий, определивших научное состояние проблемы девиантного поведения. Большинство исследовательских данных по наркотизму оказались полученными на так называемых селективных выборках, т.е. на лицах, попавших в поле зрения милиции или учреждений здравоохранения, что сформировало представление о редкости, исключительности данного феномена в обществе и о тяжести его поведенческих проявлений.

Проблема усугубляется тем, что в России, как и ранее в СССР, борьба с ростом "негативных социальных явлений" велась и до сих пор ведется в основном запретительными мерами, не без влияния которых сформировался высокий уровень латентности наркопотребления. Таким образом, к началу 1990-х годов российское общество оказалось в условиях крайне высокого уровня наркотизма, алкоголизации и криминального поведения, в особенности, в подростковой среде, без каких-либо средств и условий для противодействия этим видам социальных девиаций.

1. Наркотизм как социальное явление

Для определения феномена наркотизма необходимо определить такие понятия как наркотик и наркомания. В научной и популярной литературе наркотики часто служат обобщающим понятием для широкого круга веществ, способных оказывать опьяняющее действие на человека. Известно, что использование психоактивных веществ свойственно не только человеку, но и многим видам животных, а количество таких веществ в естественной среде не поддается точным оценкам (см., напр., Брюн, 1993; Калачев, 1998; Корытин, 1991; Петрова и др., 1996).

Под наркотиками подразумевается ряд химических соединений, выделяемых по следующим критериям:

с медицинской точки зрения, если оно (средство, вещество, лекарственная форма) оказывает специфическое воздействие на центральную нервную систему (стимулирующее, седативное, галлюциногенное и пр.);

с социальной точки зрения, когда его потребление и вызываемая им патология приобретают широкомасштабный характер;

с правовой точки зрения, когда уполномоченная на то федеральной властью инстанция признает этот препарат наркотическим и тем самым вводит его в список контролируемых средств, веществ, лекарственных форм (Бабаян, 1997).

Наркомания – медицинский термин, обозначающий заболевание, выражающееся в компульсивном влечении к потреблению наркотического вещества и снижении способности контроля поведения в целом (Фридман и др., 2000, с. 20). Токсикоманиями называются болезни, вызванные злоупотреблением психоактивными веществами, не относящимися к наркотикам, т. е. не признанными Законом наркотическими. С юридической точки зрения, больные наркоманиями и токсикоманиями являются разными контингентами; с клинической, медицинской точки зрения, подход к больным наркоманиями и токсикоманиями одинаков и принципы их лечения идентичны.

Понятие наркотизма впервые вошло в отечественную научную литературу в первой половине XIX века, и означало "…способ производить без боли хирургические операции, притупляя чувствительность посредством вдыхания паров серного эфира…" [Распоряжение Департамента Медицинского МВД Российской Империи от 15 марта 1847 г. № 134 "О медико-полицейских мерах желательно употребления эфира при производстве операций"// Центральный Государственный исторический архив г. Москвы. Фонд 17. Опись 20. Дело 21. Лист дела 5] (цит. по Б.Ф. Калачеву, 1991, с. 9).

Хотя наркотизм имеет под собой биологическую основу, в 20-е и 60-е годы ХХ столетия этот узкий медицинский термин получил расширенное толкование среди советских криминологов. Последующая эволюция понятия наркотизма привела к тому, что оно стало определять общественно опасное явление, связанное с потреблением наркотиков, выражающееся в тех и иных незаконных действиях с наркотическими веществами, над которыми установлен специальный международно-правовой и внутригосударственный контроль (Битенский и др. 1989; Габиани, 1977; Завьялов, 1988; Колесов, 1988; Прохорова, 2002; Теммоев и др., 2000).

Социологические определения наркотизма обычно включают в себя социальный и эпидемиологический аспекты, например, "Наркотизм – социальный феномен, выражающийся в относительно распространенном, статистически устойчивом потреблении частью популяции наркотических (или иных токсических, нелегальных психотропных) средств, влекущем определенные медицинские (заболеваемость наркоманией) и социальные последствия" (Девиантность подростков …, 2001, с.5).

Наркотизм как социальное явление характеризуется такими показателями, как степень распространенности наркопотребления, структура и способы употребления, социально-демографический состав потребителей наркотиков, формы социального контроля и, наконец, мода на тот или иной наркотик. Сегодня наркотизм является предметом криминологии и девиантологии или социологии девиантности и социального контроля, и рассматривается как одна из форм нежелательных для общества явлений – социальных девиаций.

Понятие социальной девиации (социального отклонения) исходит из представления об обществе как о системе, находящейся в динамическом равновесии между упорядоченностью и хаосом. Проводя параллели с физическими и биологическими системами, исследователи, наряду с флуктуациями в неживой природе и мутациями – в живой, определяют девиантность как особую форму изменчивости, жизнедеятельности и развития общества (Пригожин и др., 2003).

Поскольку девиантное поведение ассоциировано со многими негативными проявлениями (олицетворением "зла" в религиозном мировоззрении, симптомом "болезни" с точки зрения медицины, "незаконным" в соответствии с правовыми нормами), возникла тенденция считать его "ненормальным". Поэтому следует выделить точку зрения, сложившуюся в социологии, согласно которой девиации, как и флуктуации в неживой или мутации в живой природе являются всеобщей формой, способом изменчивости, а, следовательно, жизнедеятельности и развития любой системы. Поскольку функционирование социальных систем неразрывно связано с человеческой жизнедеятельностью, отклонения в поведении естественны и необходимы, они служат расширению индивидуального и коллективного опыта. Разнообразие в психофизическом, социокультурном и духовно-нравственном аспектах человеческого поведения является условием совершенствования общества и социального развития (Гилинский, 2004).

Говоря о социальных системах, многие авторы подчеркивают, что социальные девиации выполняют некоторые необходимые для общества функции. Например, экономическая преступность трактуется как "…обеспечение незаконным путем объективной потребности, не удовлетворяемой в должной мере нормальными социальными институтами" (Яковлев, 1988, с. 21). Наркотики так же выполняют некоторые, вполне определенные социальные функции, например: 1) анестезирующую (снятие физической боли); 2) седативную (подавляют чувство тревоги, волнения и пр.); 3) психостимулирующую (временно снимают усталость); 4) интергративную (облегчают общение между людьми); 5) протестную (форма ухода от бытовой неустроенности и конфликтов (Лисовский и др., 2001, с.3).

В отечественной науке начало социологического осмысления девиантности относится к середине XIX в., и связано с возникновением социологической школы уголовного права, первыми в стране исследованиями алкоголизма, наркотизма, суицидального поведения и проституции. В бывшем СССР девиантность долгое время изучалась скорее на описательном, чем на концептуальном уровне, видимо, из-за смешения идеологического и научно-практического подходов к проблеме. Девиантность на макросоциальном уровне рассматривалась в рамках теории социальных отклонений как специальной частной теории марксистско-ленинской социологии. В то же время изучение феноменологии социальных отклонений: общего состояния, причин и условий возникновения, механизмов, мер предупреждения и пр., оставались предметом криминологии, психиатрии, наркологии, суицидологии и т.д. (Кудрявцев и др., 1989, с. 95).

2. Социологические теории наркотизма

Наркотизм с точки зрения социологии представляет собой один из видов нежелательных общественных явлений – социальных девиаций. Наряду с множеством девиантологических теорий, объясняющих те или иные отклонения в социальном поведении человека, в социологии насчитываются десятки теорий, рассматривающие специфические причины возникновения и течения наркотизма. Их можно условно подразделить на личностные, межличностные и теории, рассматривающие взаимоотношения человека и общества (Lettieri и др., 1980).

Личностные теории рассматривают существование нарушений или особенностей личности, причинно связанных с потреблением наркотиков. Согласно теории личностной неполноценности (Personality-Deficiency theory, Ausubel, 1958), приобщение к наркотикам происходит у лиц, прежде всего подростков, с незрелой мотивационной сферой, неспособных противостоять социальному окружению, провоцирующему потребление наркотиков.

Теория когнитивно-аффективно-фармакологического контроля (the cognitive-affective-pharmacogenic (CAP) control theory) в качестве промежуточных переменных потребления наркотиков рассматривает взаимодействие: а) индивидуальных особенностей, б) переживаний прежнего опыта потребления психоактивных веществ и в) фармакологического эффекта. Эти переменные одновременно являются уровнями защиты от воздействия стресса: – если человек не справляется со стрессом самостоятельно, он начинает использовать для его преодоления чувство фармакологической эйфории (Gold, Coghlan, 1976).

Общая теория зависимости (General Addiction Theory) утверждает, что для определенных типов личности основным "фактором риска" приобщения к наркотикам является само существование запретительной политики в отношении наркотиков и их нелегального рынка (Lindesmith, 1965). Теория "вредных привычек" (The Bad-Habit Theory) определяет зависимость от наркотиков как особый тип поведения, вырабатывающийся под влиянием определенных генетических и психосоциальных факторов, из-за действия которых человек вырабатывает определенные формы поведения, провоцирующие потребление психоактивных веществ. Первоначально данная теория разрабатывалась для алкоголизма, но впоследствии была применена авторами к наркотизму (Goodwin, 1979).

Интерактивная модель немедицинского потребления наркотиков (Interactive Models of Nonmedical Drug Use) представляет собой сочетание трех моделей приобщения к наркотикам: – модели толерантности к наркотикам (nonsocialized drug users model), модели наркотической социализации (prodrug socialization model) и ятерогенной модели (iatrogenic model). Первая из них описывает лиц, не усвоивших в ходе социализации механизмов резистентности и установок против употребления наркотиков. Вторая определяет ситуацию, когда потребление наркотиков санкционировано общностью и является частью культуры, религии или ритуалов. Третья модель демонстрирует механизм перехода от медицинского к немедицинскому потреблению наркотиков (Gorsuch, 1976).

Теория фармакологического эффекта (Perceived Effects of Substance Use Theory) для описания наркозависимого поведения рассматривает взаимовлияние таких личностных особенностей как представления о последствиях потребления наркотиков, индивидуальную реакцию на наркотик, характеристики ранней социализации и влияние группы сверстников, индивидуальные причины продолжения и прекращения приема наркотиков (Smith, Fogg, 1978).

Множество теорий наркотизма разработано в русле психодинамической традиции. Все они основаны на индивидуальной психологии Адлера, которая постулирует, что все человеческое поведение опосредовано попытками индивида защитить свой "образ-Я", а самооценка является главным механизмом, лежащим в основе зависимости от психоактивных веществ. Человек с невысоким самоуважением будет реагировать на стресс более негативно, чем человек с высоким самоуважением. Чтобы совладать с завышенной целью и низким самоуважением, индивид может обратиться к наркотикам. Выбор того или иного наркотического средства зависит от характера личностных нарушений. К этой группе теорий следует отнести теорию самооценки (Self-Esteem Theory, Steffenhagen, 1974), теорию эго-зависимости (Ego/Self Theory, Khantzian, Treece, 1977), копинг-теорию (Coping theory Milkman/Frosch, 1977), теорию смысла жизни (A Life-Theme Theory of Chronic Drug Abuse, Spotts/Shontz, 1980), теорию, рассматривающую наркотики как защитную систему (Drug Use as a Protective System, Krystal, Raskin, 1970) и теорию самооценки (Self-Esteem and Self-Derogation Theory, Kaplan, 1975).

Теории межличностного общения в качестве факторов, влияющих на потребление наркотиков, рассматривают отношения личности и ее ближайшего социального окружения. Модель семейных проблем (Incomplete Mourning and Addict/Family Transactions A Theory for Understanding Heroin Abuse) рассматривает стадии развития семьи или кризисы, в ходе которых возникают различные стресс-факторы как внутреннего, так и внешнего происхождения, влияющие на потребление наркотиков (Stanton, 1979).

Структурная модель (Framework for an Interactive Theory of Drug Use) рассматривает потребление наркотиков в контексте взаимодействия ряда факторов на биологическом, внутриличностном, межличностном и социо-культурном уровнях (Wingard et. al., 1979). Теория стадий (Developmental Stages in Adolescent Drug Involvement) описывает стадии последовательного перехода от потребления легких спиртных напитков к запрещенным наркотикам. Каждой стадии и каждому психоактивному веществу присваивается "вес" вклада в формирование приобщения к тяжелым наркотикам (Kandel, 1975).

Теория зависимости от удовольствия (Addiction-to-pleasure theory) рассматривает четыре пути приобщения людей к наркотикам: а) терапевтический, когда наркомания поражает некоторых людей в результате, например, неправильного назначения психоактивных препаратов врачом: б) профессиональный, где риск потребления связан с определенными профессиональными группами – медиками, химиками, военными и др.; в) эпидемический характер распространения от человека к человеку, наподобие инфекционного процесса в условиях высокого ригоризма по отношению к наркотикам в обществе и с) когда психоактивное вещество считается социально приемлемым, и практически любому человеку в течение жизни приходится его употреблять хотя бы раз – просто под давлением культурной традиции (Bejerot,1975).

Теория социально-психологических связей рассматривает структуру проблемного поведения подростков в контексте особенностей социализации, влияния семьи и акцентуации личности (Jessor, 1977). Согласно теории наркотической субкультуры потребление наркотиков зависит от: а) предыдущего опыта потребления алкоголя, б) социальных факторов – успешности в личной жизни, связей с семьей, политических и религиозных убеждений и пр. и в) наличием референтной группы, где принято или не принято потребление наркотиков (Johnson, 1973).

Теория циклов (Cyclical Process Theory) рассматривает последовательные стадии формирования зависимости: биологическую, психологическую и социальную. Согласно этой модели, в основании зависимости лежит биологическое желание фармакологического эффекта или потребность в изменении состояния с помощью психоактивного вещества. Результатом сформированной зависимости является изменения социального поведения личности, а затем – изменение паттернов поведения групп людей в общности, например, формирование терпимости к наркотикам и регламентированного наркопотребления (Dijk, 1971).

Теории, рассматривающие наркотизм в контексте отношений личности и общества, делают акцент на социальных предикторах потребления наркотиков. Г. Беккер в качестве таких предикторов рассматривал социальные установки и знания, распространенные в обществе о наркотиках, способах их приема, последствиях употребления и другие компоненты "социального знания", влияющие на решение о приеме наркотиков (Becker, 1974). В контексте теории социального научения потребление наркотиков рассматривается как результат соотношения "конструктивных" и "деструктивных" поведенческих проявлений, выступающими факторами приобщения к наркотикам (Frederick, 1973). Психодинамические подходы рассматривают приобщение к наркотикам с точки зрения успешности преодоления жизненных кризисов, связанных с социализацией. Это, прежде всего, кризис "выхода из семьи", "кризис обучения" и "кризис профессиональной адаптации" (см. напр., Hendin et. al., 1965).

Теория социальных достижений (Achievement, Anxiety, and Addiction theory) рассматривает потребление наркотиков как результат тревоги, сопровождающей попытки достижения стандартов социального успеха (Misra, 1976). Ролевая теория (theory of Drug Dependence Based on Role, Access to and Attitudes) включает в себя три составляющих: а) доступность психоактивных веществ, б) свободу от общественного запрета их использования и в) соблюдение роли "законопослушного" человека (Winick, 1974).

Таким образом, в социальных науках существует множество моделей, объясняющих возникновение и существование наркотизма, через действие различных психофизиологических, социально-психологических и собственно социальных факторов. Однако все эти модели являются скорее описательными, чем объяснительными. Трудно судить о специфичности выделенных в перечисленных моделях факторов, поскольку практически все они в том или ином сочетании упоминаются в теоретических моделях, описывающих другие формы девиантного поведения.

3. Социальный контроль наркотизма

Концепция социального контроля тесно связана с пониманием общества, которое складывалось в социологии начиная с О.Конта. В основании общества Конт видел связную функциональную систему, складывающуюся благодаря разделению труда. В этом он предвосхитил концепции Ф.Тённиса (2002) и Э.Дюркгейма (1991), выделив два типа социальных систем: "семейную ассоциацию" и "политическое общество". Общество типа "семейной ассоциации" в первую очередь основано на чувствах солидарности и согласия. По мере того, как общество приближается ко второму, "политическому" типу, в нем появляется резко выраженное разделение труда между институциональными секторами и сложная организация экономических отношений (Конт, 1995).

В интерпретации Ф.Тённиса объединение людей может основываться на двух типах общественных связей: "связей общности" (Gemeinschaft) и "связей общества" (Gesellschaft). Общность основана на сентиментальных отношениях и чувстве близости, что в свою очередь проявляется в ситуациях длительного социального контакта или в случаях кровного родства. В этих отношениях традиция выступает скорее как самоцель, чем как способ достижения других целей. В противоположность этому отношения второго типа – "общества", – вытекают из специфических рациональных целей, поставленных участниками, и таким образом, интимность заменяется официальностью, чувство – расчетом и договоренностью.

Термин "социального контроля" впервые появился в работе Э.Росса (Ross, 1901), где, рассматривая природу социальной солидарности в сложных социальных системах, он определял социальный контроль как "…социальные процессы, которые координируют функции, индивидуумы и группы в одно организованное целое" (Современная социологическая теория…, 1961, c. 218).

Согласно Россу, существуют два типа социальных регуляторов поведения: – личностно-неофициальный и безличностно-официальный. При первом общественный порядок основывается на согласии и однородных ценностях. При втором согласие ослабевает, и порядок достигается путем общественного контроля. Причем общественный контроль Росс разделял на внутренний, или этический, основанный на чувствах, и внешний, или политический, основанный на силе и авторитете. Внутренний контроль подчеркивает цели в жизни группы, для второго характерен аппарат средств, таких как законодательство и образование. Росс подчеркивал, что общество использует и нуждается как во внешнем, так и во внутреннем механизмах контроля, хотя, как и Дюркгейм, он полагал, что базовым и наиболее эффективным видом контроля является внутренний, или этический.

Впоследствии концепция социального контроля была популяризирована американскими социологами первой трети XX века (Thomas, Znaniecki, 1927; Mead, 1925). Представители первой самостоятельной американской социологической традиции, – Чикагской школы – Burgess и Park считали социальной контроль центральной темой социологии: "Все социальные проблемы, в конце концов, возвращают нас к вопросу социального контроля" (Park, Burgess, 1924, с. 42). Впоследствии понятие социального контроля широко использовалось в социологической науке при обсуждении проблем социального благополучия и социальной политики, причем преимущественно в рамках либерально-демократических социальных и политических теорий, концепций слияния государства и общества, создания цивилизованного общества и т.п.

Социальный контроль может рассматриваться на трех основных уровнях социологического анализа. На макросоциологическом уровне изучаются взаимоотношения больших групп – этнических, культурных или классовых. На этом же уровне может исследоваться и государственное управление. На организационном уровне социальный контроль представляет собой сложившиеся способы управления и регулирования деятельности социальных институтов. На микросоциологическом уровне концепция социального контроля применяется к регулированию социальных девиаций, т.е. отклоняющегося поведения людей в малых группах (Современная социологическая теория…, 1961).

Взаимоотношения между современным государством и социальными институтами стали центральной проблемой большой теоретической работы в социологии. Пик популярности концепции социального контроля в странах Запада пришелся на 60-70-е годы XX века – период подъема теоретических течений марксизма, феминизма и системного подхода. Вопросы, которые долгое время рассматривались в рамках отдельных тем, таких как история преступления и наказания, сумасшествие и его лечение, поведенческие нарушения и их контроль, бедность и ее сдерживание, стали проблемами целого академического направления – социологии девиантности и социального контроля. Ключевым вопросом в изучении всей этой проблематики стали функции и механизмы социального контроля, – направлен ли он на защиту интересов отдельных групп населения или же является реакцией всего общества на воспринятые угрозы нарушения социального равновесия и порядка.

Представление о двух типах социального контроля, которые различали классики социологической теории, к середине ХХ века кристаллизовались в понятия формального и неформального контроля. К неформальному контролю обычно относят процессы интериоризации, социализации, социального давления, а так же общественное мнение и сходные регулятивные механизмы, вытекающие из неформального общения людей. Формальный социальный контроль определяется как целенаправленно созданные и специализированные организации и механизмы государственного управления (Cohen, 1983, c.18). При этом многими авторами отмечается приоритет неформальных способов контроля над формальными. Так, Horton и Hunt (1980, с. 141) подчеркивают, что наиболее эффективным средством контроля является социализация – "…формирование желания следовать нормам, и только в случае неудачи такого способа управления следует применять внешние способы воздействия – награду и наказание". П.А. Сорокин (1999) отмечал существование обратной связи между уровнем солидарности и уровнем репрессивности в обществе.

В российской науке наиболее развернутое определение социального контроля сформулировано В.Н.Кудрявцевым: "Социальный контроль – элемент социальных институтов, наличие которого обеспечивается следованием индивидов социальным нормам, правилам деятельности и социальным ограничениям. Такой способ регулирования человеческой жизнедеятельности способствует воспроизводству определенного типа отношений и социальных общностей, слоев, стабилизации общества. Помимо создания условий для устойчивости социальной системы, социальный контроль стимулирует позитивные изменения в обществе, просеивая различные по социальному смыслу отклонения от социальных норм в деятельности индивидов и т.п. Дисфункционные, приносящие обществу вред, отклонения от социальных требований в поведении человека система социального контроля пресекает, а позитивные отклонения – допускает и даже поощряет" (Кудрявцев, 2000, с. 74).

Сегодня вряд ли возможно сформулировать некую единую концепцию социального контроля, исходя из представлений всех тех авторов, которые использовали эту категорию, однако вполне возможно отчетливо идентифицировать две тенденции в истории изучения связанного с социальным контролем социального благополучия и социальной политики. Первая отражается в споре о локусе власти: – общественный порядок зависит, прежде всего, от государственного управления или от общественного самоуправления. Вторая тенденция связана с попытками объективации социального контроля методами прикладных наук, таких как менеджмент, администрирование, социальная политика, социальная работа и пр., без конкретизации самого понятия социального контроля и безо всякой его эмпирической верификации (The poverty of social control…, 1991).

Тем не менее, очевидно, что конкретизация понятия социального контроля возможна только в рамках ключевых социологических категорий. В отношении проблемы социального контроля наркотизма такими категориями выступают социальные институты и общность.

4. Роль социальных институтов в контроле наркотизма

Наркотизм, являясь формой социальной девиации, имеет и свой социальный субстрат. Это, например, уровень распространенности, социально-демографические характеристики наркопотребителей, колебания спроса на наркотики и т.п. По состоянию девиантности, в частности наркотизма, в свою очередь, можно судить о благополучии общества в целом, в частности – о состоянии основных структурных единиц общества – социальных институтов, особенно тех из них, чья деятельность прямо или косвенно направлена на снижение уровня девиантности, – институтов социального контроля.

К институтам социального контроля в данной сфере относятся система здравоохранения, правоохранительные органы и пеницитарная система, которые осуществляют пресечение девиантных проявлений и наказание за их совершение. Именно через них общество реализует контроль уровня девиантных проявлений, и именно от эффективности их деятельности зависит благополучие общества. Так, например, эффективность деятельности института здравоохранения во многом определяет уровень заболеваемости.

Хотя понятие социальных институтов появилось в социологической науке в XIX веке, попытки их научного рассмотрения, по-видимому, насчитывают столько же времени, сколько попытки рассмотрения самого общества. Еще с античной эпохи известны две традиции в объяснении возникновения общества и его сущности. Согласно одной из них, высказанной Аристотелем в труде "Политика" и Сенекой в "Естественнонаучных вопросах", общество – это естественное образование, подобное живому организму. Согласно другой, выдвинутой Платоном в диалоге "Государство", и развиваемой Эпикуром и Лукрецием в работе "О природе", общество является искусственным образованием, результатом изобретения и целенаправленной деятельности законодателей, монахов или других членов общества. В дальнейшем одни мыслители-обществоведы, такие как Дж.Локк в "Два трактата о правлении", Ж.Руссо в "Общественном договоре" рассматривали общество как сложную рационально построенную систему. О.Конт в своей "Системе позитивной политики", Г.Спенсер в "Основаниях социологии", Т.Парсонс в работе "Понятие общества", Р.Мертон в "Социальной теории…" придерживались другой позиции, согласно которой общество является естественной системой, развивающейся вне зависимости от воли человека. Этот дуализм в теории возникновения общества и в наши дни остается одной из центральных методологических проблем теоретической социологии. Из него прямо вытекает неоднозначность понимания такой ключевой социологической концепции как социальный институт.

Важной попыткой разрешения указанного теоретического противоречия в истории социологии явилась концепция "социальных фактов" Э.Дюркгейма. Являясь продолжателем позитивистской традиции, заложенной О.Контом, Дюркгейм шел по пути поисков особого рода реальности, которой тогда не занималась ни одна из существующих наук, но без которой было трудно объяснить многие социальные явления. Так появилось понятие "социального факта" как особой реальности, являющейся результатом непреднамеренной деятельности многих людей. Согласно Э.Дюркгейму, любой "социальный факт" существует объективно, независимо от индивида, и оказывает на него принудительное воздействие, регулирует его поведение. Социальные факты являются непредвиденными результатами совместной деятельности многих людей. Дюркгейм подразделял социальные факты на морфологические, составляющие "материальный субстрат" общества (плотность населения, дороги и тропинки, характер поселений и т.д.), и духовные, нематериальные (коллективные представления, коллективное сознание, религия, нравственные ценности, традиции и т.д.). Именно последние, по Дюркгейму, оказывают наибольшее влияние на деятельность и социальное поведение членов общества.

Важность "социальных фактов" определяется не только тем, что благодаря им на земле появились первые общества, но и тем, что сами общества являются "социальными фактами", появившимися естественным путем. Поэтому не случайно Э.Дюркгейм считал, что социология в первую очередь должна заниматься изучением "социальных фактов" или "социальных сил" (Дюркгейм, 1995, с. 29-39).

Концепция Дюркгейма позволяет сделать ряд важных выводов, которые стали основанием данного исследования:

1. Человеческую деятельность можно разделить на два вида, которые имеют различное происхождение: а) "естественная" деятельность ("социальные факты"), т.е. появившаяся в результате антропогенеза независимо от воли человека, и б) "искусственная" деятельность, появившаяся по воле людей для достижения определенных осознаваемых ими целей.

2. "Естественная деятельность" ("социальные факты") является ответом, реакцией общества на "внешнюю" для общества реальность – природные условия, особенности биологического развития и т.п. "Искусственная деятельность", социальные механизмы, целенаправленно созданные человеком, в свою очередь, являются производными от "естественной деятельности". Например, институт формального лидерства основан на роли лидера, присущей вообще любой социальной группе, и даже группе животных. Эффективность "искусственных" регуляторных механизмов в обществе зависит в первую очередь от степени их согласованности с "естественными" регуляторными общественными механизмами.

3. Экономические, политические, военные, правоохранительные, образовательные и другие институты являются разновидностями институтов социальных, и поэтому должны рассматриваться в рамках общей теории социальных институтов. Дюркгейм полагал, что у государства не может быть других функций кроме социальных, которые подразделяются на экономические, политические и пр.

На существование "социальных фактов" обращали внимание и другие авторы. Основным направлением развития идеи Дюргейма явилось создание концепции социальных институтов. О. Конт подчеркивал, что социальные институты – это средство установления и удержания социального порядка, который, в свою очередь, является необходимым условием прогресса (Конт, 1995). О существовании "социальных фактов" упоминал и Адам Смит, который в своем основном труде "Исследования о природе и причинах богатства народов" (1776 г.) говорит о "невидимой руке", регулирующей рыночные отношения (Смит, 1935). Рассмотрение социальных институтов в функциональном ключе продолжил и сам Дюркгейм, показав, что общественные институты выступают важнейшим условием самореализации человека.

Независимо от Дюркгейма как самостоятельная наука об институциях (в дальнейшем, институтах) появляется институционализм – направление в экономической мысли, делающее главный акцент на анализе институтов. Под институциями тогда понимали установленные обычаи, принятый в обществе порядок, т.е. то, что Дюркгейм относил к нематериальным социальным фактам. Институционалисты рассматривают социальные институты как главное средство удовлетворения потребностей общества. Так, Т. Веблен еще в начале ХХ века считал, что общество в процессе эволюции создает социальные институты, назначением которых является удовлетворение общественных потребностей. По его мнению, социальный институт – это приспособительное устройство общества, созданное для удовлетворения его важнейших потребностей и регулируемое сводом социальных норм (Веблен, 1984).

В институциональной социологии, – направлении, изучающем устойчивые формы организации и регулирования общественной жизни, – социальное поведение людей рассматривается в тесной связи с существующей системой социальных нормативных актов и институтов, необходимость возникновения которых приравнена к естественноисторической закономерности. Социальные институты, с точки зрения институциональной социологии, предполагают сознательно регулируемую и организованную форму деятельности массы людей, воспроизведение повторяющихся и наиболее устойчивых образцов поведения, привычек, традиций, передаваемых из поколения в поколение. Каждый социальный институт, входящий в определенную социальную структуру, организуется для выполнения тех или иных общественно значимых целей и функций (Селигмен, 1968).

До появления государства институты складывались в обществе стихийно и закреплялись в нем благодаря общественному мнению. Несогласные с общественным мнением подвергались санкциям в виде общественного порицания, изгнания из общины или телесного наказания. Специальных институтов власти для этого еще не требовалось. Такой путь становления институтов является естественным ("снизу вверх"), поскольку они "вырастают" из самого общества и не требуют функций власти для закрепления и удержания. С появлением государства, согласно Дюркгейму, положение усложнилось, так как государство не ограничилось закреплением естественно сложившихся институтов, а стало создавать и вводить новые. Создаваемые государством институты нуждались в насильственном внедрении и закреплении, для чего стало необходимо создание специальных правоохранительных органов (прокуратуры, судебной власти).

Сегодня в социологической теории имеет место значительный объем трактовок и дефиниций понятия "социальный институт". Они различаются между собой как в понимании природы, так и функций социальных институтов. Однако все они сходны в том, что институты – это основной механизм, отвечающий за поддержание порядка в обществе и контроль отклонений от этого порядка, а так же средство решения жизненно важных проблем общества. Конечной идеальной целью социальных институтов является благополучие популяции – наличие максимально благоприятных при имеющемся технологическом и экономическом уровне развития общества предпосылок жизнедеятельности, способствующих достижению и поддержанию оптимальной для данной территории численности популяции (Гурвич, 2003).

К институтам контроля наркотизма, формально ответственным за решение этой социальной проблемы, можно отнести систему здравоохранения, правоохранительные органы, судебные органы и пеницитарную систему. К неспецифическим формальным институтам, т.е. не имеющим своей основной целью, но влияющим на уровень наркотизма, можно отнести систему образования и систему организации внеучебной и досуговой деятельности подростков (спортивные организации, клубы по интересам и пр.). Кроме названных институтов, на уровень наркотизации влияют и неформальные институты: – семья, благотворительность, осуществляемая различными социальными организациями, молодежные объединения, общественное мнение, шоу-бизнес.

На социально-организационном уроне деятельность формальных социальных институтов реализуется в функционировании социальных организаций. Например, институт здравоохранения включает в себя лечебно-профилактические учреждения, фармакологические производства, аптеки, управленческие, надзорные и прочие организации, посредством которых осуществляет свою деятельность.

Здесь и далее под социальной организацией подразумевается "…искусственное объединение институционального характера, занимающее определенное место в обществе и предназначенное для выполнения более или менее ясно очерченной функции" (Пригожин, 1995, с.391). С точки зрения причин своего возникновения организации, составляющие институты социального контроля, являются утилитарными, т.к. их члены объединяются для достижения определенных целей. Тем не менее, кроме формальных институтов в сфере контроля девиантности могут функционировать и неформальные организации, члены которых объединяются на добровольной основе: – политические партии, общества, церкви, клубы и пр.

Описание функционирования формальных социальных институтов фактически подразумевает описание деятельности включенных в него социальных организаций на определенной территории. Территориальный признак здесь должен учитываться потому, что формальные социальные институты, как правило, создаются для деятельности в определенной территориальной общности, например, в стране, регионе, городе или районе города. Описание деятельности институтов социального контроля, таким образом, может включать в себя:

* нормативы деятельности,

* экспертную оценку эффективности,

* данные ведомственной (отраслевой) статистики и статистики, характеризующей деятельность отдельных организаций, например, лечебно-профилактических учреждений,

* социально-демографическую статистику для данной территории,

* социальную статистику для данной территории (уровень заболеваемости, преступности и пр.),

* общественное мнение о деятельности института.

Формальный контроль наркотизма можно описать с помощью модели D.Black (1984), в основании которой лежат следующие категории:

- субъект и объект социального контроля,

- конфликт между субъектом и объектом социального контроля и

- характер вмешательства субъекта контроля в деятельность объекта: – участие (participation) и давление (repression).

"Участие" – способ социального контроля, выражающийся в сотрудничестве, достижении общих целей объекта и субъекта контроля. Главная его особенность – стремление минимизировать противоречия между субъектом и объектом. "Давление", напротив, означает репрессивное воздействие на объект контроля через актуализацию существующих противоречий и разрешение конфликта путем подавления притязаний объекта.

Наркотизм можно представить как: а) собственно потребление наркотиков и его исходы и б) распространенность наркотиков в обществе. Отсюда объектами социального контроля наркотизма соответственно выступают население и его здоровье с одной стороны, и организации, занимающиеся нелегальным распространением наркотиков или наркобизнес – с другой. Субъектом контроля наркотизма является государство в лице специализированных институтов, к которым можно отнести здравоохранение, юстицию, правоохранительные органы, образование, воспитательные организации и пр.

Предметом конфликта между субъектом и объектом контроля наркотизма являются общественные ресурсы, точнее, право на распределение этих ресурсов, поскольку идеальная цель государства – рост благосостояния населения, а цель наркобизнеса – извлечение прибыли за счет этого благосостояния. Возможные варианты действий государства описываются как распределение "давления" или "участия" по отношению к "населению" и "наркобизнесу". Таким образом, возможны всего четыре стратегии отношения государства к проблеме наркотиков, которые и соответствуют исторически сложившимся подходам к контролю наркотизма:

1. "Давление – наркобизнес, давление – население". Уничтожение рынка наркотиков путем запрещения всех действий с ними, связанных как с их распространением, так и с потреблением. Соответствует прогибиционистской модели или политике "войны с наркотиками".

2. "Участие – наркобизнес, участие – население". Легализация как спроса, так и предложения на рынке наркотиков. Наркобизнесу предоставляется возможность легально распространять наркотики, а потребителям – легально их потреблять. В отношении населения реализуется превентивная политика. В данном случае государство имеет возможность взять рынок наркотиков под свой контроль, т.к. согласно мнению сторонников легализации, при отсутствии запрета, а значит, и резкого падения цен на наркотики, наркобизнес потеряет экономические основания оставаться на рынке.

3. "Давление – наркобизнес, участие – население". Такой подход предполагает неизбежность существования рынка наркотиков, причем этот рынок полностью или частично контролируется наркобизнесом. Борьба с наркотиками идет двумя путями: – влияния на предложение путем репрессивных мер в отношении наркобизнеса, и влияния на спрос путем реализации среди населения и потребителей наркотиков превентивных мер, снижающих спрос на наркотики. Подход соответствует существующей политике "снижения вреда" (harm reduction).

4. "Участие – наркобизнес, давление – население". Этот вариант означает интеграцию интересов государства и наркобизнеса, которые делят между собой сферы влияния на рынок наркотиков и соответствующую прибыль. Неотъемлемым условием здесь является существование запрета для населения любых действий с наркотиками как источника сверхприбыли. Этот вариант, конечно, хотелось бы рассматривать только как теоретический, однако общеизвестно, что государства–производители наркотиков, например, некоторые страны Латинской Америки, ближе всего именно к такой политике в отношении наркотиков (см., напр., Наркобизнес и коррупция в Латинской Америке, 1996).

5. Функции общности в контроле наркотизма

Понятие территориальной общности (community) является базовым при описании деятельности социальных организаций в сфере контроля наркотизма, что связано со следующими причинами:

1. Деятельность социальных институтов и организаций в сфере контроля наркотизма реализуется в общности, и тесно связана с формами контроля, реализуемыми общностью.

2. Все этапы деятельности социальных организаций в сфере контроля наркотизма – от планирования до статистического учета показателей их деятельности, организованы по территориальному признаку.

Понятие “территориальная общность” широко распространено в социологической литературе, однако, по замечанию Н.Смелзера, "…оно имеет много оттенков значений и поэтому почти невозможно дать точное определение этого понятия" (Смелзер, 1994, с. 245). "Общность" сегодня – один из наиболее расплывчатых социологических терминов, который до сегодняшнего дня так и не приобрел однозначного содержания.

Исторически одно из первых серьезных исследований территориальной общности связано с именем Ф. Тённиса, выдвинувшего в 1887 г. идею противопоставления двух специфических форм социальной организации – “общины” и “общества”. Его анализ был основан на рассмотрении средневекового и современного европейского обществ. По мнению автора, отношения между людьми, проживающими на одной территории, освящены традицией, построены на принципах согласия, неформальны и содержат цель в себе, а не служат достижению целей. Под "обществом" Тённис подразумевал отношения, основанные на разделении труда, характерные для индустриального периода развития государства, когда отношения между людьми становятся средством достижения личных или общественных целей (Тённис, 2002).

Э. Шилз рассматривал общность как группу или совокупность групп людей, объединенных "общей властью", осуществляющей контроль над определенной территорией и включающую в себя более или менее общую культуру. Эта "власть" определяет переживаемое членами общности чувство согласия и территориальной целостности. По Шилзу (1972), социальная система является обществом только в том случае, если она не входит в качестве составной части в более крупное общество. Тогда она должна обладать одной или несколькими из следующих черт:

* иметь территорию, которую считает своей,

* пополнять свою численность членов за счет детей людей, считающихся признанными членами общества,

* иметь собственную систему управления,

* иметь свою историю и название,

* иметь свою культуру.

Сегодня большинство социологов используют понятие общности, для обозначения единиц территориальной организации общества, которые образуют в определенном смысле замкнутую совокупность, такую как, например, деревня, небольшой городок, какой-либо пригородный район и т.п. Сложившиеся сегодня концепции общности содержат некоторые общие положения, которые могут быть сведены к следующим:

1) общность отличается от других единиц социальной организации тем, что имеет территориальную основу. Основным критерием выделения территориальной общности среди других единиц территориальной организации является способность удовлетворять повседневные потребности людей на данной территории;

2) общность следует анализировать в терминах взаимодействий как социальную группу или социальную систему;

3) члены общности идентифицируют себя с определенной территорией, осознают свою причастность к ней, и получают от общности ощущение принадлежности и безопасности (Горяченко, 1964).

Организация объединенных наций и Всемирная организация здравоохранения сегодня тесно связывают стратегии контроля наркотизма с жизнедеятельностью общности. Под общностью в их документах понимается социальная единица с общими связями, целями, ценностями и присущей ей культурой. В целом, значение общности видится в снижении спроса на наркотики. Считается, что именно на уровне общности наиболее явно пересекаются индивидуальные и социальные интересы, и, следовательно, социальные программы, связанные с наркотизмом, должны базироваться на особенностях конкретной общности и реализовываться ее силами (Сокращение незаконного спроса…, 1996).

Общественный контроль наркотизма представляет собой нормы, принятые в том или ином обществе. Их можно условно разделить на три группы, первые две из которых носят регуляторный, а третья – репрессивный характер:

а) специфические по отношению к наркотизму – нормы, регулирующие потребление психоактивных веществ. Такие нормы характерны для обществ, культура которых предполагает использование психоактивных веществ в ритуальных или иных нормативных (общественно значимых) целях;

б) неспецифические нормы, связанные сохранением здоровья, благополучия и целостности популяции. К ним относят также "чувство истории", чувство принадлежности к определенной общности, гражданское самосознание, "экологическое мышление" и пр.;

г) нормы, регулирующие наркотизм как нежелательное девиантное поведение.

Целенаправленное применение общественного контроля в сфере сохранения здоровья популяции последовательно реализуется на протяжении последних десятилетий в ряде стран в рамках международной программы "Здоровые города" (в оригинале "community"). Следует подчеркнуть, что под общностью в этой программе понимается не только население города. Общностью может выступать и район в большом городе, и сельская или пригородная зона, включающая в себя несколько населенных пунктов. Основной принцип данного подхода состоит в том, что население некоторой территории, имеющее общую природную и социальную среду проживания, объединено (или потенциально может быть объединено) стремлением эту среду улучшить.

Таким образом, согласно концепции "социальных фактов" Э.Дюркгейма, которая является ключевой в нашем исследовании, распространение и использование наркотиков можно рассматривать в двух аспектах. Во-первых, потребление, а значит и распространение, наркотиков следует рассматривать как "социальный факт", т.е. непреднамеренную приспособительную реакцию популяции к внешним условиям, причем присущую не только человеку, но многим другим биологическим видам (см., напр., Брюн, 1993; Калачев, 1998; Корытин, 1991; Петрова и др., 1996). В этом случае наблюдается так называемый "традиционный" паттерн потребления наркотиков. И только нетипичное, т.е. нетрадиционное для определенной общности потребление наркотиков, можно рассматривать как отклонение от социальной нормы. Контроль потребления наркотиков в данном случае является неформальным, так как не планируется целенаправленно, а складывается со временем под влиянием культурных традиций. Такой механизм контроля реализуется на уровне территориальной общности.

Во втором случае наркотизм предстает осознаваемой проблемой и является объектом формального контроля, т.е. спланированных, целенаправленных действий по снижению уровня потребления наркотиков – со стороны государства, и по распространению наркотиков – со стороны наркодилеров.

Основываясь на концепции "социальных фактов" Э. Дюркгейма можно заключить, что формальный и неформальный виды социального контроля находятся в соподчиненном положении. Если неформальный контроль является естественной реакцией общества на проблему наркотизма, то формальный контроль является скорее попыткой упорядочить эту реакцию общества, придать ей институциализированные формы и закрепить законодательно. Следовательно, эффективность формального контроля зависит от его согласованности с неформальным контролем. Это означает, что при выработке государственной антинаркотической политики необходимо учитывать присущие данному обществу традиционные формы социального контроля как в отношении собственно наркотиков, так и в отношении здорового образа жизни в целом.

Обсуждение подходов к контролю наркотизма широко представлено в современной литературе, многочисленных научных и околонаучных дискуссиях. К сегодняшнему дню в различных социальных институтах – здравоохранении, образовании, экономике, правоохранительных институтах, политических и общественных движениях, религиозных организациях и пр. – сложились определенные традиции, появилась своя история отношения к вопросам контроля наркотизма. Ниже приводится краткий обзор развития основных подходов к контролю наркотизма, возникших в отраслях науки – юридической, медицинской и социологической.

6. Контроль наркотизма в России

Сведения о потреблении психоактивных веществ в индоевропейской культуре вообще и, следовательно, в древнеславянской культуре содержатся в древнейшем памятнике человеческой мысли – Ведах, где упоминается напиток "Сома", дающий познание, исцеление и бессмертие. Сома описывается как растение или сок растения, и, вместе с тем, персонифицируется как божество, которому поклонялись, т.е., потребление сомы было регламентировано сакральными нормами (Ригведы, книги VIII.48.3; IX.1; VII.68.2 и X.25.11) (Майданов, 2002).

Б.Ф. Калачев, выполнивший масштабное исследование потребления психоактивных веществ в России с древнейших времен и до наших дней, указывает, что в дохристианской Руси было известно свыше ста наименований опьяняющих препаратов, изготовляемых из различных растений, и применялись они в основном в лечебных и ритуальных целях. До принятия христианства использование психоактивных веществ на Руси регламентировалось представителями родоплеменной власти – волхвами или ведунами. Калачев замечает, что с введением на Руси христианства использование психоактивных веществ практически прекратилось, идеологические функции перешли к Православной Церкви, которая исключала использование языческих средств изменения сознания. Тем не менее, использование психоактивных средств сохранилось в рамках народной медицины. Он же указывает, что сегодня флора России насчитывает более 3000 наркосодержащих трав и более 500 видов галлюциногенных грибов (Калачев, см. подробнее {http://narkotiki.ru/research_5283.html}).

После октября 1917 г. борьба с наркотизмом стал приобретать жесткие репрессивные и идеологические формы. Официально его пытались представить пережитком прошлого, который должен быть уничтожен в кратчайшие сроки. Тем не менее, отечественными исследователями того времени был накоплен значительный материал по проблеме, выявлены важные закономерности развития отклоняющегося поведения в этой сфере и предложены меры борьбы (Беляева, 1996).

О распространенности наркотиков в послереволюционный период можно судить, например, по статистическим данным о работе московских наркодиспансеров в период с 1924 по 1928 гг., которые приводит А.Шоломович (1933). За это время число пациентов диспансеров увеличилось почти в 8 раз. Автор подчеркивал тесную связь наркотизации населения с социально-бытовыми условиями и предлагал выделить наркологию в особую отрасль науки и практики.

Первой попыткой законодательно урегулировать незаконный оборот наркотиков в Cоветской России, является издание двух декретов ВЦИК и СНК. Первый из них, от 6-го ноября 1924 года "О мерах регулирования торговли наркотическими веществами" ("Известия" № 260 от 14/XI 1924 г.), запрещает свободное обращение в пределах РСФСР всех сильнодействующих средств, служащих или могущих служить для достижения опьянения и разрушительным образом действующих на народное здоровье (кокаин и его соли, опий и его производные, как то: морфий и героин). Ввоз и производство наркотиков ставятся под контроль государства. Торговля ими предоставляется лишь по особому разрешению Наркомздрава с обязательством точного отчета об отпуске их; самый отпуск может происходить лишь с разрешения Наркомздрава и уполномоченных им органов. Второй декрет, от 22-го декабря 1924 года, дополняет УК РСФСР новой статьей 140-д, предусматривающей ответственность за изготовление и хранение с целью сбыта и сам сбыт кокаина, опия, морфия, эфира и других одурманивающих веществ без надлежащего разрешения. Законодательство строилось на следующих принципах: 1) главнейшим средством борьбы оно признает строгое нормирование производства и ввоза наркотиков в пределах действительной потребности для лечебных целей; 2) вводит суровое преследование неразрешенной торговли наркотиками и даже простого сбыта их другим лицам; 3) оставляет незатронутым вопрос о принудительном лечении или уголовном преследовании самих лиц, потребляющих наркотики (наркопотребителей и наркоманов) (Гернет, 1924).

При анализе этих норм обращает на себя внимание тот факт, что хотя наркомания в 20-х годах ХХ века составляла заметную криминологическую и социальную проблему, законодатель направил острие репрессий на наиболее опасных преступников – сбытчиков и притонодержателей, не признавая преступниками потребителей наркотиков, изготовлявших или хранивших наркотические вещества для собственного потребления.

Первые органы и учреждения, имевшие своей задачей противодействие незаконному обороту наркотиков, появились в 1918 году, когда был организован отдел ВЧК по борьбе со спекуляцией кокаином в составе отдела по борьбе со спекуляцией. По предложению ВЦИК и СНК 9 апреля 1924 года Президиумом Госплана СССР создается специальная Комиссия для организации борьбы с незаконным распространением наркотиков. В 1935 году эта Комиссия была реформирована. Известно постановление СНК СССР от 29 июля 1935 г. “О возложении на Всесоюзную государственную инспекцию при СНК СССР наблюдения и контроля над оборотом в СССР опиума и других наркотических веществ” (СП СССР, 1935. - № 41. - ст. 348). Таким образом, уже в 30-е годы прошлого столетия в стране функционировали межведомственные государственные структуры, прямо отвечающие за наркоситуацию в стране (Девиантность и социальный контроль …, 2000).

Важным событием становления медицинского контроля наркотизма в России стала работа особой научной конференция Наркосекции Мосздрава в 1923 г., привлекшей значительное количество авторитетных специалистов (Шоломович, 1925). Основной темой обсуждения на ней стали принимаемые государством административные меры борьбы с наркотиками. Участники конференции очень сдержанно отнеслись к принудительности, допуская ее только для определенной категории "социально-опасных" наркоманов. Совершенно отрицательно отнеслись выступавшие на специалисты конференции к идеям административного воздействия на наркоманов и концентрационных лагерей, даже в его наиболее смягченной форме. Позиция специалистов того времени хорошо иллюстрируется следующими цитатами.

"В своем совещании специалисты снова подчеркнули, что наркомания имеет глубокие социальные корни (безработица, беспризорность и т.п.). Бороться с ней можно только плановой стратегией: широкая социальная профилактика: подъем экономики и культуры вместе с вовлечением масс в строительство жизни. Чрезвычайно важны и необходимы прямые меры – то боевое оружие, которое выковало Московское Здравоохранение в борьбе с другими социальными болезнями – туберкулезом и сифилисом – диспансеризация – наиболее совершенное оружие и для профилактики и для изучения болезни. И только на третьем месте важной и полезной мерой будет репрессия для здоровых контрабандистов и интервентов, кольцо запретительных мероприятий по производству и продаже, все более суживающееся, по мере оздоровления быта и, наконец, медицинская репрессия – принудительное лечение социально-опасных наркоманов – при условии строгих медицинских показаний к этому, полной гарантии от административного произвола, в порядке специальной медико-юридической авторитетной консультации" (Шоломович, 1925, с. 121).

"Если современная экономика не дает возможности организовать в республике даже более или менее удовлетворительное изучение наркоманов, несмотря на их социальную значимость, в виду отсутствия средств, то ясно, что административным органам немыслимо предоставить борьбу с этим злом, так как у них нет ни малейшей возможности даже подойти научно к вопросу, не только его разрешить" (Гернет, 1924, с. 41).

"Наказание есть тот последний патрон, который выпускают в крайнем случае, и что предупреждать бесконечно лучше, чем наказывать. Мы полагаем, что действительный успех в борьбе лишь с установлением строжайшей регламентации продукции наркотических средств, а еще лучше и скорее с переходом в руки государства наркотических ядов. Надо развить всю энергию по улучшению социально-экономических условий: для наркотизма уголовный закон менее страшен, чем здоровая жилищная политика, правильное питание, разумные завлекательные увеселения, кипучая общественная жизнь" (цит. по Гернет, 1924 с. 46).

27 августа 1926 г. вводится государственная монополия на опий. Действовавший уголовный кодекс был дополнен статьями, которые предусматривали ответственность за незаконное изготовление и сбыт опия и других наркотических веществ. Специальные статьи, широко регламентирующие борьбу с преступлениями, связанными с наркотиками, были закреплены в уголовных кодексах 1926-1928 гг.

23 мая 1928 г. ВЦИК и СНК СССР принял постановление "О мерах по регулированию торговли наркотическими веществами". Этот акт был направлен на профилактику наркомании, закрепление государственной монополии на торговлю наркотиками, упорядочение получения и отпуска наркотических веществ. На территории СССР воспрещалось свободное обращение кокаина, его солей, гашиша, опия, морфия, героина и некоторых других веществ. Постановлением ВЦИК и СНК СССР от 27 октября 1934 г. на территории СССР был запрещен посев опийного мака и индийской конопли, за исключением государственных посевов, урожаи с которых шли исключительно на нужды медицины и научные исследования.

Уголовная ответственность в России за незаконные действия с наркотическими средствами шла по пути дифференциации ответственности в зависимости от степени общественной опасности совершаемых деяний. Более жестко наказывались деяния, связанные со сбытом наркотиков, и мягче – незаконные действия с наркотиками, со сбытом не связанные. Так, Уголовный кодекс 1960 г. в ч. 1 ст. 224 устанавливал уголовную ответственность за изготовление, сбыт, а равно хранение с целью сбыта. В такой формулировке закона не было дифференциации ответственности для лиц, только употреблявших наркотики и лиц, занимающихся сбытом. Соответствующие изменения были внесены в Уголовный кодекс 1974 г. Был несколько расширен круг уголовнонаказуемых деяний с наркотиками, – наряду с изготовлением в него были включены приобретение, хранение, перевозка и пересылка наркотических средств. Уголовная ответственность за подобные деяния, совершенные с целью сбыта, была предусмотрена в ч.1 ст. 224 Уголовного кодекса, аналогичные действия, совершаемые без цели сбыта – в ч.3 ст. 224.

Новый подход в борьбе с наркоманией получил свое воплощение в примечании к ст. 224 УК, введенной Указом в 1987 г., с дальнейшими дополнениями, внесенными Законом РФ в 1991 г. В нем закреплялось положение, согласно которому лицо, добровольно сдавшее наркотические средства или добровольно обратившееся в медицинское учреждение за оказанием медицинской помощи в связи с потреблением наркотических средств в немедицинских целях, освобождалось от уголовной ответственности за их незаконное хранение, приобретение, перевозку и пересылку. Таким образом, значительное число наркоманов, не занимающихся сбытом наркотиков, не опасаясь привлечения к уголовной ответственности, могли покончить со своей пагубной привычкой (Устинова, 1997).

Однако Уголовный кодекс 1996 г. в ч. 2 ст. 228 вновь установил уголовную ответственность за изготовление, переработку и перевозку наркотических средств. Логическое толкование ч.2. ст. 228 УК приводит к выводу, что эти действия подлежат уголовной ответственности независимо от того, совершены ли они с целью сбыта или без таковой. На практике это означает нарушение принципа индивидуализации ответственности и наказания в зависимости от степени общественной опасности совершаемых деяний.

В результате правоохранительные органы, и до того ориентированные на получение "благоприятных" статистических показателей, в еще большей степени направили острие уголовной репрессии на потребителей наркотиков. На основании обнаружения у лица наркотического средства в количестве, существенно ниже одной разовой дозы наркотика (иногда это могла быть просто вытруска из карманов одежды) было возбуждено огромное количество уголовных дел, с расследованием которых уже к середине 1997 г. перестали справляться следственные органы (Кузьминых, 2003, с.37).

Новый УК 1996 г., так же как и УК 1960 г. в приложении к ст. 228 УК, устанавливает условия, при которых лицо может освобождаться от уголовной ответственности за совершение перечисленных в этой уголовно-правовой норме незаконных действий с наркотиками. Однако требования к субъекту преступления стали более жесткими. Если раньше для освобождения от уголовной ответственности по ст. 224 УК 1960 г. достаточно было либо добровольно сдать наркотические средства, либо обратиться в медицинское учреждение за медицинской помощью, то согласно новому УК следует совершить целый комплекс предусмотренных Законом действий. В дополнении к сдаче наркотического вещества необходимо способствовать раскрытию или пресечению преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, изобличению лиц, их совершающих, обнаружению имущества, добытого преступным путем. Фактически согласно новому УК лицо должно совершить одновременно четыре перечисленных самостоятельных действия, и только их совокупность позволит освободить его от уголовной ответственности. Следует заметить, что в данном случае институт осуждения выполняет несвойственную ему функцию – сделки в уголовном праве, т.е. происходит подмена его юридической сущности, которая заключается, прежде всего, в применении меры уголовно-правового воздействия к осужденному, а не в том, чтобы быть инструментом раскрытия преступлений (Мартынович, 2002).

Как на практике реализуется ст. 228 УК, показывает статистика. Согласно данным Главного информационного центра МВД РФ, в 1998 г. был зарегистрировано 181714 случаев незаконного изготовления, приобретения, хранения, перевозки, пересылки либо сбыта наркотических средств или психотропных веществ, в том числе с целью их сбыта или сбыт – 31800. Таким образом, продавцы (сбытчики) составляют в общем объеме незаконных действий лишь 17,5%.

По данным Верховного Суда РФ, за незаконное приобретение или хранение наркотических средств или психотропных веществ без цели сбыта в крупных размерах (ч.1 ст. 228 УК) в 1998 году осуждено 70250 человек, а за незаконное приобретение или хранение этих веществ с целью сбыта (ч.2 ст. 228 УК) – 2468, т.е. 3,5%. Приведенные данные вполне согласуются с цифрами, сообщенными генеральным прокурором РФ В.Устиновым, указавшим, что из общего числа привлеченных к ответственности по ст. 228 УК, 80% являются потребителями, и только 20% – наркокурьерами, наркосбытчиками и дилерами.

Некоторые видные представители судебной власти полагают, что причиной такого искажения первоначальной стратегии уголовной политики произошло в результате решений Постоянного комитета по контролю наркотиков от 17 и 25 декабря 1996 г., когда были пересмотрены им же установленные ранее границы "крупных размеров" по отдельным видам наркотиков. Запрещенный объем некоторых видов наркотиков стал измеряться в неосязаемых величинах, не встречающихся на практике. Эксперты определяют эти манипуляции как попытку обмана закона заинтересованными лицами, нацеленную на переориентацию деятельности МВД с борьбы с распространителями наркотиков на задержания рядовых наркоманов. Отмечается, что этот обман крайне выгоден как "наркомафии", так и органам МВД (см., напр., Богомолов, 1998; Ярковой, 2002).

Незаконное распространение наркотиков становится возможным при высоком уровне коррупции в стране, поэтому в антинаркотической политике противодействие коррупции приобретает принципиальное значение. Тем не менее, статистика свидетельствует о крайне низкой доле раскрываемости фактов коррупции, связанной с наркотиками, т.е. дел, связанных с их производством или сбытом в особо крупных размерах. Процент раскрываемости этого явления равен 0,1% – 1,0 %, т.е. на каждый факт коррупции, связанный с наркотиками, приходится от 100 до 1 тыс. незарегистрированных правонарушений этого вида (Калачев, 1995, 2001).

О значительном масштабе коррупции в сфере незаконного оборота наркотиков можно судить по международному коэффициенту коррупции России в целом, а так же по данным специального опроса среди служащих правоохранительных органов, связанных с противодействием наркотикам России и СНГ. Так, 65% опрошенных сотрудников правоохранительных органов прямо указали, что сами сталкивались с теми или иными случаями коррупции в сфере незаконного оборота наркотиков. К наиболее коррумпированным чиновникам респонденты отнесли судей, местную администрацию, работников региональных прокуратур и криминальной милиции. В качестве правонарушений были отмечены необоснованное освобождение задержанных лиц, изменение показаний, уничтожение документов следствия, необоснованное прекращение уголовных дел, фальсификация материалов (К обществу без коррупции, 2001).

В свете перечисленных проблем, ряд авторов считает, что введение уголовно-правовой нормы об ответственности за потребление наркотиков способно создать лишь видимость эффективности деятельности органов внутренних дел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Концепция данного законопроекта "бьет" мимо основной цели – борьбы с наркобизнесом, с продавцами и поставщиками наркотиков. Несмотря на миллионы задержанных потребителей, дилеров и даже крупных наркоторговцев, полицейские признают, что они могут перехватить не более 10% всех обращающихся на черном рынке наркотиков (Наумов, 2000).

Закон запрещает рынок наркотических веществ, но рынок от этого не исчезает. Задерживая наркозависимых, государство не только тратит значительные общественные ресурсы на проведение недейственных репрессивных мер, направленных в основном на потребителей, а не продавцов наркотиков, и содержание задержанных в тюрьмах, но и никак не противостоит распространению наркомании (Гилинский, 1998).

Более разумным и целесообразным было бы полное исключение уголовной ответственности за приобретение, изготовление, переработку, перевозку и хранение наркотических средств и психоактивных веществ, если названные действия совершены в целях личного потребления этих психоактивных веществ. Перечисленные действия органично связаны с потреблением, образуют неразрывную связь с ним, и логично было бы исключить их из числа уголовно наказуемых. В этом смысле большую последовательность проявил Модельный Уголовный кодекс, принятый Межпарламентской ассамблеей государств-участников СНГ, который носит рекомендательный характер для стран Содружества. В ст. 199 этого кодекса уголовная ответственность предусматривается за незаконный оборот наркотических средств только в случае их сбыта или если имелась такая цель (сбыт) (Комиссаров, 1998).

Сегодня в РФ действует Федеральный закон от 8 января 1998 г. N 3-ФЗ "О наркотических средства и психотропных веществах" с изменениями от 25 июля 2002 г., 10 января, 30 июня 2003 г. и 6 мая 2004 г. Согласно последним поправкам к закону, вступившим в силу 12 мая 2004 г., не связанные со сбытом действия в отношении наркотических веществ в размерах, не превышающих 10 средних разовых доз, не влекут за собой уголовной ответственности. Таким образом, по замыслу Правительства, из-под уголовной ответственности будут выведены обычные потребители наркотиков.

Социальная политика ХХ века трансформировала традиционные взаимоотношения человека с психоактивными веществами в новое социальное явление с беспрецедентным в истории уровнем злоупотребления ими и связанной с этим преступности. До ХХ века наркотики никогда не приобретали такой общественной значимости, и никогда реакция общества на них не была болезненной, настолько, что некоторые исследователи определяют ее как "моральную панику " (Cohen, 1972).

И хотя сама по себе история наркопотребления и борьбы с ним не может предложить готовых решений, многие специалисты полагают, что лучшей политикой в отношении наркотиков будет не запрет, но адаптация общества к потреблению наркотиков, с целью минимизации вреда от них, причем посредством правового регулирования и просвещения. История же показывает примеры успешного функционирования обществ, в которых были широко распространены ныне запрещенные вещества, и демонстрирует, что высокий уровень популяционного потребления психоактивных веществ вовсе не означает значительного уровня злоупотребления ими. Наконец, история дает возможность оценить существовавшие способы контроля, которые могли бы стать альтернативой современной запретительной политике, историческая неудача которой уже ни у кого не вызывает сомнения (The War on Drugs is lost, 1996).

Нынешний этап теоретического развития политики в отношении наркотиков связан с поиском ее научно-методического обоснования, планирования и оценки. Первые подобные попытки были связаны с т.н. "гуманистическим подходом" в превенции, который направлен, прежде всего, на развитие мер первичной профилактики, в частности, образовательных программ. Наиболее важными составляющими системы контроля над наркотиками стали признаваться общественный порядок и общественное здоровье, защита детей как основной группы "риска", и выработка максимально эффективных способов использования общественных ресурсов. Однако критики этого подхода неизменно подчеркивали, что он игнорирует остальные не менее важные стороны проблемы – медицинскую, экономическую, криминологическую и юридическую. В результате проблема контроля над наркотиками была сформулирована в терминах оценки и планирования в двух основных аспектах:

а) полицейский контроль, который включает в себя оценку действий полиции, связанных с реализацией уголовной политики по отношению к спросу и предложению на рынке наркотиков. Здесь, в качестве промежуточных переменных могут рассматриваться: количество лиц, задержанных на незаконные действия с наркотиками; показатели криминального поведения, связанного с наркотиками; количеством соответствующих судебных дел и их исходы; уровень незаконной экономической деятельности, связанной с наркобизнесом; транзит наркотиков через границы; нелегальное производство наркотиков и т.д.

б) управление здоровьем, которое понимается как совокупность всех явлений, с которыми сталкивается система здравоохранения: лечение наркомании, а так же ассоциированных с ней состояний – гепатита, интоксикаций, СПИДа и пр., реабилитация наркозависимых, подростковая смертность, связанная с наркоманией, вследствие передозировок наркотиков, СПИДа, и других заболеваний (The American Disease…, 1973).

В соответствии с этими двумя аспектами контроля можно выделить две политические стратегии, направленные на разрешение проблем наркомании – политику общественной безопасности и политику общественного здоровья. Первая из них воплощена в существующем ныне запретительном режиме, базируется на определении наркоманов как преступников, реализуется органами юстиции и правоохранительной системой, в основном, с помощью репрессивных мер. Вторая является элементом общей политики проводимой государством в сфере здоровья. Она направлена на пропаганду здорового образа жизни, первичную профилактику наркомании, осуществляемую методами воспитания, обучения, информирования, пропаганды, а так же раннего выявления наркозависимых и возвращение их в общество, т.е. использует принципы вторичной и третичной профилактики. Сегодня либеральная доктрина противодействия развитию наркомании и контроля оборота наркотических веществ является альтернативной по отношению к доктрине запретительной, и основывается на принципе отмены запрета употребления и продажи наркотиков в немедицинских целях.

7. Контроль наркотизма в системе образования

Проблема использования превентивных программ в сфере образования до сих пор остается одной из самых сложных в методологическом смысле не только в России, но и в западных странах. Одной из самых известных превентивных школьных программ, используемых в настоящее время в развитых странах, является проект DARE (Обучение сопротивлению употреблению наркотиков). Программа базируется на предпосылке, что школьников нужно учить распознавать опасность употребления опьяняющих веществ и сопротивляться косвенному и прямому принуждению употреблять наркотики. При сравнительно долгой своей истории программа имеет неоднозначные эффекты или ее результаты зачастую оказываются малоэффективными (Research Council on Ethnopsychology..., 1993). Например, лонгитюдное исследование, где изучалось потребление пяти основных психоактивных веществ, – марихуаны, пива, вина, крепких спиртных напитков и сигарет, – студентами, прошедшими этот курс, показало, что они увеличили потребление психоактивных веществ по всем пяти позициям уже через два года после прохождения курса, тогда как контрольная группа – только через три (An outcome evaluation of project DARE, 2001).

Исследования, проводимые в нашей стране, так же демонстрируют неоднозначные эффекты существующей превентивной стратегии. Так, в структуре представлений школьников о наркотиках авторы отмечают явление когнитивно-эмоционального диссонанса: в целом отрицательное отношение к наркотикам и наркомании не мешают подросткам пробовать опьяняющие вещества в провоцирующих ситуациях. Причину этого авторы видят в недостатках существующей системы антинаркотической пропаганды, ее несоответствия подростковой субкультуре (Гульдан и др., 1989).

Причины неэффективности существующих профилактических программ многие авторы видят в рассогласовании наиболее важных установок у специалистов по работе с молодежью, с одной стороны, и у родителей и подростков – с другой (В.Е.Пелипас и др., 2000). О.Л.Романова и Т.И.Петракова, ссылаясь на международный опыт, отрицательно относятся к приглашению специалистов для проведения информационной работы по проблеме наркомании в школу, поскольку это “…разжигает любопытство и ведет к усилению экспериментирования” (1992, с.45). Некоторые авторы полагают, что запугивание последствиями злоупотребления у подростков (в отличие от взрослых) не действенно (Барцалкина В.В., 1988; Тихомиров С.М., 1990; Наймушина Л.П., 1999). Более того, оно может вызвать повышенный интерес к наркотикам (Гульдан и др., 1990).

Проведенный недавно в г. Санкт-Петербурге цикл исследований девиантного поведения подростков показал, что реальной эффективности в сфере первичной профилактики наркотизма можно ожидать только от комплексных программ, направленных на аддиктивное поведение подростков в целом. Причем, по мнению авторов, здесь следует отказаться от "вызывающей страх профилактики", поскольку она ведет подростка к отказу от ориентации на профессионалов – медицинских работников (Девиантность подростков …, 2001).

8. Контроль наркотизма в системе здравоохранения

Медицинский контроль наркотизма входит в систему государственных мер по охране здоровья населения, которое обычно занимает приоритетное место в государственной политике стран с социально-ориентированной рыночной экономикой. Эта функция реализуется социальным институтом здравоохранения, представляющим собой систему лечебно-профилактических, медицинских реабилитационных и аптечных организаций, центров санэпиднадзора, предприятий медицинской промышленности, организаций медицинского страхования и пр. (Здоровье, общество, здравоохранение, 2002, с. 3).

Как социальный институт здравоохранение формирует широкомасштабную сеть культурных моделей и социальных отношений, ответственных за проблемы здоровья и болезни. Социальные функции здравоохранения детально изучены в рамках функционалистского направления социологии. К ним относятся снижение уровня заболеваемости в обществе, профилактика (вакцинация, санитарное просвещение, диспансеризация, введение в общественное сознание гигиенических нормативов и правил безопасности), исследования в области здоровья и функции социального контроля, которым функционалисты придавали особое значение. Например, Т.Парсонс отмечал, что здравоохранение определяет, какие типы поведения являются "нормальными" и "здоровыми", а какие – нет, подчеркивая, тем самым, социальное значение болезни. Социальный контроль в данном случае проявляется в том, что после постановки медицинского диагноза, больному приписывается особая "роль", являющаяся набором установок, согласно которой его поведение классифицируется обществом как приемлемое или неприемлемое для данной болезни (Социология, 2000, с. 23-36). В социологическом плане можно выделить и другие функции, осуществляемые здравоохранением, например, государственный контроль потенциально повреждающих здоровье населения факторов в сферах воспитания и образования, питания, расселения, промышленного производства, лечения заболеваний (Гурвич, 2003, с. 174).

Конфликтологический подход к анализу социального функционирования института здравоохранения основывается на факте неравного доступа к медицинской помощи различных групп населения. Другими словами, организации, входящие в систему здравоохранения, предоставляют более своевременную и квалифицированную помощь представителям высших социальных классов, по сравнению с представителями низших классов. Отсюда следует, что причиной повышенной заболеваемости в низших классах является депривированность их потребности в медицинской помощи, а основным путем к повышению уровня здоровья общества в целом – обеспечение равного доступа к медицинской помощи для всех граждан. Этот подход нашел свое воплощение в стратегии развития здравоохранения, разработанной Всемирной Организацией Здравоохранения, "Здоровье для всех" (Health for All), которая основана на следующих принципах.

1. Разрыв в состоянии здоровья населения различных стран и различных групп в пределах одной и той же страны должен быть предельно сокращен. Все имеют равные права быть здоровыми.

2. Особое внимание должно отводиться профилактическому направлению – созданию условий для реализации физических, духовных и социальных возможностей человека, развитию навыков по укреплению здоровья населения.

3. Защита населения от негативного воздействия факторов окружающей среды.

4. Вовлечение в профилактические программы региональной администрации, органов территориального самоуправления и широкой общественности.

5. Обеспечение доступности медицинской помощи для населения.

6. Международное сотрудничество в сфере здравоохранения.

Концепция "Здоровье для всех" реализуется с 1985 года в рамках международного проекта "Здоровые города" (Healthy Communities). Этот проект ставит своей целью не просто поддержание, а улучшение здоровья и качества жизни, ликвидацию социальных различий в отношении всех факторов, влияющих на здоровье населения. Проводимый под эгидой ВОЗ этот проект охватывает сегодня несколько сотен городов в разных странах, включая Россию (Двенадцать ступеней …, 1993, с. 8).

Центральной категорией в системе охраны здоровья населения является понятие общественного здоровья (public health, ВОЗ). Оно определяется как здоровье групп (поло-возрастных, социальных, профессиональных) населения, проживающих на определенной территории. Хотя общественное здоровье складывается из здоровья индивидов, оно как совокупность обладает новыми признаками, системными качествами, измеряемыми медико-статистическими показателями. При этом исходной "единицей" общественного здоровья является, конечно, здоровье отдельного человека (Лисицын, 1989).

Общественное здоровье является интегральным показателем социо-экономических характеристик общества. В то время как история учения об индивидуальном здоровье насчитывает тысячелетия, концепция общественного здоровья существует около двух столетий, возникнув на заре индустриализации в странах Запада, когда промышленное развитие было невозможно без физически и психически здоровой рабочей силы (Сорокина, 1994, с. 14).

В 60-е годы ХХ столетия в США в рамках "Чикагской школы" (Г.Беккер, П.Бовен, Э.Хансен) были разработаны основные положения концепции, согласно которой здоровье человека, его образование и квалификация составляют так называемый "человеческий капитал" – базовую составляющую социально-экономического развития общества (Лисицын, 1982, с. 29).

Центральной проблемой общественного здоровья является социальная причинность заболеваний. До середины ХХ века считалось, что большая часть заболеваний возникает благодаря действию "внутренних факторов" – наследственности, ослабления защитных сил организма и др. Концепция эпидемиологии неинфекционных заболеваний с ее представлениями о факторах "риска" для здоровья, дифференцирующая и классифицирующая внешние средовые факторы болезни, была сформулирована лишь в 60-70-х годах ХХ века (Лисицын, 1999, c.72). Важнейшим положением этой концепции стало доказательство преимущественно социальной, а не биологической обусловленности здоровья. Факторы "риска" были определены как способствующие возникновению и развитию болезни, направляющие воздействие среды. Ю.П.Лисицын приводит сводную классификацию причин и механизмов заболеваний, получивших признание в медицине к концу ХХ века (Лисицын, 1999, с. 75).

Факторы были сгруппированы по четырем сферам влияния на здоровье: а) образ и качество жизни, б) генетические и биологические факторы, в) экологические факторы и г) система здравоохранения. Дальнейшие исследования в этом направлении состояли в поиске наиболее сильно действующих на здоровье человека факторов. Для этого каждой сфере был приписан расчетный "статистический вес" или "сила влияния" на здоровье, рассчитанный по "вкладу" факторов в заболеваемость. Ведущее значение при этом, как оказалось, принадлежит "образу и качеству жизни" (49-53%), а наименее значимой оказалась группа факторов, связанных с влиянием на общественное здоровье системы здравоохранения (8-10 %). Это соотношение оказалось идентичными для России и США (Лисицын, 1992).

Такого рода оценки имеют прямое отношение к формированию и проведению социальной политики в области охраны и управления здоровьем. Они показывают, что стратегическим направлением охраны здоровья в современный период господства хронической патологии и неинфекционного ее типа, является социально-профилактическая работа, в основе которой лежит формирование здорового образа жизни. Уже первые правительственные и международные программы охраны здоровья на основе минимизации факторов "риска" дали значительные результаты. Так, например, двадцатилетняя кампания в ряде стран, проведенная для осуществления программы ВОЗ по профилактике неинфекционных заболеваний и некоторых факторов "риска", – курения, переедания, гиподинамии, артериальной гипертензии, алкоголизации, наркопотребления и пр. – привела к сокращению в этих странах уровня общей смертности на 20-30 %% (Лисицын 1999, с. 83).

Наркотизм в рамках концепции общественного здоровья рассматривается в качестве фактора, отрицательно влияющего на благополучие общества. Концепция не рассматривает специфических причин наркотизма, полагая его наряду с другими негативными социальными явлениями, такими как заболеваемость, преступность и пр., следствием действия общих факторов "риска": – бедности, безработицы, бытовых проблем, недостатка образования. Профилактика наркотизма в рамках концепции общественного здоровья базируется на понятии территориальной общности и практически реализуется в рамках программы "Здоровые города" (Сокращение незаконного спроса…, 1996).

В нашей стране наркологическая помощь стала самостоятельной специализированной службой, выделившись из психиатрической помощи в 1976 г. Под наркологической службой подразумевается взаимосвязанная структура наркологических учреждений и подразделений органов здравоохранения, деятельность которых направлена на профилактику, диагностику, выявление, привлечение к лечению, обеспечение адекватного лечения и реабилитации больных алкоголизмом, наркоманиями и токсикоманиями, а также лиц, злоупотребляющих различными другими психоактивными веществами (Иванец, 1995, с.6). В момент появления в 1976 году в масштабе СССР служба представляла собой 19 специализированных наркологических диспансеров, 1486 наркологических кабинетов, 2024 штатных должности врачей наркологов-психиатров, причем 70,3% из них работали в амбулаторных наркологических учреждениях и подразделениях (Наркологическая помощь…, 1979).

В России (бывшем СССР) руководители советской наркологической службы акцентировали внимание на первичной профилактике, называя только ее истинной. Э.А.Бабаяном первичная профилактика была разделена на радикальную, включающую изменение социально-культурных условий жизни населения, – пропаганду здорового образа жизни, спорт, санитарное просвещение, а также запрещающие и контролирующие меры, и раннюю, под которой подразумевалось выявление злоупотребления без наступившей зависимости и предупреждение её развития. Вторичную и третичную профилактику Э. А. Бабаян отнес к условной профилактике, так как она направлена на выявление ранних стадий болезни (запоздалая профилактика), на предотвращение рецидивов (поздняя профилактика) и принудительное лечение далеко зашедших хронических случаев (терминальная профилактика) (Бабаян, 1988, с. 169–218).

Сложившийся в России подход к медицинской помощи наркозависимым основан на представлении о наркомании как болезни в ее клиническом понимании. До недавнего времени наркомания лечилась как болезнь, имеющая свою специфическую причину (регулярное потребление психоактивного вещества) течение, симптоматику и исход (личностный дефект). Кроме того, поскольку в поле зрения медицинских учреждений попадали преимущественно больные с большим стажем наркопотребления, государственная наркологическая помощь советских времен оказалась ориентирована на "тяжелых" больных. До 1990-х гг. нормативные документы не позволяли привлекать к лечению и реабилитации больных с начальными признаками наркозависимости. Такие специалисты как психологи, психотерапевты, социальные работники в системе наркологической помощи вообще не были предусмотрены. Таким образом, из наркологической помощи исключался социальный и социально-психологический ее аспекты.

К концу 1989 г. в СССР сложилась широкая сеть медицинских учреждений наркологической помощи населению. По сравнению с 1976 г. число диспансеров увеличилось более чем в 25 раз, наркологических больниц – в 4 раза. Однако уже с 1989 г. наметилось замедление темпов развития наркологической службы, хотя эпидемиологические показатели наркомании продолжали расти (Никифоров, 1992, с. 98-101). С 1989 г. число наркологических кабинетов стало резко сокращаться. Число врачей-наркологов росло, но каждый четвертый не имел специализированной наркологической подготовки. В ряде публикаций отмечен синдром психологической "усталости" врачей-наркологов как причина низкой эффективности лечения. При этом на протяжении последних десятилетий стремительно росла общая стоимость помощи наркологическим больным, находящимся на лечении в специализированных учреждениях (амбулаторных и стационарных) (Никифоров И.А., 1992; Пятницкая И.Н., 1994 и др.).

Многие авторы подчеркивают, что тенденция к сокращению наркологической службы на фоне роста показателей распространенности наркомании требует пересмотра ее структуры и форм работы. В публикациях 90-х годов ХХ в. отмечалось, что сеть учреждений наркологической помощи излишне жестко структурирована и не обладает должной гибкостью для успешной работы в изменяющейся эпидемиологической и общественной ситуации. Обращалось также внимание на то, что основные принципы деятельности наркологической помощи предусматривают социальное давление на человека, запретительные подходы, различные меры изоляции. В то же время, многие специалисты высказывают точку зрения, в соответствии с которой общественное мнение должно быть переориентировано на понимание сущности различных вариантов зависимости как болезни в соответствии с системой оценок, общепринятой во всех странах мира.

9. Социологические модели контроля наркотизма

В социологическом понимании наркотизм представляет собой один из видов связанного со здоровьем социального поведения. Концепция общественного здоровья признается сегодня наиболее эффективной для изучения наркотизма, поскольку позволяет учесть как множественную детерминацию наркопотребления, так и множественность его социальных проявлений. Концепция общественного здоровья исходит из предположения, что конечной идеальной целью (миссией) всех социально-структурных элементов общества и происходящих в обществе процессов является благополучие популяции, и наоборот, благополучие популяции обусловлено эффективным функционированием всех сторон общества. Следовательно, эффективность функционирования общества можно оценивать по показателям биологического состояния популяции или по уровню девиаций в обществе, а об эффективности превентивных мер в отношении социальных проблем, в частности наркотизации, можно судить по показателям функционирования институтов социального контроля. При этом подразумевается, что состояние институтов контроля непосредственно влияет на уровень девиантных проявления в обществе вообще и наркотизма в частности. Следует отметить, что функционирование институтов контроля – только один из факторов, влияющих на уровень девиантности, и связь между их деятельностью и уровнем девиантности различна как в различных обществах, так и в одном и том же обществе в различные исторические периоды (Гурвич, 2003).

Здоровье общества является декларируемой целью целого ряда государственных и негосударственных институтов и организаций. Это, как уже говорилось, системы здравоохранения и образования, благотворительные фонды, специализированные подразделения милиции, экологические организации и многие другие. За последние десятилетия в странах Запада практическая работа по укреплению здоровья общества переориентировалась с собственно медицинской помощи на превенцию болезней. При этом ведущая роль в разработке и реализации такой стратегии в сфере здоровья отводилась муниципальным органам управления, отвечающим за занятость, жилье, состояние окружающей среды и т.д. (Сostongs, Spingett, 1997). Оказалось, однако, что сама по себе ориентация социальной политики на позитивные общественные изменения не способна существенно повлиять на медико-социальное благополучие населения. Это обстоятельство дало толчок к разработке методов регулирования социальных проблемам, где сразу же встал вопрос об оценке эффективности социальных программ, направленных на сохранение и укрепление общественного здоровья (Shaw, 1997).

Процедура оценки эффективности в социальной сфере была введена в научный обиход в связи с развитием социальной помощи еще в 50-х годах ХХ века, хотя как теоретическая и практическая научная отрасль стала формироваться лишь в средине 70-х годов ХХ века. С тех пор социологи прикладной ориентации накопили значительный опыт оценки эффективности социальных программ и социального вмешательства, в планировании и реализации которых сегодня ей отводиться ключевая роль (Jahoga, Barnitz, 1995). Социальная оценка стала не только предметом научного рассмотрения, но и имеет важное практическое значение в процессе реформирования здравоохранения. Так, например, планируется, что к 2005 году все организации системы здравоохранения в Европе пройдут стандартизованную оценку оказываемых ими услуг (Ovretveit, 2001).

Процедура оценки эффективности выполняет несколько задач:

- является инструментом, который обосновывает затраты на осуществление какой-либо деятельности в сфере социального управления,

- обеспечивает получение информации, необходимой для планирования будущих действий,

- используется при формулировании социальной политики и стратегии,

- дает критерии для суждений об эффективности программ в будущем, а значит, служит основанием для ответственности правительства перед общественностью (Lipsey, 2001).

Исторически процедура социальной оценки результатов социальных программ продолжает экспериментальную научную парадигму, применяемую в сельском хозяйстве и клинической медицине. В ее основе лежат следующие принципы: a) операционализация независимых переменных (например, использование известного количества лекарств и плацебо или распределение разных типов удобрений по однородным экспериментальным участкам); б) контроль параметров зависимой переменной и c) измерение независимых переменных (результатов).

Базовым подходом к оценке эффективности какого-либо вмешательства является экспериментальная или квазиэкспериментальная процедура. Идеальным вариантом такой процедуры является управляемый эксперимент, в котором учтено влияние на результирующую переменную всех значимых факторов. Однако в действительности исследователи сталкиваются с множеством практических и концептуальных ограничений применения экспериментальных и квазиэкспериментальных процедур для социальной оценки, что, в свою очередь, стимулирует значительные методологические инновации в этой сфере. Процедура оценки эффективности стала развиваться от использования жестко формализованных показателей к использованию менее формализованных (Lipsey, 2000).

Говоря об оценке эффективности, обычно используют три ключевые характеристики: структуру, процесс и результат. Первые подходы к оценке деятельности социальных институтов были основаны, преимущественно, на оценке результата и, прежде всего, на том, какой результат максимально возможен, исходя из данных ресурсов, что отражает доминирующее влияние утилитарного подхода к социальному анализу. Однако он оказался малопригодным и недостаточным, поскольку не отражал во всей полноте связи между ресурсами и результатами такого сложного объекта как общество (Rebien, 1997).

Следующим шагом в развитии методологии социальной оценки была попытка объяснить эффективность социального вмешательства, основываясь на целях организации, но и этот подход также вызвал ряд возражений. Основная критика состояла в том, что многие ключевые цели организаций сферы охраны здоровья устанавливаются вне этих организаций и трансформируются по ходу их восприятия и реализации членами этих организации. Причем со временем эти цели начинают противоречить друг другу, особенно в бюджетных организациях, каковыми являются учреждения здравоохранение или организации социальной помощи (Hellstern, 1985).

В теории организаций общепризнанна детерминированность деятельности организации внешней средой. Из этого следует, что формальные организации должны поддерживать образ рационального управления, действовать в рамках закона, вести только санкционированную деятельность, логически конгруэнтную схеме, заданной нормативными документами. Однако на деле это не всегда так. Поэтому еще одним шагом в развитии методов социальной оценки стало изучение расхождений между нормативной схемой и реальным положением дел в организации (Shaw, 1997).

Практические попытки оценки эффективности системы контроля в сфере здоровья, как правило, были связаны с задачами реинжиниринга существующей системы здравоохранения или созданием новой в рамках работ по государственному заказу или по заказу отдельных общественных организаций. В результате проводимых в этом направлении работ стала складываться методология оценки социального воздействия, появились инструменты оценки как социальных программ, направленных на укрепление здоровья в целом, так и программ, направленных на снижение наркопотребления в частности.

Так, в Великобритании в 1992 г. была разработана Национальная шкала здоровья (Nation Outcome Scales), которая первоначально применялась для оценки эффективности психиатрической помощи. Эта шкала способна обеспечить краткое, точное и релевантное описание здоровья группы лиц в социальном контексте. Она состоит из трех блоков, описывающих здоровье, двух – проблем, трех – симптомов и четырех – социального контекста. Основная идея оценочной процедуры с применением шкалы состояла в том, что результат социального воздействия можно измерить, фиксируя изменения в одной и той же группе до и после воздействия (Shaw, 1997).

В Род-Айленде (США) в 1990-м году была проведена работа по оценке и планированию превентивных мер в сфере злоупотребления психоактивными веществами. Исследование проводилось методом опроса ключевых участников проводившейся там превентивной программы. Исследователи пытались ответить на следующие вопросы:

* достаточность объема затрат на превенцию,

* оптимальность распределения работы программы на территории,

* воздействие на группы "риска",

* эффективность проводимой социальной политики,

* эффективность работы ключевых лиц, реализующих данную программу.

Результатом работы стало качественное описание использовавшейся в программе превентивной модели, на основании которого авторами были даны рекомендации по ее оптимизации (Breer, 1996).

Тем не менее, по мнению ряда авторов, методология социальной оценки во многом остается неудовлетворительной. Например, Cassen (1986) считает, что используемая процедура оценки социальной эффективности не дает ценных результатов, поскольку один из наиболее часто используемых методов оценки, – анализ затрат и результатов, – основан на ошибочном убеждении о возможности адекватно измерить эти затраты и результат. Stokke (1991) утверждает, что главная проблема кроется в несовершенстве терминологии процедуры оценки социального вмешательства. Существование данной проблемы обусловлено тем, что в качестве объекта процедуры оценки обычно выступает набор социальных явлений разного порядка, не имеющих между собой явных связей или вовсе противоречащих друг другу. Так, например, для оценки программы, направленной на снижение уровня потребления наркотиков в популяции, в качестве результирующей переменной, могут выступать следующие показатели: количество лиц хотя бы раз пробовавших наркотик; количество лиц, впервые обратившихся к наркологической помощи; количество лиц с установленным диагнозом наркомании; уровень смертности, связанный с наркотиками и другие. Ни все вместе, ни по отдельности, они не дают полного однозначного ответа о результатах программы, так как находятся в связи с множеством других показателей, требующих систематического описания.

С целью совершенствования процедуры оценки социальной эффективности исследователи предпринимают попытки ее систематического описания. Так, Hellstern (1985) разделил все процедуры оценки на целе-ориентированные, экспериментальные и интерактивные. Целеориентированные процедуры оценки пытаются сравнить поставленные цели и достигнутые результаты. Экспериментальные процедуры – определяют различия "до и после" социального вмешательства. К интерактивным процедурам оценки авторы относили попытки продолжительного во времени преимущественно качественного описания социальной ситуации с постепенным изменением ключевых параметров в зависимости от накапливаемого опыта.

Shadish, Cook и Leviton (1991) выдвинули собственную теорию оценки социальной эффективности. Авторы считают, что в теории оценки слишком много внимания уделяется методам в ущерб теоретическому обоснованию, и выделили следующие параметры социальной оценки:

1. Социальные изменения:

* внутренняя функциональная структура изменений – персонал, клиенты, ресурсы, результаты, администрирование, бюджет, нормы и организационная структура;

* внешний контекст изменений – внешние ресурсы, политическая и экономическая ситуация в общности, ключевые участники и пр.;

* содержание изменений – способы контроля, план контроля, ключевые участники.

2. Система знаний – оценка должна основываться на конкретной теории, из которой вытекает обоснование выбора методов исследования и интерпретация результатов.

3. Значение – здесь возможны две стратегии исследования; – предписывающая и описательная. Предписывающая предполагает наличие в основе концепции исследователя точки зрения или убежденности в чем-то. Например, исследование демографической ситуации основывается на безусловной ценности полноценного воспроизводства населения. Описательная стратегия исследования не предполагает оценочных суждений, а состоит, например, в фиксации характеристик объекта исследования.

4. Использование результатов оценки. Возможны два варианта использования – концептуальное, которое происходит в строгом соответствии с теоретическим обоснованием оценки, и инструментальное, которое является вспомогательным средством для текущих изменений, проводимых в обществе, с учетом политических, экономических, культурных и других социальных реалий.

5. Практика оценки – процедура оценки. Хорошо спланированная и обоснованная оценка показывает расхождения между реальным состоянием дел и идеальными стандартами измеряемого объекта.

Guba и Lincoln (1989) выделили и ввели в научный обиход последовательные "этапы" оценки: измерение, описание, интерпретацию, моделирование и внедрение, позволяющие учитывать проводящиеся одновременно различные процедуры оценки. В Ливерпуле в 1999 году J.Strobl и N.Bruce (2000) в рамках проекта "Планирование здорового города" провели работу, основными целями которой было повышение эффективности, достижение более продуктивного партнерства участников и расширение круга заинтересованных лиц. В работе использовалась поэтапная схема оценки превентивной политики в общности и поиск путей ее применения в институциональном контроле над девиациями.

1. Обзор ситуации и подготовительная работа.

2. Формулирование целей работы.

3. Создание протокола работы.

4. Выбор индикаторов.

5. Сбор данных.

6. Интерпретация данных.

7. Обратная связь для всех участников работы.

8. Разработка и внедрение социальной политики в общности на основе полученных результатов.

Все названные процессы проходили так называемые "этапы": формулирование, внедрение и результат. Сбор данных осуществлялся путем опроса всех участников программы методами индивидуального полуструктурированного и группового интервью по следующим программным вопросам:

* сбор мнений о субъективной важности участия в планировании,

* оценка эффективности программы, по мнению ключевых ее участников,

* оценка освещения программы в средствах массовой информации,

* выяснение мнений и планов неформальных участников программы.

К сегодняшнему дню в литературе накопились описания тысяч исследований по оценке превентивных антинаркотических программ с точки зрения затрат и результатов. Обычной целью подобных исследований является демонстрация позитивного статистически значимого эффекта какой-то программы или группы программ, например, использования для превенции референтной группы сверстников (Tobler, 1986). Такой анализ позволяет определить эффективность или экономичность программ (Gorman, 1995), либо давать относительно их эффективности качественные заключения (Tobler, 1997). Однако ряд авторов (Gorman, 1995; Moskowitzi, 1993; Lynskey, 1998) скептически относится к существующему методологическому обоснованию таких исследований, полагая, что вопрос о соотношении затрат и результатов, а следовательно и эффективности стратегий в отношении превенции наркотизма до сих пор остается нерешенным (Lynskey, 1998).

Центральной проблемой планирования программ в социальной сфере является разработка системы показателей, адекватно отражающих существо изучаемых и регулируемых процессов. Показатели должны удовлетворять ряду следующих общих требований:

* должны представлять собой не просто набор, сумму, а определенную систему, отражающую существо регулируемого процесса,

* показатели должны "экономно" характеризовать процессы в целом,

* должны использоваться "сквозные" показатели, единые для планов и прогнозов различных уровней,

* показатели должны быть измеряемы и операционализируемы в рамках соответствующих научных теорий и моделей (Гилинский, 1982).

Изложенные выше теоретические подходы к социальному контролю здоровья вообще, и наркотизма в частности, можно представить в виде обобщенной модели, предназначенной для выработки превентивной политики в отношении наркотизма (табл. 1). Предлагаемая модель состоит из уровневой системы показателей, описывающих состояние контроля наркотизма в общности по одному основанию, и этапов социальных изменений – по другому. Под уровневыми показателями здесь понимаются уровни описания системы контроля наркотизма – уровень государственного управления, организационный уровень и уровень реакции населения на существующую антинаркотическую политику. Уровень государственного управления включает в себя государственный контроль, подразумевающий управление социальными институтами. В организационный уровень входит функционирование институтов контроля и включенных в них социальных организаций. Уровень социетальной реакции означает восприятие обществом социальной проблемы, реакцию на существующую государственную политику в соответствующей области и реализацию общественных форм контроля.

Этапы социальных изменений описывается следующими показателями:

1. Описание состоит в отражении системы контроля наркотизма в общности: условий ее реализации, участников, их целей, функций, взаимосвязей и других подобных характеристик. Ключевое значение на этом этапе имеет выработка системы показателей, адекватно описывающих контроль наркотизма, и жесткое соблюдение методологических требований к полноценному использованию теоретической базы, существующей в социологической науке. Модель описывает деятельность всех теоретически возможных участников социального контроля наркотизма в общности: от – населения до государства в лице своих институтов.

2. Оценка эффективности подразумевает описание деятельности всех участников контроля наркотизма с точки зрения успешности их влияния на состояние наркотизма в общности. Объектом оценки эффективности здесь могут выступать институты и социальные организации, связанные с контролем наркотизма (внутренняя эффективность) и реализуемые превентивные программы (внешняя эффективность).

Этот этап подразумевает, кроме того, применение методов анализа и прогноза, которые необходимы для дальнейшего планирования социальных изменений. Теоретический анализ может использоваться здесь, с одной стороны, для рассмотрения состояния проблемы наркотизма в общности в контексте других социальных аспектов. С другой стороны, он необходим для определения факторов наркотизации, не выявляемых эмпирическим путем. С помощью методов прогнозирования можно оценить эффекты того или иного варианта проводимых социальных изменений.

3. Планирование и реализация социальной политики включает в себя оценку перспективности планируемых социальных программ, легитимное принятие решений, а так же обеспечение их реализации. Сюда же включается мониторинг, означающий постоянное решение задач, описанных в предыдущих пунктах, с целью обеспечения гибкости проводимой политики.

На этапе планирования социального вмешательства реализуется перспективная оценка эффективности, объектом которой выступают планируемые социальные программы, организационные изменения или вновь создаваемые социальные организации, предназначенные для реализации этих программ. Здесь возможно использование всех рассмотренных выше подходов к оценке эффективности: – фиксации изменений, оценки достижения целей программы, оценки соответствия структурно-функциональным нормативам и анализа затрат и результатов программы. Однако, учитывая их методологические ограничения и отсутствие у наркотизма специфической социальной обусловленности, представляется целесообразным рассматривать антинаркотические социальные программы в широком социальном контексте, т.е. как часть социальной политики, реализуемой в общности. Представляется, что предлагаемая модель описывает полный цикл деятельности, необходимый и достаточный для выработки системы контроля наркотизма в общности или на определенной территории – на уровне муниципального образования, города, субъекта федерации или государства.

Таблица 1

10. Статистическая оценка наркоситуации и деятельности институтов социального контроля наркотизма

Оценка деятельности институтов социального контроля наркотизма проводилась путем сравнения широкого круга статистических показателей, характеризующих деятельность институтов социального контроля, состояние здоровья населения, а так же его социально-экономическое благополучие. Цель подобной оценки заключается в построении объяснительной модели наркоситуации и прогнозировании связанных с ней проблем (Попов, 1969).

Представленные ниже материалы характеризуют особенности наркоситуации и деятельности институтов социального контроля в г. Санкт-Петербурге за последние 10 лет (1993 – 2003 гг.). В исследовании использовались данные государственной статистики (Здравоохранение, образование …, 2003; Районы Санкт-Петербурга …, 2004; Санкт-Петербург в 2002 г., 2003; Социальная сфера …, 1998), а так же официальные данные, предоставленные соответствующими ведомствами. Сведения о заболеваемости наркоманиями приводятся по данным диспансерного учета. Эти данные отражают число взятых на учет с впервые установленным диагнозом (инцидент) и численность состоящих на учете (преваленс) с диагнозом нарко- и токсикомании.

Инциндент учтенной наркологической патологии за 1994 – 2003 гг. составил в среднем 0,04% (табл. 3) от всех впервые зарегистрированных заболеваний. До 1997 года количество наркоманов с впервые установленным диагнозом колебалось на относительно невысоком уровне. В 1998 г. ситуация стала резко меняться – до 2000 г. инцендент имел эксцессивную тенденцию к увеличению, после чего стал резко снижаться. По сравнению с "благополучным" 1995 годом в 2000 году количество больных впервые взятых под наблюдение выросло более чем в 3 раза. В 2002 и 2003 гг. количество лиц, впервые взятых на учет, стало меньше, чем в 1994-1997 гг., т.е. в период, предшествующий росту уровня наркомании. Это может быть объяснено как реальным снижением наркологической заболеваемости, так и тем, что на первичный диспансерный учет стало ставиться меньшее количество наркоманов, например, из-за их участившегося обращения в частные клиники. Преваленс наркоманий весь рассматриваемый период имел устойчивую тенденцию к увеличению, особенно заметную после 1997 года (табл. 4). Количество больных, состоящих на учете, с 1994 г. по 2003 год выросло в 3,5 раза.

Преваленс токсикоманий за рассматриваемый период составлял сравнительно незначительную долю от наркоманий в целом: – от 10% в 1994 г. до 2,5% в 2003 г. Однако это резкое изменение происходило за счет роста наркоманий, а не токсикоманий. И инцидент, и преваленс токсикоманий за рассматриваемый период имели неустойчивую динамику с общей тенденцией к снижению к концу периода по сравнению с началом. Особенно снижение употребления токсических веществ заметно после 1998 г. (табл. 5).

В учреждениях подчиненности Министерства здравоохранения России, расположенных на территории г. Санкт-Петербурга, число врачей, оказывающих наркологическую помощь населению, за период 1994-2003гг. возросло на 25%. Рост обеспеченности психиатрами-наркологами наблюдался на фоне продолжающегося роста обеспеченности врачами всех специальностей на 14 % с 1994 г. до 2003 г. Отсюда можно заключить, что наркологическая помощь населению за истекшее десятилетие развивалась в городе опережающими темпами, по сравнению с лечебно-профилактической помощью в целом.

Показатели обеспеченности населения стационарной (больничной) помощью демонстрируют следующую тенденцию. За рассматриваемый период количество психиатрических и наркологических коек снизилось к 1998 г. до 86% от 1994 г., а затем стала повышаться и в 2003 году достигла 89% от начала рассматриваемого периода. Сравнение тенденций в обеспеченности населения врачами-специалистами и специализированными койками убедительно свидетельствует, что государственная наркологическая помощь за последнее десятилетие бурно развивалась, но преимущественно за счет амбулаторного звена.

За рассматриваемый период правонарушения в целом, и преступления, связанные с наркотиками, имели противоположные тенденции динамики. Если общая преступность имела общую тенденцию к снижению, то преступления, связанные с наркотиками, выросли к 1999 г. с начала периода в 6 раз. После 1999 г. динамика преступлений, связанных с наркотиками, стала снижаться, и в 2003 г., по отношению к "пику" в 1999 г., их количество снизилось более чем вдвое. С 1994 г. по 2003 г. доля преступлений, связанных с наркотиками, от общего количества правонарушений выросла с 2,1% в начале периода до 10,9% – в конце (табл.7).

Конечно, следует помнить, что эти цифры показывают динамику только зарегистрированных преступлений, что вполне может не отражать реального состояния преступности. Первое объяснение заключается в том, что преступления, особенно связанные с незаконным оборотом наркотиков относятся к категории высоко латентных, и значительная часть их может не фиксироваться. Второе исходит из деятельности самих правоохранительных органов. Например, резкий рост незаконных действий с наркотиками в 1997 г., вероятно, во многом является следствием принятия поправки к федеральному закону об уголовной ответственности в отношении потребителей наркотиков 1996 г., а не реального роста преступности. Уменьшение же количества преступлений, связанных с наркотиками в последние годы, может быть связано с переориентацией уголовной политики с потребителей наркотиков на организованные преступные группы.

Динамика количества осужденных за преступления, связанные с наркотиками, на протяжении рассматриваемого периода имела устойчивую тенденцию к росту, что не соответствует динамике количества зарегистрированных преступлений. Количество осужденных за этот период выросло в 10 раз. Доля осужденных по делам, связанными с наркотиками возросла от 5,2% в 1994 г. до 25,2% в 2001 г. Это отражает ориентацию государственной политики на ужесточение уголовной репрессии (табл. 8).

Приведенные данные о наркологической заболеваемости и криминальном поведении, связанном с наркотиками, убедительно свидетельствуют о "неблагоприятном" для города периоде роста преступности, заболеваемости и смертности с 1997 г. по 2003 г. с "пиком" в 1999г. – 2000 г. Начало периода характеризовалось резким ростом этих показателей, в том числе, связанных с наркотиками, конец периода – их снижением до уровня 1994-1996 гг. В указанный период соответственно менялась и динамика уровня социально-экономического благополучия населения. В данном исследовании он определялся показателем потребления населением мяса и мясопродуктов, исключающим влияние инфляции, деноминации и других финансовых переменных (табл. 9). Если за базовый год принять 1995, то в 1998г. потребление мяса и мясопродуктов снизилось до 82% , а в 1999 г. и 2000г. – до 73% к базовому году. В 2002 г. показатель имел устойчивую тенденцию к росту и составил уже 88% от уровня 1995 г.

Приведенные данные показывают существование обратной связи наркопреступности, заболеваемости, связанной с наркотиками, и общей смертности с одной стороны, и социо-экономическим благополучием населения, с другой. Т.е., чем ниже уровень социо-экономического благополучия в популяции, тем больше в ней проявляется криминальное поведение и выше уровень заболеваемости и общей смертности. Таким образом, можно ожидать, что в условиях роста социо-экономического благополучия в Санкт-Петербурге, уровень потребления наркотиков, и связанной с ними преступности будет снижаться.

Изучение ключевых участников контроля наркотизма в общности проводилось методами фокус-групп и индивидуальных интервью с лидерами общности четырех профессиональных сфер, связанных с контролем за распространением наркотиков: здравоохранения, образования, милиции и юстиции, досуговых молодежных организаций. Исследование проводилось в учреждениях Приморского района г. Санкт-Петербурга в 1999 г. Всего были проведены четыре фокус-группы в которых участвовали 50 человек:

1. Руководящее звено лечебно-профилактическое учреждение (ЛПУ) Приморского района (17 человек).

2.Заместители директоров по воспитательной работе, социальные педагоги и школьные психологи (17 человек),

3. Инспекторы 34-го отделения Приморского Районного Отделения внутренних дел ОППН (отдела по работе с подростками) (10 человек).

4. Руководители клубов, занимающихся организацией досуга молодежи и подростков (6 человек).

Всего согласно плану исследования были проведены 40 интервью, охвативших руководящий, средний и исполнительский уровни специалистов:

• персонал ЛПУ Приморского района (10 человек),
• педагогический состав школ Приморского района (10 человек),
• сотрудники милиции отдела по борьбе с наркотиками (7 человек),
• судьи Приморского районного суда (3 человека),
• сотрудники подростковых клубов и общественных организаций, занимающиеся организацией досуга молодежи и подростков (9 человек),
• представитель средств массовой информации – журналист (1 человек).

Отбор респондентов для интервью осуществлялся по сетевому принципу – руководитель, участвовавший в фокус-группе, рекомендовал кого-либо из своих подчиненных – работников среднего уровня. Работник среднего уровня, в свою очередь, рекомендовал кого-либо из исполнителей, подчиняющихся ему, для индивидуального интервью. Интервью проводились на рабочем месте респондента в рабочее время.

Для обработки результатов фокус-групп и интервью использовался контент-анализ. Полученные высказывания кодировались в процентах, где 100% составляет количество участников одной фокус-группы или профессиональной группы респондентов, участвовавших в интервью.

Результаты исследования можно резюмировать следующим образом.

• Практически все специалисты, участвовавшие в исследовании, отмечали увеличение уровня потребления психоактивных веществ в общности за предшествующие исследованию годы. Наиболее негативные тенденции они связывали с резким ростом потребления героина.
• Основными причинами ухудшения наркоситуации большинство респондентов называли макросоциальные изменения, происходящие в стране, разрушение общественных институтов, выполняющих функции социального контроля, утерю и дискредитацию традиционных общественных ценностей и установок и доступность наркотиков. Большинство респондентов полагали, что уровень наркотизации в общности определяется деятельностью организованных преступных наркогруппировок, предположительно имеющих протекцию со стороны властных структур.
• Из 90 опрошенных специалистов четырех профессиональных сфер, связанных с контролем наркотизма только 20 имели в своих должностных инструкциях формальные функции контроля. К таким функциям относятся: контроль распространения наркотиков (задержание наркодилеров), контроль оборота наркотиков в легальной сети (в лечебно-профилактических учреждениях), первичная, вторичная и третичная профилактика наркозависимости.
• В основном, и это характерно для всех изученных четырех сфер контроля, для большинства работников профессиональная сторона деятельности, связанная с проблемой контроля наркотизма, является скорее неформальной. Это общественная работа с подростками, проведение превентивных программ, разъяснение вреда, направление на лечение. Другими словами, контроль над распространением наркотиков непосредственно не входит в функциональные аспекты профессиональной роли, отсутствует в должностных инструкциях или предписаниях, но является необходимой составляющей профессиональной деятельности.
• Некоторые ответы респондентов отражали влияние различных внутриорганизационных проблем на выполнение функций по контролю наркотизации и алкоголизации. Так, говорили о необходимости системных действий по обеспечению эффективной организации работы и взаимодействия ведомств, администрации и правительства 83% респондентов, респондентов упомянули о том, что существующая сеть наркологической помощи не отвечает сегодняшним потребностям 70%, и отметили, что их работу ограничивает характер ведомственной отчетности 60%.
• Так, общее для групп медиков (не наркологов) и педагогов мнение состоит в том, что в этих сферах не существует ни инструкций, ни возможности для осуществления функций контроля наркотизма. Сотрудники милиции, – отделов по работе с подростками, – в качестве желательных изменений назвали создание службы, которая бы официально занималась первичной профилактикой и оформлением опекунства, которыми им приходиться заниматься полуофициально, фактически нарушая должностные инструкции и юридические нормы.
• Деятельность молодежных общественных организаций и клубов, организующих досуг подростков, по мнению самих респондентов, является недостаточно эффективно управляемой – нет централизующего органа в администрации города и района, нет единого информационного пространства, отсутствует общая стратегия работы таких организаций, что, по мнению респондентов, является существенным ограничением для полноценной работы организаций, в том числе, и для проведения превентивной политики в отношении подросткового наркопотребления.
• Большинство респондентов указали, что и в районе, и в городе отсутствует какая-либо политика по контролю над распространением наркотиков, или эта политика никому не известна. Респонденты, ответившие, что такая политика существует, связывали ее, главным образом, с воспитательными и просветительскими программами для подростков. Характерно, что выработку и реализацию этих программ респонденты связывали с деятельностью только собственных профессиональных сфер.
• К желательным изменениям в рамках своей профессиональной роли респонденты всех групп отнесли, в первую очередь, улучшение материально-технической базы и решение кадровых проблем. Улучшение ситуации в целом респонденты связывали, в основном, с обеспечением доступного подросткам досуга, их социальной защитой и воспитанием.

Несмотря на продолжительную историю попыток контроля распространения наркотиков в России, государственное управление в этой сфере характеризуется отсутствием целостного методологического подхода к решению проблемы. Цели и задачи антинаркотической политики, декларируемые законодательством, целевыми федеральными и региональными программами не имеют под собой системной методологической основы, часто не подразумевают операционализируемых решений, не воспринимаются и не понимаются ключевыми специалистами и рядовыми сотрудниками институтов и организаций, ответственных за контроль наркотизма в рамках своей профессиональной деятельности. Все это определяет необходимость формулирования методологических оснований для деятельности государственных институтов в сфере контроля девиантного поведения вообще и наркотизма в частности. В качестве такого основания в данном исследовании выступают ключевые разделы социологической теории: – теория общества, теория социальной девиантности, теория социальных организаций, теория общности и теория социального контроля. Описанные в работе попытки осмысления проблемы можно резюмировать следующим образом.

1. Согласно социологическому пониманию, наркотизм представляет собой сложное социальное явление, имеющее множественную социальную детерминацию, и, следовательно, является объектом социального контроля. Социальный контроль реализуется здесь в двух взаимосвязанных аспектах. Во-первых, он может быть формальным, и представлять собой комплекс планируемых мер, реализуемых государственными институтами. Во-вторых, социальный контроль может быть неформальным, выступая естественной реакцией общества на негативные явления внутренней или внешней природы. Считается, что неформальный контроль является более эффективным, чем формальный, поскольку именно он адекватно отражает общественные потребности. Следовательно, социальная деятельность в сфере контроля девиантного поведения должна основываться на общественных регуляторных механизмах, реализуемых на уровне общности.

2. Проблема наркотизма в значительной мере детерминирована макросоциальными факторами, в частности социально-экономическим благополучием населения. Это позволяет рассматривать антинаркотическую социальную политику в первую очередь как составляющую системы охраны медико-социального благополучия населения в целом, включающую с себя, кроме того, обеспечение благоприятных социально-бытовых условий проживания, профессиональной занятости, здорового досуга, удовлетворительного состояния окружающей среды и т.д. Планирование и реализация социально-медицинских, юридических, полицейских, экономических, воспитательных и других программ в отношении наркотизма в системе социального контроля девиантного поведения является функцией государственного управления, где конечной целью является поддержание социального благополучия общества и минимизация общественного вреда от наркотиков.

3. На организационном уровне социальный контроль наркотизма представляет собой деятельность государственных социальных институтов, ответственных за контроль девиантных проявлений в обществе, а так же деятельность негосударственных общественных организаций. Сюда следует отнеси юстицию, правоохранительные органы, системы здравоохранения и образования, а так же организации, обеспечивающие внешкольную и досуговую занятость подростков, различные добровольные организации, а так же шоу-бизнес, частично формирующий подростковую субкультуру.

Деятельность этих институтов социального контроля сегодня характеризуется крайней неэффективностью. В системе социального управления в отношении девиантного поведения сложилась ситуация, когда модели управления на руководящем и исполнительном уровнях противоречат друг другу. Общая государственная политика, выражающаяся в существующем законодательстве и задачах, ставящихся перед институтами социального контроля, особенно здравоохранения и милиции, больше всего соответствует запретительной политике. Реальная же деятельность этих институтов ближе к стратегии "снижения вреда". Главной причиной такого противоречия выступает отсутствие организационно-функционального планирования в названной сфере. Специалисты, непосредственно имеющие дело с проблемой наркотизма, работают в условиях дефицита необходимых ресурсов, при отсутствии формализованных методов работы, и зачастую без необходимых должностных полномочий.

4. Неэффективность существующих общественных и государственных структур в сфере контроля девиантного поведения обусловлена комплексом внешних и внутренних причин. К внешним причинам неэффективности контроля следует отнести дефекты функционирования системы государственного управления в целом, что проявляется в недоверии работников соответствующих организаций к своему руководству, утрате ими профессиональной идентичности, отсутствии необходимой правовой основы деятельности, организационной изоляцией от служб, выполняющих сходные функции. К внутренним причинам неэффективности контроля относятся недостаточное кадровое и материально-технического обеспечение деятельности, отсутствие ее адекватного планирования и организационно-нормативного регулирования.

5. Реакция общества на существующую антинаркотическую политику определяется ее крайней неэффективностью – большинству населения и представителям основных групп "риска" она либо неизвестна, либо кажется неадекватной. При этом они готовы поддержать любые превентивные программы, цели и средства которых будут восприниматься как эффективные. Следовательно, перспективы совершенствования мер социального контроля наркотизма обусловлены адекватностью превентивных программ регуляторным механизмам, характерным для той или иной общности. Эти меры должны быть воспринимаемы целевыми группами соответствующих социальных программ.

6. Социальный контроль наркотизма формализуется в рамках модели, основанной на функционировании социальных институтов в территориальной общности, и содержащей все ключевые параметры наркотизма. Представляется, что такая модель описывает полный цикл деятельности, необходимый и достаточный для выработки системы контроля наркотизма в общности или на определенной территории – на уровне муниципального образования, города, субъекта федерации или государства.

7. Дальнейшее развитие теории и практики социального контроля наркотизма видится в развитии территориальной системы социально-медицинского управления здоровьем, планирования и оценки с точки зрения генеральных приоритетов общественного здоровья, принятых в той или иной общности.

1. Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля: Сб. ст. / Рос. акад. наук. Ин-т социол.; Отв. ред. Я.М. Гилинский. - М.: ИС, 1992. - 182 с.
2. Бабаян, Э.А. Критерии определения наркотических средств // Российская юстиция, 1997. №3. с.49-53.
3. Беляева, Л.И. Отклоняющееся поведение как социальное явление. Академия МВД 1,2 том (Библиографический сборник).- М., 1996
4. Богомолов, В. Перекос в борьбе с наркоманией // Законность, 1998 №3 (761) с. 37-38.
5. Брюн, Е.А. Введение в антропологическую наркологию // Вопросы наркологии, 1993 № 1 с. 72-93.
6. Гернет, М. Наркотизм, преступность и уголовный закон // Право и жизнь кн. 3 и 4. Изд. "Право и жизнь". - М., 1924. - с. 39-46.
7. Гилинский, Я.И. Война с наркотиками или мирное сосуществование // Тезисы конференции по проблемам девиантного поведения. СПб.: АЗАРИЯ, 1998.
8. Гилинский, Я.И. Некоторые методологические проблемы планирования социальной профилактики //Планирование мер борьбы с преступностью. -М.: ИГП АН СССР, 1982 с. 51-56.
9. Гилинский, Я.И. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России / Под ред. В.А. Ядова. 2-е изд., перераб. и дополн. - М.: Издательство Института социологии РАН, 1998. с. 696 - 734.
10. Гилинский, Я.И. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». - СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. – 520 с.
11. Горяченко, Е.Е. Территориальная общность в изменяющихся условиях// Социологические аспекты перехода к рыночной экономике: Материалы к XIII социологическому конгрессу. Ч.1. - Новосибирск: ИЭ и ОПП СО РАН, 1994. - с.64-89.
12. Гурвич, И.Н. Социальные факторы здоровья // Психология здоровья / Л.И.Августова, Г.С. Никифоров, В.А. Ананьев и др. - СПб.: Питер принт. 2003, c. 143-175.
13. Дарендорф, Р. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы /Пер. с нем. Л.Ю. Пантиной. - М.: Росспэн, 2002. – 284 с.
14. Двенадцать ступеней в развитии проекта "Здоровые города" / ВОЗ Европейское региональное бюро. Русская версия под ред. В.Г. Корюкина, Н.А. Бедеровой. – СПб, 1993. – 64 с.
15. Девиантность и социальный контроль в России (XIX-XX вв.): тенденции и социологическое осмысление / Я. Гилинский, В. Афанасьев, Н. Бараева и др.; Рос. акад.наук, Социол. ин-т РАН. Сектор социологии девиантности и социал. контроля. - СПб.: Алетейя, 2000. - 384 с.
16. Девиантность подростков: теория, методология, эмпирическая реальность / Я.Гилинский, И. Гурвич, М. Русакова и др.; С.-Петерб. социол. ин-т РАН и др. - СПб.: Мед. пресса, 2001. – 197 с.
17. Деятельность благотворительных фондов и социальные изменения в современном российском обществе: опыт эмпирического исследования социальной эффективности деятельности Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) в Северо-Западном регионе России / И.Н.Гурвич, А.В.Лисовский, Э.А.Фомин, Р.Г.Хлопушин // Благотворительность в России, социальные и исторические исследования. – СПб., 2001.
18. Дюркгейм, Э. Норма и патология // Рубеж: Альманах социальных исследований, 1993. № 4. - с. 86 – 98.
19. Дюркгейм, Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. - М.: Наука, 1991. – 572 с.
20. Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. - М.:Канон, 1995. – 349, с.
21. Егоров, В.Ф. О состоянии наркологической службы в России и проблемах её совершенствования // Вопросы наркологии, 1997. - № 1. - с.10-14.
22. Здоровье, общество, здравоохранение / Лукашев А.М., Калмыкова И.М., Акопян А.С., Шиленко Ю.В. //под ред. д.м. наук проф. Л.Е. Сырцовой М.: "Информэлектро". 2002 – 176 с.
23. Здравомыслов, А.Г. Методические проблемы изучения девиантного поведения // Материалы социологического симпозиума. – Ереван, 1971.
24. Здравоохранение, образование, культура в Санкт-Петербурге и Ленинградской области в 2002 г.: Статистический сборник / Госкомстат России. - СПб., 2003. – 154 с.
25. Иванец, Н.Н. Наркология - предмет и задачи // Лекции по клинической наркологии / Под ред. Н.Н. Иванца. - М.: Российский благотворительный фонд "Нет алкоголизму и наркомании", 1995. - с. 6-9.
26. К обществу без коррупции: материалы конференции. - Алма-Ата, 2001.–78 с.
27. Калачев, Б.Ф. Введение в теорию движения наркогенов // Теоретические и правовые основы борьбы с незаконным оборотом наркотиков: Сб. научных трудов. Под ред. Профессора П.Г. Пономарева. – М.: ВНИИ МВД России. 1998. - с. 3-14.
28. Калачев, Б.Ф. и др. Сращивание наркобизнеса с коррупцией на постсоветском пространстве и борьба с этим явлением: Методическое пособие / Б.Ф. Калачев, В.Я. Кикоть, И.С. Моднов. – М.: ВНИИ МВД России, 2001. - 52 с.
29. Калачев, Б.Ф. Наркотики – возбудители коррупции // Деловой мир, 1995 №31. - с. 29-30.
30. Комиссаров, В.С. Ответственность за незаконный оборот наркотических средств и психотропных веществ по Уголовному кодексу РФ // Законодательство, 1998. - № 10. с. 64-74.
31. Конт, О. Основные законы социальной динамики, или Общая теория естественного прогресса человечества //  Философия истории: Антология: Учеб. пособие для студентов гуманит. вузов / Сост., Ю.А. Кимелев. - М.: Аспект-пресс, 1995. – 349 с.
32. Корытин, С.А. Тигр под наркозом (животные-наркотики-человек). – М.: Знание, 1991. – 240 с.
33. Кудрявцев, В.Н. Социологические проблемы исследования антиобщественного поведения // Социс, 1974. №1. с. 23-56.
34. Кудрявцев, В.Н. и др. Социальные отклонения: Введение в общую теорию / В.Н.Кудрявцев, Ю.В.Кудрявцев, В.С.Нерсесянц. 2-е изд. М.: Юридическая литература, 1989. – 365 с.
35. Кузьминых, К.С. Наркологическая безопасность: некоторые вопросы организации работы по противодействию наркомании и наркобизнесу /СПб. Санкт-Петербургский общественный фонд "Наркологическая безопасность", 2003. - 350 с.
36. Лабковская, Е.Б. Юридическая психология. Теории девиантного поведения: Учебное пособие. – СПб.: СПбГУ, 2000. – 78 с.
37. Лисицын, Ю.П. Здоровье населения и современные теории медицины. 2-е издание пререраб. и доп. - М.: Медицина, 1982. – 328 с.
38. Лисицын, Ю.П. Социальная гигиена и организация здравоохранения. Проблемные лекции. М.: Медицина, 1992. – 148 с.
39. Лисицын Ю.П. Социальная гигиена и организация здравоохранения: Руководство в 2-х т. – М.: Медицина, 1991. – Т.1.
40. Лисицын, Ю.П. Теории медицины ХХ века. - М., 1999. – 176 с.
41. Лисицын, Ю.П. и др. Здоровье человека – социальная ценность / Ю.П. Лисицын, А.В. Сахно. М.: Мысль, 1989. – 270 с.
42. Лисовский, В.Т. и др. Наркотизм как социальная проблема / В.Т.Лисовский, Э.А.Колесникова. (Человек и общество. Вып. 10). – СПб.: Издательство СПб Университета, 2001. – 200 с.
43. Майданов, А.С. Тайны великой Ригведы. - М.: Едиториал УРСС, 2002-с. 208.
44. Мирошниченко, Л.Д. и др. Современные тенденции развития наркологической службы / Л.Д.Мирошниченко, В.Е.Пелипас: Сборник Материалы XII съезда психиатров России. - М., 1995. - с. 775-776.
45. Наркобизнес и коррупция в Латинской Америке: /Сб. под ред. А.А.Сосновского. М.: ИНИОН, 1996. – 98 с.
46. Наркологическая помощь населению СССР в 1965-1977 гг.: Статистические материалы. М.: Министерство Здравоохранения СССР Управление медицинской статистики и вычислительной техники, 1979. – 120 с.
47. Наумов, А. Ответственность за незаконный оборот наркотиков // Российская юстиция, 2000. - № 7. - с. 29-32.
48. Никифоров, И.А. О проблеме наркомании в РФ // Проблемы контроля наркотических средств и профилактика наркомании. - М., 1992.-с. 98-101.
49. Пелипас, В.Е. и др. Состояние проблемы наркотиков и наркоманий в РФ / В.Е.Пелипас, Л.Д.Мирошниченко // Вопросы наркологии, 1992. - № 3-4, с. 91-95.
50. Петрова, В.И. Наркотики и яды: Психоделики и токсические вещества, ядовитые животные и растения. / Сост. В.И. Петрова, Т.И. Ревятко. – Минск: Литаратура, 1996. – 591 с.
51. Пивень, Б.Н. Современные задачи психиатрии и наркологии: (Тез. материалов Алт. краев. съезда психиатров и наркологов, 30-31 мая - 1 июня 1990 г.) / Отв. ред. Б.Н.Пивень. - Барнаул, 1990. – 85 с.
52. Попов, Г.А. Система показателей, характеризующих состояние здоровья населения, обеспеченность медицинской помощью, сетью учреждений здравоохранения и медицинскими кадрами, а так же их деятельность, используемых для планирования здравоохранения и проведения оценки эффективности медицинской помощи. - М.: Министерство Здравоохранения СССР Центральный Ордена Ленина Институт усовершенствования врачей, 1969. - 75с.
53. Пригожин, А.И. Современная социология организаций: Учебник. - М.: Интерпракс, 1995. — 295 с.
54. Пригожин, И. и др., Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой: [Пер. с англ.] / И. Пригожин, И.Стенгерс. - [4-е изд., стер.]. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 310 с. - (Серия "Синергетика: от прошлого к будущему").
55. Районы Санкт-Петербурга' 2003: статистический сборник. - СПб: Петербургкомстат, 2004.
56. Санкт-Петербург в 2002 году: Официальное издание. - СПб.: Петербурггоскомстат, 2003.
57. Селигмен, Б. Основные течения современной экономической мысли. - М.: Прогресс, 1968. – 571 с.
58. Смелзер, Н. Социология. – М.: Феникс, 1994. - с.403.
59. Современная социологическая теория: В ее преемственности и изменении. / Пер. с англ. В.М.Карзинкина, Ю.В.Семенова; [Амер. изд. под общ. ред. и предисл. Г.Беккера, А.Боскова]; Общ. ред. и послесл. Д.И.Чесноков. — М.: Изд-во иностр. лит., 1961. — 895 с.
60. Сокращение незаконного спроса на наркотики, стратегии предупреждения и участие общины. Политика в отношении алкоголя и наркотиков: материалы ВОЗ и ООН (ООН Экономический и социальный совет, Комиссия по наркотическим средствам, 38-я сессия. Вена 14-23 марта 1995 г.) // Вопросы наркологии, 1996. Внеочередной номер. - с. 66-90.
61. Сорокин, П.А. Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали / Вступ. Статья В.В. Салова. – СПб., 1999. – 304 с.
62. Сорокина, Т.С. Народное врачевание и традиционная медицина // Проблемы социальной гигиены и история медицины. – 1994 №3. – с.23-27.
63. Социальная сфера Санкт-Петербурга и Ленинградской области: статистический сборник. СПб.: Петербурггоскомстат, 1998. - 144 с.
64. Социология: Учебник / Ю.Г.Волков, В.И.Добреньков, В.Н.Нечипуренко, А.В.Попов; под ред. Ю.Г.Волкова, В.И.Добренькова. – М: Гардарики, 2000
65. Социология преступности / Пер. с англ. А.С. Никифорова, A.M.Яковлева. - М.: Прогресс, 1966. - 366с
66. Тённис, Ф. Общность и общество: Основные понятия чистой социологии. - М.: Фонд "Университет", 2002. – 450 с.
67. Тимофеев, Л. Наркобизнес: Начальная теория экономической отрасли. - Москва: РГГУ, 1998. – 110 с.
68. Устинова, Т.Д. Новый Уголовный кодекс о незаконных действиях с наркотическими средствами // Уголовное право, 1997. - № 3. - с. 57-66.
69. Цетлин, М.Г. и др. Состояние наркологической помощи несовершеннолетним в Российской Федерации и предложения по ее совершенствованию / М.Г.Цетлин, Е.А.Кошкина, А.З.Шамота, А.В.Надеждин // Вопросы наркологии, 1997. - №4. - с. 31-37.
70. Шилз, Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы. - М.: Прогресс, 1972. - с. 341- 358.
71. Шоломович, А.С. Московские психиатры о принудительном лечении наркоманов /В Наркосекции Мосздрава // Право и жизнь кн. 2-3. - М., 1925 - с. 121-122.
72. Шоломович, А.С. Теория и практика борьбы с наркотизмом // Московский медицинский журнал, 1933. - №5. с. 123-128.
73. Яковлев, А.М. Социология экономической преступности / Ред. В.Н.Кудрявцев; АН СССР. Ин-т государства и права. - М.: Наука, 1988. – 256с.
74. Ярковой, В., Почему наркодельцы уходят от ответственности // Рос. юстиция, 2002.-№ 12. - с. 36-38.
75. An Outcome Evaluation of Project DARE / C. Ringwalt, S. Ennett, K. Holt. Center for Social Research and Policy Analysis, Research Triangle Institute, 2001.
76. Bates, F.L. et al. The Community as Social Systems / F.L. Bates, L. Bacon // Social Forces, 1972, v.50 (march). - р. 371-179.
77. Black, D. Toward a general theory of social control. – Orlando, 1984.Vol. 1. - p. 1-29.
78. Breer, P. Statewide substance abuse prevention planning. Evaluation Review, Vol. 20. - № 5 October, 1996 p. 596-618.
79. Cassen, R. Does aid work? - Oxford University Press, 1986.
80. Cohen, S. Folk Devils and Moral Panics: The Creation of the Mods and Rockers. – London, 1972.
81. Cohen, S. Social Control and the State. – NY: St. Martin's Press, 1983.
82. Costongs C., J. Springertt. Toward a framework for the evaluation of health-related policies in cities. Evaluation 1997 Vol. 3(3) с.345-362
83. Guba, E.G., Lincoln Y.S. Fourth generation evaluation. London: Sage 1989
84. Hellstern, G.M. Assessing evaluation research // Guidance, control and evaluation in the public sector, edited by F.X. Kaufmann, G. Majone,V.Ostrom, and W.Wirth. Berlin: Walter de Gruyter. 1985.
85. Herbert L. Packer, The Limits of the Criminal Sanction, Stanford University Press, Palo Alto, 1968
86. Hillery, G.A., Selected Issues in Community Theory // Rural Sociology, 1972, v.37, № 4. - p.534-552;
87. Jahoda, M.E., Barnitz. The nature of evaluation. International Social Science Bulletin, 7(1) 1995.
88. Lettieri, D.J., M. Sayers, H.W. Pearson, Theories on drug abuse. Selected Contemporary Perspectives. NIDA 1980. - 531 р.
89. Lipsey, M. Unsolved problems and unfinished business //American Journal of Evaluation, 22(3), 2001. - р. 325-328.
90. Lipsey, M., David S. Evaluation methods for social intervention //Annual Review of Psychology, 2000, № 51. - р.345-375.
91. Lynskey, M. Broadening the Target of Drug Prevention //Drug Policy Bulletin, No. 51998 р.78-96.
92. Ovretveit, J. Quality evaluation and indicator comparison in health care //International Journal of health and management, 2001 №16. - р. 229-241.
93. Park, R.E., Burgess, E.W. Introduction to the Science of Sociology. Chicago: University Press. 1924. - р. 785.
94. Preventing and controlling drug abuse // Edited by M.Gossop & M.Grant.- WHO, Geneva, 1990. - р.71-74.
95. Promoting Health in the Urban Context. WHO Healthy Cities Papers №. I, Copenhagen: FADL, 1986.
96. Rebien, C.C. Development assistance evaluation and the foundations of program evaluation // Evaluation review Vol. 21 No. 4, August 1997. р. 438-460.
97. Research Council on Ethnopsychology, DARE Research Fact Sheet, provided to NewsBriefs. January, 1993.
98. Schmidt-Semisch H. An alternative to contemporary forms of Drug control. //Journal of Drug issues, 2002. - р. 709-720.
99. Shadish, W.R., T.D. Cook, L.C. Leviton. Foundations of program evaluation: Theories of practice. Newbury Park, CA, 1991.
100. Shaw I. Evaluation in Health and Social Care: Exploring lost dimensions. Evaluation. Vol. 3(4). – London: Sage, 1997. - р. 469-480.
101. Stokke O. Policies, performance, trends and challenges in aid evaluation. // Evaluating development assistance: Policies and performance, London: Frank Cass. 1991 с. 1-60.
102. Strobl J., Bruce N. Achieving wider participation in strategic health planning: experience from the consultation phase of Liverpool's "City Health Plan". Health Promotion International Oxford Press 2000 Vol. 15, №.3 с.215-225.
103. The Poverty of Social Control: explaining power in the historical sociology of the welfare state Robert van Krieken //Sociological Review 38(1) 1991 с.1-25.
104. The Sociology of Community. A Selections of Readings / Ed. by C.Bell, H.Newby. - Cass, 1974.
105. The War on Drugs is lost// National Review, February 12, 1996 Vol. XLVIII № 2, c. 122-145.
106. Tobler, N. Meta-analysis of 143 adolescent drug prevention programs: Quantitative outcome results of program participants compared to a control or comparison group// The Journal of Drug Issues, 1986 № 16, c. 537-567.
107. Tobler, N., Stratton, H. Effectiveness of school-based drug prevention programs: A meta-analysis of the research.// Journal of Primary Prevention, 1997, № 18, с. 71-128.