Самоубийство – весьма сложный многоаспектный (философский, социальный, социологический, нравственный, юридический, религиозный, культурный, медицинский и проч.) междисциплинарный феномен. Мотивация суицидальных актов, их ближайшая непосредственная причина – это проблемы прежде всего психологические и социально-психологические.
Причины же самоубийства как социального явления, подчиняющегося определенным закономерностям, - предмет социологии...

Я. Гилинский, Г. Румянцева

Основные тенденции динамики самоубийств в России

• Предмет исследования
• Динамика самоубийств в России
• Самоубийство в системе индикаторов социального благополучия/ неблагополучия
• Литература

Уровень самоубийств как следствие социального неблагополучия служит одним из важнейших индикаторов социального, экономического, политического состояния общества. К 1994 г. Россия вышла на одно из первых мест в мире по этому зловещему показателю.

Крах каждой человеческой жизни трагичен. В 1994 г. добровольно ушло из жизни, по официальным данным, около 62 тыс. наших сограждан, в 1995 г. свыше 60 тыс. человек и в 1996 г. около 60 тыс. человек.

Одного этого достаточно, чтобы обратиться к более подробному рассмотрению проблем суицидального поведения в России.

Предмет исследования

Как уже упоминалось в первой части монографии, самоубийство, суицид – умышленное лишение себя жизни. Не признается самоубийством лишение себя жизни лицом, не осознающим смысл своих действий или их последствий (невменяемые, дети в возрасте до пяти лет). В этом случае фиксируется смерть от несчастного случая.

Под самоубийством понимаются два разнопорядковых явления: во-первых, индивидуальный поведенческий акт, лишение себя жизни конкретным человеком; во-вторых, относительно массовое, статистически устойчивое социальное явление, заключающееся в том, что некоторое количество людей добровольно уходят из жизни. Как индивидуальный поступок самоубийство служит предметом психологии, этики, медицины; как социальное явление - предмет социологии, социальной психологии. В некоторых языках, включая английский, немецкий, русский, отсутствует дифференциация этих двух различных понятий. Поэтому лишь из контекста бывает ясно, идет ли речь о поступке человека или же о социальном феномене. В дальнейшем нами будет рассматриваться последний, социологический аспект самоубийства.

Суицидальное поведение включает завершенное самоубийство, суицидальные попытки (покушения) и намерения (идеи). Эти формы обычно рассматриваются как стадии или же проявления одного феномена. Однако некоторые авторы относят завершенный и незавершенный суицид к различным, относительно самостоятельным явлениям, исходя, в частности, из того, что в ряде случаев покушения носят шантажный характер при отсутствии умысла на реальный уход из жизни.

В самом широком смысле самоубийство - вид саморазрушительного, аутодеструктивного поведения (наряду с пьянством, курением, потреблением наркотиков, а также перееданием или же мотогонками). В более узком, медико-правовом смысле самоубийство означает вид насильственной смерти с указанием ее причины. Существует множество разновидностей суицидального поведения, а следовательно, и их классификаций по разным основаниям (причины, стадии, мотивы и др.)

Э.Дюркгейм, автор первого фундаментального социологического труда, посвященного самоубийствам (1897), различал их по причинам: эгоистические (как результат недостаточной интеграции общества, ослабления связей между индивидом и обществом); альтруистические (ради действительного или мнимого блага других); аномические (в кризисном обществе, находящемся в состоянии аномии, когда старые нормы не действуют, новые отсутствуют или не усвоены населением, существует конфликт норм, “нормативный вакуум” и т.п.) [1].

Последователь Дюркгейма М.Хальбвакс (М.Halbwachs) частично отходит от классификации учителя, предлагая различать самоубийство искупительное (самообвинение), проклинающее (протестное) и дезиллюзионное (результат разочарования, неудовлетворенности своим статусом и др.). Хальбвакс отрицает альтруистическое самоубийство, считая его самостоятельным феноменом самопожертвования [2].
Е.Шнайдман (E.Shneidman) выделяет три типа самоубийств: эготическое (самопорицающая депрессия), дуалистическое (следствие фрустрации, ненависти, стыда, гнева и т.п.). и "выламывающийся" (ageneratic) – результат "выпадения" из поколенческих, родственных связей, сетей [3, p. 25 – 26].

По стадиям или по определенности намерений Дорпат и Босвелл (Dorpat, Boswell) различают суицид жеста или демонстративный, противоречивое (“колеблющееся”) покушение на свою жизнь, серьезное покушение и завершенное самоубийство [4, р.30].

Л.Векштайн (L.Wekstein) приводит классификацию - перечень, насчитывающий тридцать видов суицидального поведения, включая хронический суицид лиц, имеющих алкогольные или наркотические проблемы; суицид “по небрежности” (когда суицидент игнорирует реальные факторы); рациональный суицид; психотический; экзистенциальный и др. [4, р. 27 – 30].

Бэгли (Bagley) с соавторами выделяет суицид как следствие хронической депрессии; социопатический и старческий или “гандикапный”. А.Бэхлер (A.Baechler) различает самоубийство эскапистское (бегство, уход); агрессивное; жертвенное и “нелепое” (следствие самоутверждения в деятельности, сопряженной с риском гибели) [5, р. 77].

Отечественная классификация предпринята В.Тихоненко [6].

Самоубийство - весьма сложный, многоаспектный (философский, психологический, нравственный, юридический, религиозный, культурологический, медицинский и пр.) междисциплинарный феномен.

Каждый индивидуальный суицидальный акт имеет свои истоки, мотивы, может объясняться социально-психологической дезадаптацией личности [7], депривацией, фрустрацией, психическими отклонениями и т.п.

Однако воспроизводство относительно постоянного (статистически устойчивого) для каждого конкретного общества числа добровольных смертей, динамика количества и уровня самоубийств в зависимости от экономических, политических, социальных изменений свидетельствуют о социальной природе этого феномена. В мире животных суицидальное поведение либо не наблюдается вовсе, либо ограничивается редкими нетипичными актами, носящими не осознанный, а инстинктивный характер (так, можно весьма условно расценивать как “самоубийство” самопожертвование самки ради спасения детенышей). Не случайно Ж.-П.Сартр усматривал отличие человека от животного в том, что человек может покончить жизнь самоубийством.

Социальная природа самоубийства не вызывала сомнений у Э.Дюркгейма. Г.Бокль в середине прошлого века справедливо заметил: ”Самоубийство есть продукт известного состояния всего общества” [8, с. 30].

Обоснование социологического подхода в исследовании суицидального поведения см. в [9], а история социологического исследования самоубийств в российской науке частично изложена как в Части I предлагаемого исследования, так и в [10].

Не останавливаясь на социологических концепциях суицида [1; 3; 4; 9; 11; 12, р. 217 – 246, и др.], отметим некоторые закономерности, необходимые для последующего изложения темы.

Количество и уровень (обычно в расчете на 100 тыс. населения) самоубийств, как показал Дюркгейм, находятся в обратной корреляционной зависимости от степени интеграции, сплоченности общества. Поэтому, по Дюркгейму, уровень самоубийств в католических странах ниже, чем в протестантских. И в наши дни наблюдается более низкий уровень самоубийств в странах с господством католицизма (Италия, 1992 - 7,9; Испания, 1992 - 9,6; Португалия, 1994 - 7,4), чем в протестантских странах (Австрия, 1993 - 21,3; Дания, 1993 - 22,3; Финляндия, 1994 - 27,2; Чехия, 1993 - 18,6 и др.) [13].

По той же причине во время войн снижается уровень самоубийств (сплочение общества перед лицом общей опасности, общего врага). Об этом свидетельствует динамика суицида во время войн [1], включая Первую [11, с. 442 – 460] и Вторую [14] мировую.

Уровень самоубийств повышается в годы экономических кризисов, депрессий и роста безработицы [1, с. 223 и след.]. Так, на протяжении почти всего ХХ столетия уровень самоубийств в США был весьма стабилен: 10-12 на 100 тыс. населения. И лишь в годы Великой депрессии этот уровень увеличился до 17,5 (1932).

Как все виды социальных девиаций, самоубийства чутко реагируют на степень социальной и экономической дифференциации населения и темпы ее изменения [15]. Чем выше степень дифференциации, тем выше показатели суицидального поведения. Особенно “самоубийственно” резкое снижение социального статуса (“комплекс короля Лира”). Поэтому относительно высок уровень самоубийств в первые месяцы у солдат срочной службы, среди демобилизованных офицеров, у лиц, взятых под стражу.

Будучи в конечном счете следствием отсутствия или утраты смысла жизни (“экзистенциальный вакуум”, по В.Франклу [16]), самоубийства растут в годы идеологических кризисов, “смены вех”.

На уровень самоубийств влияет историко-культурологический фактор: насколько данная культура предлагает, подсказывает суицидальную модель возможного “разрешения” кризисной ситуации. Может быть, поэтому традиционно высок уровень самоубийств среди жителей стран угро-финской группы (Венгрия, 1994 - 35,3; Финляндия, 1994 - 27,2; Эстония, 1994 – 40,9; Удмуртия, 1986 - 41,1), а уровень самоубийств у черного населения США значительно ниже, чем у белого, хотя социально-экономические различия заставляют предположить обратное [17, р. 279].

В некоторых культурах сложился ритуал добровольного ухода из жизни: японское сэппуку (ошибочно именуемое харакири), сати индийских вдов и др. Наконец, неодинаковое распределение самоубийств среди различных социально-демографических групп населения также свидетельствует о социальной природе самоубийств [15, с. 103 – 112].

Конечно, сказанное не исключает роли других, не социальных факторов. Так, на уровне индивидуального поведения несомненно значение психологических характеристик индивида [9; и др.].

При прочих равных условиях уровень и динамика суицидального поведения может зависеть и от космических факторов (солнечная активность, геомагнитные бури и т.п.) [19, с. 120 – 122, 394 – 398 и др.].

Динамика самоубийств в России

Как “продукт состояния общества”, самоубийства, точнее их уровень и динамика, служат наравне с убийствами одним из важнейших индикаторов социальной, экономической, политической ситуации и ее изменений, “барометром” жизнедеятельности общества, его благополучия (или неблагополучия).

Вот, в частности, почему так важно изучать и постоянно отслеживать (мониторинг) динамику суицидальных проявлений, изменений в поло-возрастном, социальном составе суицидентов и т.п. К сожалению, на этом пути отечественных исследователей ожидают большие трудности. Если по многим другим показателям мы имеем дело с “лукавыми цифрами”, нуждающимися в значительной коррекции, то по самоубийствам за длительные промежутки времени данные вообще не публиковались. И даже сегодня легче получить сведения о преступности в стране (ежегодные статистические сборники “Преступность и правонарушения”), чем более или менее полную информацию о самоубийствах. Официальным источником зарегистрированных смертей от самоубийств являются сведения, публикуемые в ежегодниках Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) [13], но данные по России начали публиковаться лишь с 1988 г. (ежегодник 1994 г.), а сами ежегодники выходят в Женеве и поступают в отечественные библиотеки со значительным запозданием (так ежегодник ВОЗ, вышедший в 1995 г., публикует данные о России и других странах до 1994 г. включительно).

Еще сложнее собрать сведения за длительный временной период. Лишь с 1922 по 1926 г. публиковались данные Отдела моральной статистики при ЦСУ о самоубийствах в советской России и СССР.

Мы не располагаем более или менее достоверными сведениями о самоубийствах в России (или СССР) с 1927 по 1965 г. Не всегда сопоставимы цифры, приводимые различными источниками.

Вместе с тем, даже имеющиеся данные в своей динамике и в сопоставлении с другими странами заслуживают внимания.

Самоубийства в России до 1917 года. Представления о количестве, уровне и динамике завершенных самоубийств в России дают абсолютные цифры за 1803 – 1841 гг. (табл. 16), уровень за ряд лет и доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших [21, с. 13 – 16].

Таблица 16
Количество завершенных самоубийств в России (1803–1841)

Уровень самоубийств (на 100 тыс. жителей) составлял в 1803 г. - 1,7; 1829 - 2,6; 1838 - 2,9.

Доля смертей в результате самоубийства в общем количестве умерших колебалась от 0,06% в 1831 и 1841 гг., до 0,09% (1827, 1828, 1834 - 1838, 1840 гг.).

Для сравнения во Франции в 1831 г. уровень самоубийств составил 6,4, а доля смертей от самоубийств достигла 0,2% (в 1836 г. соответственно 6,9 и 0,3%).

Разумеется самоубийства неравномерно распределены в пространстве (по территории страны) [20, с. 20 – 26]. Повышенное число и уровень самоубийств наблюдались в двух столичных городах.

Уровень самоубийств в 1838 г. составлял в С.-Петербурге - 5,1, в Москве - 5,7 (здесь и далее уровень самоубийств приводится в расчете на 100 тыс. населения).

Самые высокие показатели самоубийств за 30 – 40-е гг. прошлого столетия отмечались в Минской губ., С.-Петербурге, Волынской, Подольской губ. и в Эстландии (перечислены в порядке убывания уровня), самые низкие - в Вологодской, Саратовской, Оренбургской губ. (перечислены в порядке возрастания уровня).

Доля женских завершенных самоубийств, по неполным данным, составила в 1821 - 1822 гг. - 21%, 1844 – 1846 гг. - 23%, 1870 – 1874 гг. - 25%, 1875 - 1880 гг. - 25,5%, 1881 - 1890 гг. - 29%, 1891 - 1899 гг. - 32% [20, с. 41; 21, с. 14–16]. Сравнительно низкий уровень женских самоубийств К.Веселовский объясняет пластичностью женщин и обращенностью их души внутрь себя в отличие от мужчин, которые находятся в борьбе с миром и самими собой [20, с. 39]. Вместе с тем доля женских самоубийств постепенно возрастает.

В 40-е гг. XIX в. максимальное число самоубийств приходится на возраст 21 - 28 лет, далее 28 - 35 лет, 14 - 21 год, 60 - 70 лет. Впрочем, это не полные данные [20, с. 41].

Сезонное распределение самоубийств в 30-е - 40-е гг. вполне соответствует закономерности, выявленной еще Дюркгеймом: весенне-летний пик (60% в 1844 - 1846 гг., 55% в 1831 г.) при осенне-зимнем минимуме (зимой 1831 г. - 19,8%, в 40-е гг. - 18,4%).

По способам самоубийств первое место занимает самоповешение (1831 г. - свыше 79% общего числа, 1844 - 1846 гг. - свыше 81%), далее с большим отрывом следуют: применение огнестрельного оружия (соответственно около 9% и около 8%), с помощью холодного оружия (более 8%, около 7%), утопление (3,1 - 3,2%), отравление (0,6 - 0,5%), падение с высоты (0,3%), применение угарного газа (0,03%) [20, с. 54–55].

Количество семейных суицидентов почти в два раза превышает число холостых (1841–1844), а неграмотных в 8,1 раза больше грамотных (1834–1844).

Начало XX в. в России отмечено политическим кризисом, ростом протестных (“революционных”) акций.

К сожалению, динамику самоубийств в эти годы мы можем проиллюстрировать лишь на примере столичных городов [21, с. 8; 22, с. 15].

Еще выше уровень самоубийств в Одессе (1913 г. – 33; 1914 г. – 27).

Снижение уровня самоубийств в 1915–1917 гг. – результат вступления страны в мировую войну.

Годы политического кризиса, “реакции” губительно сказываются на молодом поколении. Доля молодежи в возрасте до 30 лет среди самоубийц возросла до 62,6% в Санкт-Петербурге (1906 - 1910), 73,9% в Москве (1908 - 1909), 74,7% в Одессе [23, с. 57].

В целом досоветская Россия относилась к числу стран с невысоким количеством и уровнем самоубийств (так, например, уровень завершенных самоубийств в 60 - 70-е гг. прошлого столетия составляет в Англии и Уэльсе порядка 7,0; в Бельгии - 6,6; Норвегии - 7,6; Швеции - 8,5; Франции - 15; а в Дании - около 27 [1, с. 55]).

Самоубийства в России в 20-е гг. Благодаря усилиям М.Н.Гернета, в 20-е гг. в рамках Центрального статистического управления (ЦСУ) СССР был образован Отдел моральной статистики, учитывающий, помимо прочих проявлений девиантного поведения, самоубийства. Из нескольких выпусков, подготовленных отделом, и трудов самого Гернета мы получаем уникальную по своей полноте и аналитическим возможностям информацию [11; 21; 24; 25; 26].

Общие сведения о самоубийствах в Российской Федерации за 1923-1926 гг. представлены в табл. 17 [24, с. 8]. Хотя, как и следовало ожидать, количество самоубийств в России увеличивается, однако это происходит во всем мире, и Россия продолжает пока оставаться в числе стран с невысоким уровнем суицидального поведения. Так, в 1921–1925 гг. уровень завершенных самоубийств составлял: Англия и Уэльс - 9,4; Австрия - 27,3; Бельгия - 18; Венгрия - 27,9; Германия - 22,3; Голландия - 6,2; Дания - 14,1; Италия - 8,4; Норвегия - 5,8; Финляндия - 12,4; Франция -19,5; Швеция - 14,6; Швейцария - 23,5 и т.п. В СССР уровень самоубийств в 1925 г. - 8,6, в 1926 г. - 7,8.

Таблица 17
Количество и уровень самоубийств в России (1923–1926)

Относительно быстрее растут самоубийства в столицах (табл. 18 [21, с. 13; 22, с. 15; 24, с. 8]).

Таблица 18
Уровень завершенных самоубийств в Санкт-Петербурге и Москве (1917–1926)

Как явствует из приведенных данных, Санкт-Петербург (Петроград) быстро и остро “отреагировал” на Октябрьский переворот 1917 г. и последующие катаклизмы. В Москве “суицидальная реакция” наступает несколько позднее (с 1922 г.).

Доля женских самоубийств составила в 1923 г. - 36,5%, в 1924 г. - 35,7, в 1925 г. - 32,5%, в 1926 г. - 29,5%. В 1924 г. доля женских самоубийств в Англии и Уэльсе - 29%, в Дании - 28, в Италии и Голландии свыше 26%.

Половозрастное распределение самоубийств представлено (на примере 1926 г.) в табл. 19 [24, с. 11].

Таблица 19
Половозрастное распределение уровня самоубийств в России (1926)

Территория	Пол	Возраст
		10-13	14-15	16-17	18-19	20-24	25-29	30-39	40-49	50-59	60 и>
Москва , Ленинград	м	1,1	9,4	14,6	37,2	47,3	45,8	41,1	57,9	50,7	38,9
	ж	1,0	3,4	19,8	41,0	41,1	23,1	15,3	10,6	11,9	6,0
Прочие города	м	2,3	4,4	11,6	32,8	37,1	29,1	26,6	33,4	35,6	27,1
	ж	0,3	3,9	15,7	29,1	24,4	11,3	8,9	8,0	4,8	3,7
Село	м	1,4	2,9	5,1	9,4	11,7	8,9	6,9	7,6	9,6	9,3
	ж	0,3	1,3	2,7	6,6	5,3	2,4	1,8	1,9	1,5	1,4

Обращает на себя внимание очень высокий уровень самоубийств молодежи (возрастные группы 20 - 24 года, 25 - 29 лет, 18 - 19 лет). Отмечается более высокий уровень суицида горожан, особенно в российских столицах, по сравнению с сельским населением.

Общий уровень самоубийств в 1926 г. в Москве и Ленинграде составил 41,8 среди мужчин, 19,5 среди женщин, в других городах соответственно 26,4 и 11,0, в сельской местности - 7,3 и 2,4.

Среди способов добровольного ухода из жизни (1926) первое место по-прежнему занимает повешение - 49,7%, далее следуют: с помощью огнестрельного оружия - 23,9%, отравление - 14,6, утопление - 4, с помощью холодного оружия и путем попадания под транспорт - по 3, падение с высоты - 0,5, иное - 2% [24, с. 39].

При этом городские женщины предпочитают отравление (оно выходит на первое место среди других способов), а мужчины и сельские жительницы - повешение.

В 20-е гг. подтверждается весенне-летний пик самоубийств (свыше 57%), максимум их приходится на июнь, минимум - в январе.

По дням недели в городах наиболее “суицидогенны” понедельник и среда, самый благополучный день - воскресенье, в сельской местности максимум самоубийств приходится на воскресенье и понедельник. Гипотетически можно связать такое недельное распределение (максимум - в понедельник) с похмельным синдромом.

В течение суток число самоубийств увеличивается от утра (4 - 9 час. – минимум) к ночи (23 - 3 час.) – вечеру (16 - 21 час.) с максимумом днем (10 - 15 час.).

Самоубийства в России после Второй мировой войны. Общие сведения о зарегистрированных самоубийствах в СССР, России [13; 27] и в Санкт-Петербурге [28, 29] представлены в табл. 20. Понятно, что данные по СССР приводятся до года его распада. К сожалению, мы не располагаем официальными сведениями по России и Петербургу до 80-х гг. Однако основные тенденции динамики завершенных самоубийств прослеживаются вполне определенно.

Таблица 20
Количество и уровень завершенных самоубийств в СССР, России и Санкт-Петербурге (1965–1996)

С первого года горбачевской перестройки сокращается уровень самоубийств, достигая минимальных показателей в 1986 (СССР, Россия), 1987 (Петербург) гг. У людей появилась надежда на улучшение удушливой атмосферы экономической, политической, социальной стагнации.

Однако эйфория продолжалась недолго. С 1988 г. начинается медленный, постепенный рост самоубийств с последующим резким скачком в 1992 г. (на 17% в России и на 12% в Петербурге). В 1993 г. в России уровень самоубийств (38,1) почти достигает “рекордного” показателя 1984 г. (38,7), и Россия делит с Эстонией (38,1) 4-5 места в мире (после Латвии - 42,3, Литвы - 42,1 и Венгрии - 39,8). А показатели 1994 и 1995 гг. (свыше 40) оказываются экстремальными (выше 40 фиксировался уровень только в Венгрии в 1980-1989 гг.). В 1994 г. Россия (41,8) выходит на второе место в мире (после Литвы - 45,8) [12].

Доля смертей в результате самоубийств в общем количестве умерших составила: 1990 г. - 2,4%, 1991 г. - 2,3, 1992 г. - 2,6; 1993 - 2,6, 1994 г. - 2,7%. Сто пятьдесят лет назад этот показатель в России равнялся 0,06 - 0,09%.
Неслучайный характер тренда завершенных самоубийств в России, их зависимость от социальных, экономических, политических условий можно проследить в сравнении с динамикой самоубийств в некоторых странах бывшего “социалистического лагеря” (табл. 21).

Единство судеб определяло относительно общий характер трендов добровольного тотального ухода из “лагеря” [15, с. 98 – 103].

Таблица 21
Уровень завершенных самоубийств в странах Восточной Европы (1956 - 1994)

Для Болгарии, Венгрии, Польши, так же как и для СССР – России, характерно значительное возрастание уровня самоубийств с середины 50-х гг. до 80-х гг. (по мере “упрочения социализма”?) с максимумом в 1983 – 1986 гг., затем некоторое снижение показателей и новый рост с 1989 и в 1992 – 1993 гг.

Румыния (так же как “социалистические страны” Юго-Восточной Азии - Вьетнам, Северная Корея) не давала сведений о смертности в ВОЗ, и мы располагаем лишь данными за 1992 г. (11,6).

Заметим, наконец, что в республиках бывшего СССР прослеживается рост уровня самоубийств в “постперестроечное” время: за период с 1988 по 1993 г. в Казахстане с 17,0 до 23,5, в Латвии с 23,1 до 42,3 (в 1994 г. - 40,6), в Литве с 26,6 до 42,1 (в 1994 г. - 45,8), в Эстонии с 24,3 до 38,1, а в 1994 г. - 40,9 (при этом с 1984 по 1988 г. уровень самоубийств снижался с 32,9 до 24,3 [29]); в Белоруссии с 1989 по 1993 г. наблюдался рост с 21,7 до 28,0.

Соотношение женских и мужских завершенных самоубийств в России близко к мировым: 1:3, 1:4. Однако, за последние годы темпы роста самоубийств мужчин превышают темпы роста женских самоубийств, в результате чего доля последних составила: 1988 г. - 24,9%, 1989 г. - 22,5, 1990 г. - 22,4, 1991 г. - 21,6, 1992 г. - 19,7, 1993 г. - 18,0, 1994 г. - 16,8%. Очевидно, это свидетельствует, во-первых, об относительно больших психотравмирующих нагрузках на мужчин, а во-вторых, о большей пластичности и адаптивности женщин к условиям социального бытия. Об этом же говорит и увеличивающийся разрыв в ожидаемой продолжительности жизни мужчин (1987 г. - 65 лет, 1994 г. - 58 лет,) и женщин (1987 г. - 75 лет, 1994 г. - 71 год) [27]. Среди покушавшихся на свою жизнь доля женщин, по данным региональных исследований, существенно выше.

Возрастная структура завершенных самоубийств в России в рассматриваемый период в целом соответствует мировым тенденциям (в отличие от начала века, когда необычайно высок был уровень самоубийств молодежи): возрастание уровня самоубийств с возрастом до группы 50 - 59 лет, небольшое снижение среди 60 - 69 летних и вновь рост для группы старше 70 лет (подробнее см.: [15, с. 105 – 109]). При этом, разумеется, возможны некоторые отклонения. Так, у женщин в некоторые годы отсутствует снижение уровня самоубийств в возрасте 60–69-летних, а у мужчин в 1994 г. наблюдается рост суицида в старшей возрастной группе (70 лет и старше). В 1996 г. отмечается самый высокий за предшествующие десять лет показатель самоубийств у мужчин в возрасте 20–24 лет (72,9 на 100 тыс. человек соответствующего пола и возраста).

Приведем в качестве типичного возрастное распределение уровня самоубийств в 1993 г. (табл. 22) [27, с. 36].

Таблица 22
Половозрастное распределение уровня (на 100 тыс. соответствующего пола и возраста) завершенных самоубийств в России в 1993 г.

Нельзя не отметить очень высокий суицидальный риск мужчин зрелого возраста (30 - 59 лет). Возрастная структура покушавшихся на свою жизнь существенно иная: наиболее высокие показатели, по данным региональных исследований (А.Амбрумова, С.Бородин, Я.Гилинский, А.Михлин, Л.Смолинский и др.), среди возрастных групп 20 - 24 года и моложе 20 лет. Очевидно, повышенная импульсивность молодых, их незакаленность в житейских бурях быстрее приводят к эмоциональным поступкам, включая суицидальные, но в силу тех же обстоятельств и “стихийности” покушения, чаще всего не завершаются летальным исходом.

Еще недавно многие исследователи отмечали относительно более высокий уровень самоубийств в России среди горожан. Однако статистика последних лет свидетельствует об обратном. Так, в 1986 г. уровень завершенных самоубийств (на 100 тыс. соответствующей группы населения - городского, сельского) составлял среди горожан 21,2, среди сельского населения - 27,5, т. е. на 29,7% больше [31, с. 75]. В 1987 г. уровень самоубийств в городах - областных центрах различных регионов России был представлен следующим образом (в порядке убывания): самый высокий уровень (23,4) в Восточно-Сибирском регионе, далее следуют Северный (22,4), Уральский (22,3), Дальневосточный (21,7), Западно-Сибирский (21,2), Прибалтийский (21,1), Поволжский (20,9), Волго-Вятский (18,0), Центральный (16,6), Северо-Западный (15,5), Центрально-Черноземный (14,7), Северо-Кавказский (10,6) [31, с. 78]. В 1994–1996 гг. коэффициент смертности от самоубийств среди сельского населения превысил 50, для городского населения колеблется от 35,4 до 37,9 (на 100 тыс. населения).

Статистика не дает ответа на вопрос о роли иных социально-демографических факторов в генезисе социального поведения. Наши и московские исследования 70 - 80-х гг. [9; 32, с. 109–112] позволяют обозначить некоторые тенденции.

Наличие семьи - в целом антисуицидальный фактор. Уровень самоубийств среди несемейных, одиноких обычно выше. С другой стороны, семейные конфликты могут сами стать поводом трагического выбора. Эта двойственная роль семьи (без семьи - плохо, плохая семья - еще хуже) проявляется в мотивации суицидальных актов. По данным А.Амбрумовой (Москва) и Я.Гилинского, Л.Смолинского (С.-Петербург), выявлены: высокий процент самоубийств по мотивам, связанным с одиночеством или же семейным конфликтом; преобладание мотивов, зависящих от конфликтов в семье; более значимый для мужчин мотив конфликтности в семье при более значимом для женщин мотиве одиночества.

Среди суицидентов преобладают лица с относительно невысоким образовательным уровнем и относительно низким социальным статусом (рабочие, безработные, неработающие и неучащиеся). К группам повышенного суицидального риска относятся также военнослужащие срочной службы (до 70% всех самоубийств в армии приходятся на первый год службы), заключенные (60% всех самоубийств в течение первых трех месяцев и в последние месяцы перед освобождением), офицеры в отставке и лица, вышедшие на пенсию. Очевидно, наиболее “суицидоопасен” не столько определенный (пусть низкий) статус, сколько его изменение, утрата положения, занимаемого в обществе (“комплекс короля Лира”).

Отметим, наконец, что результаты наших исследований вновь подтвердили закономерность сезонного распределения самоубийств: весенне-летний максимум при осенне-зимнем минимуме [9; 33].

Сохранились российские тенденции, относящиеся к способу ухода из жизни: на первом месте - самоповешение, на втором - отравление (с несколько более высокими показателями у женщин), далее следует применение холодного оружия, падение с высоты, применение огнестрельного оружия (у мужчин) и утопление (у женщин). По сравнению с XIX в. сократилась роль огнестрельного оружия, однако в последнее время его значение как способа самоубийства вновь возрастает.

Самоубийство в системе индикаторов социального благополучия/ неблагополучия

Давно было замечено, что суицидальное поведение служит важным и тонким индикатором социального, экономического, политического состояния общества [8 и др.]. Нам кажется, что проанализированные выше сведения о самоубийствах в России XIX - XX вв. лишь подтверждают этот тезис.

Издавна убийства и самоубийства рассматриваются как взаимосвязанные показатели социального благополучия /неблагополучия. Предлагается рассматривать сумму уровня убийств и самоубийств как интегральный индикатор уровня социальной патологии [31]. Тогда, например, уровень социальной патологии увеличился в России с 1980 по 1993 г. с 34,1 (9,7 + 24,4) до 68,7 (30,6 + 38,1), т. е. более чем в два раза за пять лет. Для сравнения – уровень социальной патологии за те же годы уменьшился в Австрии с 25,5 (24,4 + 1,1) до 22,6 (21,3 + 1,3), в Дании с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), в Канаде с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), во Франции с 21,9 (20,9 + 1,0) до 21,3 (20,3 + 1,0) и т. п.

Мы попытались применить частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств в качестве одного из возможных социальных показателей, характеризующих как степень социального благополучия/неблагополучия, так и классифицирующий индикатор степени “цивилизованности” - “социальности”, заимствуя терминологию А.Зиновьева [34, с. 127 – 128]. При этом мы исходили из того, что, во-первых, убийства и самоубийства суть два проявления агрессии. Во-вторых, оба эти явления социально обусловлены и имеют относительно низкую латентность. В-третьих, оба социальных феномена представляются наиболее экстремальными способами “разрешения” социальных и личностных конфликтов. В-четвертых, самоубийство служит более “цивилизованной” и достойной человека реакцией, нежели убийство.

Нам кажется весьма примечательным, что обнаруживается некая печальная преемственность высокого (и все увеличивающегося) показателя “социальности” (нецивилизованности) в России последних лет (табл. 23) и удивительного для Европы XIX в. превышения количества и уровня самоубийств над самоубийствами в России еще в 1825 - 1831 гг., а также в славянских землях Австрии (Далмация, Иллирия, Семиградская область) [20, с. 35–36]. Впрочем, это уже предмет специальных самостоятельных исследований.

Таблица 23
Уровень смертности от убийств и самоубийств в России (1988 - 1993)

Напомним, что в 1992–1994 гг. соотношение уровеней смертности от убийств и самоубийств составлял: в Австрии - 0,06; в Болгарии - 0,26; в Дании - 0,05; в Нидерландах - 0,12; в Норвегии - 0,08; в Польше - 0,18; в Финляндии - 0,12; во Франции - 0,05; в Швеции - 0,08; в Японии - 0,04. Высок этот показатель в США - 0,85, Мексике - 7,52, Пуэрто-Рико - 2,72.

Рост уровней убийств и самоубийств в России, резкое (более чем в два раза за пять лет) увеличение и значения интегрального показателя социальной патологии, и индикатора цивилизованности-социальности лишний раз свидетельствуют о глубочайшем и всестороннем (тотальном) кризисе современной России, заставляя еще и еще раз задуматься о причинах происходящего и путях выхода из кризиса (если это еще возможно).

Литература

Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М., 1994.
Halbwachs M. Les Causes du Suicide. Paris, 1930.
Shneidman E. Definition of Suicide. Jason Aronson Inc., 1994.
Wekstein L. Handbook of Suicidology: Princepls, Problems, and Practice. New York, 1979.
Lester D. Understanding Suicide: a Case Study Approach. New York, Inc., 1993.
Тихоненко В.А. Классификация суицидальных проявлений // Актуальные проблемы суицидологии / Ред. А.Портнов М., 1978. С. 59–71.
Амбрумова А.Г., Тихоненко В.А. Суицид как феномен социально-психологической дезадаптации личности // Там же. С. 6–28.
Бокль Г. История цивилизации в Англии. СПб., 1986. Т. 1, ч. 1.
Гилинский Я.И. Самоубийство как социальное явление // Проблемы борьбы с девиантным поведением / Ред. Б.Левин. М., 1989. С. 44–68.
Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России / Ред. В.А.Ядов. 2-е изд. М., 1998. С. 587–609.
Гернет М.Н. Избранные произведения. М., 1974.
Palmer S., Humpherey J. Deviant Behavior: Patterns, Source and Control. New York; London, 1990.
World Health Statistics. 1995. Geneva, 1996.
Podgorecki A. Patologia zycia spolecznego. Warszawa, 1969.
Гилинский Я., Афанасьев В. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. СПб., 1993.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.
Akers R. Deviant Behavior: A Social Learning Approach. Belmont (California), 1985.
Амбрумова А.Г., Ратинов А.Р. Мультидисциплинарное исследование агрессивного и аутоагрессивного типа личности // Комплексные исследования в суицидологии М., 1986. С. 26–44.
Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. М., 1995.
Веселовский К.С. Опыты нравственной статистики в России. СПб., 1847.
Самоубийства в СССР: 1922-1925. М., 1927.
Бруханский Н.П. Самоубийцы. Л., 1927.
Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма. СПб., 1911. Т. 8., Вып. 3.
Самоубийства в СССР в 1925 и 1926 годах. М., 1929.
Гернет М.Н. Моральная статистика: (Уголовная статистика и статистика самоубийств). М., 1992.
Гернет М.Н. Преступность и самоубийство во время войны и после нее. М., 1927.
Российский статистический ежегодник. 1996: Статистический сборник. М., 1997.
Основные показатели демографических процессов в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. СПб., 1997.
Население Санкт-Петербурга. СПб., 1994.
Кельник А. Самоубийство в Эстонии: Тенденции и динамика // Теоретические проблемы изучения территориальных различий в преступности/ Ред. Э.Раска. Тарту, 1989. С. 129–140.
Смидович С.Г. Самоубийства в зеркале статистики // Социолог. исследования. 1990. №4. С. 74–79.
Амбрумова А.Г., Бородин С.В., Михлин А.С. Предупреждение самоубийств. М., 1980.
Гилинский Я., Смолинский Л., Проскурнина Н. Социальные и медико-психологические проблемы суицидального поведения молодежи // Отклоняющееся поведение молодежи / Ред. Э.Раска. Таллин, 1979. С. 91–104.
Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: На фоне российской действительности эпохи постперестройки // Мир России. 1995. № 2. Т. 4. С. 118–131.