Почему мы себя убиваем,
или
Почему мы себя не убиваем

Восемь лет спустя

Веяние времени: к клинике скорой помощи от “Электросилы” теперь можно домчаться на маршрутном такси за три рубля. Токсикологическое отделение все то же — дверь без ручки, ручки в кармане белых халатов. Владимир Михайлович Бучко два года назад отметил тридцатилетний юбилей своего заведования, но с виду все такой же. Встретились как старые друзья. На жизнь страны он смотрит философски: трудно понять, какие изменения к добру, а какие к худу. Но что отравленников надо вытаскивать и при красных, и при белых — в этом сомнений по-прежнему нет: Хемингуэй не зря советовал искать настоящих людей на передовой. С медикаментами настоящие люди как-то выкручиваются, хотя на одного больного полагается восемь рублей в сутки, а бутылка глюкозы стоит пять. Из положения выходят отчасти за счет легких больных, а отчасти перерасход возмещает комитет здравоохранения.

Цифры суицидальных попыток с нашей последней встречи возросли не так уж радикально, только больше приходится переводить в психиатрическую больницу из-за опасности рецидива. Вот кто действительно рванул вверх — это наркоманы: число поступлений с передозировкой выросло в десятки раз. Преимущественно молодежь, работают в основном там же, где потребляют: сажают на иглу других и с них кормятся. Но вникать в эти дела опасно — наркодельцы, в отличие от их преследователей, по-настоящему заинтересованы в эффективности своего труда.

В чем улучшение — почти исчезли отравления суррогатами алкоголя — плохая водка все же лучше хорошей отравы. Что до суицида — Владимир Михайлович по-прежнему уверен, что экономические пертурбации на эту категорию мало влияют. Бедность, безработица — как правило, этого мало. чтобы убить нашего человека, если в личной сфере у него все в порядке. “Но, может быть, трудное материальное положение увеличивает число личных конфликтов, а уже из-за конфликтов?..” Это возможно. Но если люди, попавшие в трудное положение, возьмут за правило быть друг с другом вдвойне предупредительными и снисходительными, они могут этим спасти жизнь себе и своим близким.

Новая девушка-психиатр подтверждает, что материальные лишения могут стать причиной самоубийства, как правило, лишь на фоне скверных семейных дел — пьянство мужа и т. п. Довольно часто к ней попадают сверх головы накормленные жены бизнесменов: плетка бедности, подгонявшая к труду, исчезла, а добровольной тяги ни к какому делу нет, а тут еще муж, поскольку содержит ее как барыню, обращается как со служанкой, почти открыто изменяет... Она пытается найти утешение в алкоголе — дальше понятно. Пьер Безухов обнаружил в плену, что все несчастья происходят от избытка, а не от недостатка.

Бизнесмены тоже попадаются — влез в долги, наехал рэкет... Женщины довольно часто приходят к суициду чуть ли не как к заключительному этапу деградации, увы. Студенты вузов довольно редки, но во время сессии поступают заметно чаще. (В Японии провал на экзамене — одна из важных причин суицида.)

Высок уровень самоубийств среди наркоманов — в их рядах нередки и богатые господа, когда-то пожелавшие хорошо расслабиться за свои бабки. Зато людей с высшим образованием по-прежнему мало — хотя по ним уж никак не слабее прочих ударила и бедность, и потеря статуса. Культура и сегодня укрепляет наш дух, а не расслабляет его, как это было сто лет назад. Даже простая вежливость в семье и то может оказаться спасительной.

Заниматься серьезной психотерапией в пределах клиники по-прежнему немыслимо:

на каждого пациента требуются часы — понадобился бы сорокачасовой рабочий день. Удается лишь более или менее прикинуть, кого можно выписать, а кого от греха отправить под надзор в психбольницу. Если родственники не поклянутся, что не спустят глаз. Они, кстати, тоже часто избегают психиатрической лечебницы как некоего клейма на всем семействе.

“Рецидивистов”, увы, немало, некоторые попадают аж в шестой раз... И не думайте, что это несерьезно — несерьезных суицидальных попыток не бывает: попытка может начаться как демонстративно-шантажная, а закончиться как самая что ни на есть трагическая. Особенно если окружающие дают знать, что не принимают ее всерьез. Со смертью всякие шутки плохи: раскрыть окно и сказать “прыгай” тому, кого вы считаете трусом, — однажды он может принять вызов. Хирургу, зашившему горло, тоже не стоит шутить: “В следующий раз откинь голову”, — он может послушаться.

Но реабилитационной программы — каких-то рук, в которые по выписке автоматически попадал бы суицидент, по-прежнему не существует. “А почему бы не установить контакты с уже имеющимися в Петербурге психотерапевтическими службами?” — “У нас подрабатывает один молодой ученый — он что-то пытался”.

Я связался с ним. Он разговаривал тоскливо-раздраженным голосом. Все упирается в деньги. Да, в районах есть психотерапевты, но у него нет уверенности в их компетентности. “Ну, а если познакомиться с ними поближе?” — этот вопрос застревает у меня в горле: если все упирается п деньги, а денег за эту работу не положено... Кое-кто из психотерапевтов ему лично знаком, прибавил он, сначала он и давал при выписке их телефоны, но тут кончились чернила в принтере, он и перестал.

Зарплата в этом отделении скорби, как у всех: полторы станки около шестисот рублей. со стажем, с первой категорией набегает до восьмисот. Примерно. Так что закончить можно традиционно: пока “наше государство” (некое совершенно отдельное от нас образование) не выдерет откуда-то достойную нас зарплату, мы и мест в метро уступать не будем. Они нас попомнят!

А как в целом обстоят в Петербурге дела с волонтерской психологической помощью? И вообще с негосударственной? Я задал этот вопрос знаменитому психиатру, психологу, психотерапевту Виктору Ефимовичу Кагану, одним лишь перечислением титулов которого я мог бы удвоить свой гонорар. Может быть, не случайно он еще и тонкий поэт, что, кстати, ощущается в его последней книге “Психотерапия для всех и для каждого”, которую я рекомендую всем и каждому.

Общественных организаций, специально ориентированных на помощь суицидентам, Виктор Ефимович не знал. Но — человек приходит к самоубийству через какую-то конкретную беду, и обществ, в принципе способных поддержать человека на более ранних этапах, со времени перестройки развилось и окрепло довольно много: “Ночлежка” Соколова, ассоциация онкологических больных, солдатских матерей, анонимных алкоголиков, инвалидов разного рода, женщин, страдающих от мужской необузданности, завязавших наркоманов, матерей, чьи дети оказались в зависимости от наркотиков... Инициаторами новых ячеек часто становятся “мягкие маргиналы”, которые начинают дело для решения каких-то своих проблем, но постепенно обретают опыт, наращивают статус: формула “Помогая другим, помогаешь себе” иногда дает отличные результаты.

Негосударственных психотерапевтических организаций тоже порядочно — если вовремя устранять конфликты в семье, в себе, на службе, специальная суицидологическая помощь, скорее всего, и не понадобится. Конкретно же волонтерская помощь — ее используют в весьма известной в Петербурге “Гармонии” что на улице Гастелло у “Зенита”: “Гармония” гармонически сочетает платные и бесплатные услуги, а на телефоне доверия (108-4041) сидят именно волонтеры. Подбирать туда стараются молодых психологов, стремящихся набраться опыта одновременно с завершением образования, но это условие необязательное. Обязательное — волонтер не должен иметь неразрешенных собственных проблем, настолько острых, чтобы какое-то несчастье клиента могло вырубить и его. Принцип психологической помощи — не давать советов, а раскрывать потенциал клиента, благодаря которому он становится способен сам принимать решения и нести за них ответственность, Именно в утрате этого потенциала чаще всего и бывает дело. Если офицер стреляется из-за систематической задержки зарплаты, значит, что-то в нем самом не в порядке: если в тридцать пять — сорок лет ты не мыслишь жизни без этих капитанских погон и так боишься поражения, что предпочитаешь умереть, но не попробовать себя в... Да хоть в наемниках — и то побарахтаешься!

А если человек собрался помогать суицидентам, да только кончились чернила в принтере, — может, с ним тоже что-то не в порядке? Боюсь, поддерживать других может только тот, кто убежден, что всюду дело прежде всего в человеческой воле, а не в деньгах. Нам сегодня страшно мешает жить еще и такая зараза: тот, кто работает не ради денег, вместо того чтобы гордиться своим бескорыстием, как это было во все времена, напротив, стыдится его, не понимая, что, отказываясь от важного дела, чтобы не чувствовать себя дураком, он отнимает у себя смысл существования, губит собственную судьбу, оставляя себя без самореализации.

Великий Дюркгейм в своей классификации специально выделил “эгоистическое самоубийство”: человек ничего не хочет делать для других и оттого утрачивает цель жизни, ибо всякая мало-мальски сложная деятельность так или иначе направлена на служение обществу; эгоизм — одно из самых больших несчастий, которые могут выпасть на долю человека. Но когда человек вовсе не эгоистичный хочет что-то сделать для людей, но не позволяет себе из принципа, — до такого безумия мир еще не доходил.

“Гармония” запомнилась мне с начала 90-х подчеркнуто доброжелательной атмосферой и повальной интеллигентностью. Елена Ларионова, занимающаяся подготовкой волонтеров, этому канону вполне соответствовала. Обсуждение вопросов самых головокружительных обнаруживало в ней ум, твердость духа и серьезность. Психотерапевту важно всегда быть искренним с собой, считает она, он должен сознавать, что с ним происходит. Нет, контроль разума не убивает чувств, их убивает стремление заменить чувства разумом. “Боюсь, не все с вами согласятся...” — “Ну и что?” Разум не отменяет ни радости, ни гнева — отсутствие чувств свидетельствует не об уме, а о безразличии.

Специальной техники привлечения волонтеров у них нет — приходят те, до кого этот молчаливый призыв доносится через цепочку знакомств. Чаще это молодые люди, желающие набраться опыта (главный мотив на Западе — чистый альтруизм). Волонтеры обязываются проработать примерно полтора года, два раза в неделю по шесть часов. Как и в Лондоне, основной состав — женщины (правда, там порядочно домохозяек). Лекций немного — в основном ролевые игры (каждый играет себя). Часть отсеивается — все больше из-за того, что их внутренние проблемы мешают им слушать других,

Телефон “Гармонии” имеет уклон в сторону подростковых проблем (и, следовательно, родительских). В трудных случаях приглашают на прием. Плата по соглашению (бедным делается скидка вплоть до полной бесплатности). Если не могут помочь, выражают готовность вернуть деньги. Приятно отметить, что катастрофических злоупотреблений не наблюдается. Главное, что мучает людей, — чувство ненужности. А избавиться от него, взявшись что-то делать для других бесплатно. решается не всякий.

Помимо платных психотерапевтических сеансов и консультаций, “Гармония” зарабатывает целым рядом образовательных программ (это предмет для особой статьи). Сотрудники “Гармонии” и сами без конца учатся и переучиваются, высшая квалификационная категория у них норма жизни. Поскольку в психотерапии технические вопросы неотделимы от мировоззренческих, философские дискуссии высокого уровня в “Гармонии” — будничный хлеб.

Несмотря на высокую долю благотворительности в отношениях с клиентами, “Гармония” и после августовского кризиса удержалась на плаву.

Государственным телефоном доверия в Петербурге заведует доктор медицинских наук Виктор Александрович Калягин — в прошлом специалист по расстройствам речи, — надеюсь, это помогает ему улавливать оттенки отчаяния и фальши в голосах его собеседников. Психологическая помощь по телефону имеет свои плюсы — анонимность, незримость, возможность прервать диалог в одностороннем порядке, а также, как выразился Виктор Александрович, “голос более идеален”, Тем не менее Виктор Александрович и во плоти четок, логичен и явно расположен к собеседнику. Специальную подготовку он прошел в Таллинне — в Международном эстонско-шведском институте суицидологии. Из граждан Эстонии там обучались и волонтеры, но из России — только врачи высокого ранга. В Петербурге же психотерапевтов — при наличии трех лет психиатрического стажа — готовят в академии последипломного образования. При всех финансовых трудностях в провинции я несколько раз встречал специалистов, учившихся в нашем городе.

В течение суток на каждый телефонный аппарат (их три, включая, к сожалению, и административный) поступает от полусотни до сотни звонков — напоминаю номер: 323-4343, а то в справочниках до сих пор держится прежний. Дежурство суточное. Психотерапевты бывают двух типов — сочувствующий (моделирующий клиента своей психикой) и манипулятивный. Каждый опять-таки имеет свои плюсы, но даже при самой надежной защите все равно возникает сопереживание. На Западе психотерапевту через три года положен год отпуска, но что об этом толковать.

Среди звонков довольно много мусорных и даже хулиганских. То поддатая баба потребует найти ей мужика, то поддатый мужик, пользуясь анонимностью, для профилактики обматерит или своим идеальным голосом пообещает набить морду. Встречаются ситуации экзотические: молодой бизнесмен, благодаря настойчивости, заражается спидом от своей подруги юности, но от этого любовь их только крепнет, и если бы не убыль дней... Однако на первом месте все же идут семейные проблемы, затем любовные и лишь потом — материально-бытовые (в США наиболее частые мотивы суицида — материальные, карьерные, связанные со здоровьем и потерей любимого человека). Кого-то приходится направлять в кабинет социально-психологической помощи (должен быть в каждом районе, но есть не везде), изредка — даже в кризисный стационар. Прямые суицидальные намерения высказывают сравнительно редко, но — любая острая проблема может оказаться первым шагом.

Исходный принцип беседы — полное приятие, подчеркнутое доверие, подчеркнутое настолько, что наводит собеседника на мысль:

“А действительно ли я говорю правду?” Вопросы задаются только уточняющие, сосредоточивающие внимание на фактической стороне дела. Если, скажем, женщина намерена обратиться к покинувшему ее мужчине с призывом: “Ты сволочь — вернись!” — можно дружески поинтересоваться, а на какие жертвы она ради этого готова. Он возвращается, а она остается прежней, правильно ли понято ее желание? Чтобы построить связный рассказ, человек волей-неволей вынужден как-то структурировать ситуацию — отделить важное от второстепенного, сформулировать свои цели и выделить приоритетные, перечислить возможные варианты, инвентаризировать имеющиеся ресурсы... Когда же он видит собственную ситуацию не растрепанным клубком, а обозримой системой, в которой устранение таких-то элементов ведет к таким-то последствиям, — очень часто он оказывается уже в состоянии сам принять решение и взять на себя ответственность за него.

Но бывают ситуации, когда человек уже не ищет выхода, потому что его действительно нет, а лишь оказывается не в силах перенести потерю, болезнь, старость — тогда необходимо в его разбитой жизни находить какие-то светлые осколки, чтобы составить из них некую переносимую мозаику, нужно указывать человеку на его скрытые ресурсы. В принципе он мог бы сделать это и сам, но, к несчастью, в кризисных ситуациях люди страдают когнитивной деформацией — все черное они видят лучше не надо, а к светлому слепы, как совы.

Все это Виктор Александрович излагал ясно, умно, доброжелательно — хорошо, что именно он оказался на этом месте. А мировоззренческие вопросы перед ним встают? Разумеется. Нам требуется восстановить культуру отношения к смерти — мысли о ней способны не только вселять ужас, но и повышать ценность каждого дня, заставлять беречь минуты, развенчивать суетные ценности... Но все эти размышления — продукт его личной склонности, систематической школы смыслоискательства (достижений человечества в этой сфере) психотерапевты не проходят. Хотя при случае Виктор Александрович готов напомнить клиенту, склонному к играм с религией, что вера самоубийство воспрещает, что она велит даже благодарить за посылаемые небом испытания.

Единой системы реабилитации и патронажа, куда при выписке автоматически попадал бы покушавшийся на свою жизнь, повторяю, нет. Системы, основанной хотя бы на личных знакомствах, — для этого было бы достаточно проводить систематические встречи. Тот, кто осуществит это, сделает себе имя. Самому Калягину грезятся какие-то греющие душу огоньки в микрорайонах — до поликлиники не каждый дойдет, да и место это не слишком веселое. Такие огоньки могли бы гореть и в частных квартирах — даже это могло бы стать светлой точкой в беспросветном одиночестве, которое (особенно женщин) часто приводит в кризисный стационар.

Привлечь волонтеров? Он думал об этом. Но у медицинского руководства есть мнение (не лишенное оснований), что при государственной службе не должно быть неуправляемых подразделений, где хотят — работают, хотят — не работают, хотят — слушают докторов, хотят — знахарей и колдунов... Что это за работники, которым нельзя приказать, которых нельзя наказать, которых непонятно как уволить... Я не иронизирую — деятельность государственных служащих и впрямь должна регулироваться четкими инструкциями. И вместе с тем очень жаль, что государство так мало использует этический потенциал населения. Правда, в отдельных городах кое-что делается — там, где администрация доверяет умению своих работников удерживать волонтеров в работоспособном состоянии.

Зато негосударственные организации — они же не скованы инструкциями. Я уж и не о гуманизме — торговец прохладительными напитками поступит только разумно, если в жаркий день поставит свою будку у выхода со стадиона. Точно так же психотерапевтическая организация, которая установила бы стабильные контакты с клиникой скорой помощи, пропуская через свои руки каждого “попыточника”, не просто составила бы себе имя, но и создала прочную клиентскую базу. А проведя инвентаризацию всех наличествующих сил, способных оказывать ту или иную психологическую поддержку, и взяв на себя функции некоего диспетчера, подбирающего для каждого то, что ему лучше подходит, — такая организация заняла бы в Петербурге лидирующее положение. Что в итоге снова положительно отразилось бы на ее доходах.

Все, что для этого требуется, — довольно долго не гнаться за немедленными доходами: тот, кто ничего не хочет делать бесплатно, часто отнимает у себя не только самореализацию, но и прибыль.