Новости  О сервере  Структура  Адреса и ссылки  Книга посетителей  Форум  Чат Поиск по сайту

Кабинет нарколога Наркология on-line Прием доктора Пилюлькина Ликбез  Химия и жизнь Мифы и легенды Если друг оказался вдруг... Правдивые истории Частые вопросы Проверь себя  Родительский уголок Родители родителям Ранняя диагностика Агитпросвет  Закон сур-р-ов! Законы и нормативные документы Даешь систему!  Сверхценные идеи Косые взгляды Глас народа  Самопомощь Виртуальная группа Анонимные Наркоманы Сокрушающий курс  Халява, please! Издания Наркома.ру Классики жанра

Наркоман: больной или преступник? Кем родители и школьники считают наркозависимых

Согласно уголовно-правовой модели, «наркоманы» рассматриваются, прежде всего, в качестве преступников, в то время как в медицинском дискурсе им приписывается статус больных. Для того чтобы выяснить позицию респондентов по этому вопросу, проще всего было бы задать вопрос с вынужденным выбором, вроде «Кем Вы считаете наркомана?», указав в качестве вариантов ответа обе опции. Именно так делается в большинстве опросов общественного мнения, когда исследователи ставят цель определить, считает ли респондент «наркомана» больным или преступником. Однако, такая постановка вопроса не позволяет выявить еще одну возможную позицию, а именно, существования в общественном сознании одновременной комбинации этих категорий. Несмотря на то, что в медицинском (в большей степени) и уголовно-правовом (в меньшей степени) дискурсах существует известная степень когерентности во взглядах на статус наркозависимого в качестве больного или преступника, в массовом сознании ее может и не быть, а люди, зависимые от наркотиков, могут рассматриваться одновременно как «больные преступники» или «преступные больные». Поэтому, для того чтобы дать респонденту возможность реализовать в своих ответах эту опцию, в анкете ставились два вопроса: «Согласны ли Вы с тем, что к наркоману нужно относится, в первую очередь, как человеку, который нарушает закон?» и «Согласны ли Вы с утверждением, что к наркоману нужно относится как к больному человеку?», с которыми он должен был выразить степень своего согласия. (Естественно, что при такой постановке вопроса возможна опция, когда респондент не считает наркозависимого ни тем, ни другим; несмотря на ее кажущуюся схожесть с вариантом «затрудняюсь ответить», она отлична тем, что в этом случае респондент активно выражает свое несогласие с существующими конструктами «наркомана»).

Опрос родителей и школьников проводился в мае 2004 и сентябре 2004 года в Приморском и Красногвардейском районах Санкт-Петербурга. В первом из них были опрошены учащиеся 9-11 классов и родители учеников (с первого по одиннадцатого классов) девяти средних общеобразовательных школ, а во втором – двух школ. Стоит отметить, что в категорию «родители» зачислялись все, кто пришел на родительское собрание, включая старших братьев и сестер, а также бабушек и дедушек, поскольку вопрос о статусе «родителя» напрямую не ставился. Тем не менее, судя по возрастному распределению субмассива родителей, число таких респондентов было крайне мало, так в возрастную категорию «до 26 лет» попало лишь два человека, а в категорию «60 и старше» – три, из чего можно сделать вывод, что их влияние на результаты можно признать минимальным. Общая выборка родителей и школьников оказалась равной 1055 человек. Объем подвыборки школьников составил 804 человека. 47,6% респондентов составили ученики мужского пола, 51,6% - женского, 0,7% опрошенных не указали своего пола при заполнении анкеты. Возрастные параметры этой выборочной совокупности: 8,8% - в возрасте 14 лет; 34,6% - в возрасте 15 лет; 39,2% - в возрасте 16 лет; 10,9 – в возрасте 17 лет; 0,4% - в возрасте -18 лет; 6,1% респондентов не указали своего возраста. Объем подвыборки родителей составил 251 человек. Подвыборка оказалась сильно смещена по полу, - так доля мужчин оказалась равной лишь 13,9%, в то время как доля женщин составила 80,1% (6,0% не указали в анкете своего пола). Такое неравномерное распределение, безусловно, отражает преобладающие в обществе гендерно-структурированные воспитательные практики, когда основную нагрузку по контролированию учебного процесса детей берут на себя женщины. Для того, чтобы нейтрализовать влияние смещения по полу в выборке, в процессе анализа данных проводилось взвешивание наблюдений по этой переменной. Возрастные параметры данной выборочной совокупности были следующими: 13,1% - в возрасте до 30 лет; 43,4% - в возрасте от 31 до 40 лет; 29,9% - в возрасте от 41 до 50 лет; 4,0% - в возрасте от 51 до60 лет; 0,8% - в возрасте старше 60 лет; 8,8% не указали в анкете своего возраста. 4,0% опрошенных имели неполное среднее образование, 15,9% - среднее, 36,3% - среднее профессиональное; 4,4% - незаконченное высшее; 33,1% - высшее; 6,4% респондентов не указали в анкете своего образования. 78,9% респондентов отнесли себя к работающим, 2,8% - к пенсионерам, 12,0% - к безработным. 12,7% выборочной совокупности составили люди рабочих специальностей, 14,7% - квалифицированные специалисты; 20,7% - работники сферы обслуживания; 4,0% - менеджеры среднего звена; 2,0% - руководители и предприниматели; 1,6% военные, милиционеры или работники охраны; 9,2% - учителя и врачи; 35,1% не указали своей профессии при заполнении анкеты. При этом свою работу назвали высокооплачиваемой 4,0% респондентов; среднеоплачиваемой – 50,6%; низкооплачиваемой – 23,9%; 21,5% опрошенных оставили этот вопрос анкеты без ответа.

Данные исследования показали, что обе группы респондентов достаточно выражено и в одинаковой мере поддерживают дефиницию наркозависимого, существующую в медицинском дискурсе (таблица 1). Более двух третей родителей и три четверти школьников в той или иной степени согласились с тем, что к наркоману нужно относится как к больному человеку. В то же время определение наркозависимого, присущее уголовно-правовому дискурсу, находит гораздо большую поддержку среди родителей, чем среди школьников. Почти две трети респондентов из числа родителей считают, что «наркомана» следует рассматривать, прежде всего, в качестве преступника, тогда как менее половины учащихся высказались в пользу этой точки зрения. При этом доля родителей, полностью согласных с отношением к потребителям наркотиков характерной для уголовно-правовой модели, более чем в два раза превышала таковую среди школьников (43,6% против 20,2%). Еще более показательны данные о тех, кто высказался против доминирующих в уголовно-правовом дискурсе взглядов на потребителей наркотиков. Так, лишь каждый пятый родитель был не согласен с конструктом «наркомана-преступника», в то время как почти каждый второй учащийся не поддержал эту позицию; доля же тех, кто категорически высказался против нее, среди родителей была в три раза ниже, чем среди школьников.

Отношение к наркозависимым в группе родителей зависит от возраста респондента: чем старше опрошенный, тем более он склонен разделять представления о потребителях наркотиков, характерные для уголовно-правовой модели наркотизма. Если в возрастной группе до 30 лет 45,5% опрошенных полагали, что наркозависимый – это, в первую очередь, преступник (практически тот же самый показатель, что и среди школьников), то в возрастной группе от 31 до 40 лет схожей позиции придерживалось 59,9%, а в группе старше 40 лет – свыше 80% (81,7% для группы 41-50 и 80% для группы 51-60). В группе школьников возраст респондента не влияет на его отношение к наркозависимым, поскольку возрастная вариабельность в ней крайне мала.

Пол респондента также влияет на представления респондента о наркозависимом, хотя различия внутри группы родителей не достигают уровня значимых (р > 0,05). Для школьников же анализ результатов позволил выявить значимые и достаточно выраженные различия в отношении к потребителям наркотиков, в зависимости от пола (v = 0,21; р ≤ 0,001). В обеих группах мужчины оказались более склонны поддержать конструкт «наркомана-преступника». Так, в группе школьников более половины юношей (52,6%) приняли точку зрения, характерную для уголовно-правовой модели, в то время как лишь треть (33,4%) девушек так или иначе согласились с ней. Учитывая более «уголовно-правовые» взгляды на конструкт наркозависимого среди мужчин и молодых людей, различия между группами родителей и учеников в этом аспекте оказались бы еще более велики, если бы подвыборка родителей была репрезентативна по полу (в данной выборке мужчин было заметно меньше, чем женщин).

Как видно из таблицы 1, для многих из респондентов категории «больного» и «преступника» не являются взаимоисключающими понятиями. Многие из респондентов (особенно из группы родителей) выбрали обе типологизации наркозависимого. На основании полученных данных можно составить типологию статуса наркозависимого, состоящую из трех условных категорий: «чистый преступник», то есть тот, кого респонденты считают преступником, не имеющим никакого отношения к болезни (категория, находящаяся в согласии с классической уголовно-правовой моделью без медицинской риторики); «преступный больной», объединяющая обе категории; «чистый больной» или тот, для кого статус больного служит освобождением от роли преступника (категория полностью соответствующая медицинской парадигме с парсонианской ролью больного). Помимо этого, остается еще одна категория «ни тот, ни другой» – респонденты, выбравшие ее, активно выражают свое несогласие с конструктами наркозависимых, распространенных в доминирующих уголовно-правовом и медицинском дискурсах. На рис. 1 представлено эмпирическое наполнение данной классификации. Как видно из этих данных, школьники гораздо более, чем родители, оказались склонны принять точку зрения, характерную для «чистой» медицинской модели наркотизма (35,7% против 17,9%) и гораздо менее – представления присущие «чистому» уголовно-правовому дискурсу (7,9% против 18,3%); если среди родителей число сторонников медицинской и уголовно-правовой моделей относится как 1:1, то среди школьников численность поддержавших медицинскую модель более чем в четыре раза превышает количество тех, кому ближе пришлась уголовно-правовая. В то же время, категория «преступный больной» получила большую поддержку в обеих группах. Для родителей она оказалась на первом месте (численность ее сторонников более чем в два раза превышает число поддержавших уголовно-правовую или медицинскую модели), что говорит о том, что для данной группы смешанные и некогерентные взгляды на потребителей наркотиков являются наиболее характерными. У учащихся эта категория встретила поддержку чуть меньшую, чем конструкт «больного», типичный для «чистой» медицинской парадигмы, – факт, свидетельствующий в пользу того, что в массовом сознании этой группы «чистые» медицинские позиции и «смешанные» занимают примерно одно и то же место.

При этом, обращает на себя внимание то, что в группе школьников есть большое количество тех, кого условно можно назвать «независимыми», или тех, кто отверг как уголовно-правовые, так и медицинские установки по отношению к потребителям наркотиков, – такую позицию занял каждый десятый опрошенный из этой группы; в то же время, для родителей типична большая степень конформности к доминирующим медицинским и уголовно-правовым дискурсам – лишь 3,4% из них активно выразили свое несогласие с ними.

Эти данные говорят о том, что для изучения того, как респонденты воспринимают наркозависимых (в качестве больных или преступников), вопросы с вынужденным выбором между этими категориями мало пригодны. Для большого числа респондентов категории «болезни» и «преступления» не являются взаимоисключающими. К сожалению, большинство массовых опросов, направленных на исследование этого феномена, не учитывают этот факт.

Интересно, что полученные данные во многом схожи с результатами исследования, проведенного в 1976 году Джэймсом Оркаттом, в котором изучалось отношение американских студентов колледжей к медицинской и моральной моделям наркотизма и алкоголизма. Несмотря на некоторые различия в методологии (у Оркатта поддержка взглядов, присущих моральному и медицинскому дискурсам, измерялась с помощью вопросов, считает ли респондент индивида, попавшего в зависимость от наркотиков, больным и рассматривает ли он его как слабовольного человека), данные обоих исследований свидетельствуют о том, что позиции американских студентов того времени и взгляды сегодняшних российских учащихся на конструкт наркозависимого различаются незначительно. Так, согласно результатам Оркатта, «чистой» медицинской позиции придерживалось 32,3% опрошенных, тогда как наши данные указывают на цифру в 35,8%. Чуть более половины (55,1%) респондентов, опрошенных американским исследователем, характеризовалось смешанным («морально-болезненным» в терминологии Оркатта) отношением к конструкту наркозависимого, в то время как по результатам нашего исследования, таких воззрений придерживалось 33,8% учащихся – и здесь мы видим заметные различия в данных. «Морально-пуританские» убеждения (или «чистые уголовно-правовые» в нашей терминологии) разделяли 6,5% респондентов, принявших участие в исследовании Оркатта, что не незначительно отличается от данных диссертационного исследования, согласно которым такую позицию занимают 7,9% учащихся. Еще 6,1% американских студентов не согласились с предложенными конструктам наркозависимого (их Оркатт по довольно туманным соображениям назвал «бихевиористами»); в нашем исследовании «независимыми» оказались 10,8% опрошенных школьников. На основании своих данных Оркатт сделал вывод о том, что в американском обществе произошел заметный сдвиг в сторону принятия медицинской модели наркотизма, указав, однако, на его переходный и амбивалентный характер. К такому же выводу можно придти и в нашем исследовании.

Связь между причинами возникновения наркозависимости у индивида и его статусом больного или преступника гораздо сильнее предстает в сознании родителей, нежели школьников – это касается как уголовно-правовой, так и медицинской моделей наркотизма. Для первой группы характерна достаточно высокая степень когерентности в позициях относительно начала наркотизации и последующего статуса индивида, которая также присуща этим моделям. Так, чем более респондент склонен считать, что человек впадает в зависимость от наркотиков, вследствие своего слабоволия или моральной распущенности, тем сильнее он будет расположен видеть в потребителях наркотиков, прежде всего, преступников (v = 0,27; р ≤ 0,001). Этот тезис иллюстрируется следующими данными. Более двух третей (68,9%) тех из родителей, кто полагает, что у индивида развивается аддикция из-за его слабоволия, относится к потребителям как к преступникам, в то время как аналогичные взгляды на наркозависимых имеют менее половины (47,7%) тех, кто не согласен рассматривать слабоволие в качестве фактора начала употребления психоактивных веществ. В свою очередь, чем более респондент будет склонен разделять представления о причинах возникновения химической зависимости, характерные для медицинского дискурса, тем более для него будет вероятна тенденция видеть в потребителе больного человека. В группе школьников когерентность во взглядах на причины наркотизации и статус индивида, присущая уголовно-правовым и медицинским моделям, оказалась выраженной в значительно меньшей степени.

Интересно, что стигма, которая появляется у индивида вследствие употребления наркотических препаратов, в глазах респондентов никак не связана с его статусом больного или преступника. Иными словами, вне зависимости от того, видит ли опрошенный (что справедливо, как для родителей, так и для школьников) в потребителе наркотиков, прежде всего, преступника или больного, на степени стигматизации последнего это никак не отражается. (Стигматизация в данном исследовании измерялась аналогично тому, как это делали ряд зарубежных авторов, см. Freidson, 1966; Mulford and Miller, 1964; Orcutt, 1976, с помощью вопроса «Было бы Вам неприятно находится рядом с человеком, который употребляет наркотики?»). Говоря о феномене стигматизации необходимо отметить, что, как видно из рисунка 3, школьники менее склонны стигматизировать потребителей наркотиков, чем родители. Лишь каждый пятый респондент (20,2%) из первой группы не заявил о том, что ему было бы неприятно находиться рядом с человеком, употребляющим наркотики, тогда как доля родителей, разделивших эту позицию, составила 11,2% (то есть каждый десятый опрошенный). Тем не менее, для большинства из респондентов обеих групп такая стигма существует.