|
|
Социальные координаты наркотизма 5. Социально-структурные детерминанты отношения к преследованию потребителей наркотиковНаряду с выяснением масштабов и детерминант приобщенности к потреблению наркотических веществ, программа исследования, опиравшегося на уличный опрос представителей всего взрослого населения, предполагала также выявление отношения к уголовной ответственности за потребление наркотиков, введенной весной 1998 года. На вопрос: "Нужна ли уголовная ответственность за ПОТРЕБЛЕНИЕ наркотиков (или наказывать можно только за их НЕЛЕГАЛЬНОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ)?" - ответы распределились следующим образом. Около половины - 51% - из более двух тысяч опрошенных жителей Самары согласились с необходимостью наказания за потребление наркотических веществ (в том числе 22,5% твердо убеждены в необходимости уголовного преследования, а остальные - 28,5% - склоняются к этому не столь уверенно). Не согласились с ними около трети - 35,5% - жителей областного центра (в том числе 17,5% категорически и 18% не столь жестко). Остальные - 13,5% - не смогли однозначно определить свое отношение к этому вопросу. В "трехтысячном" массиве всех опрошенных в Самарской области уголовное преследование наркотизма поддержали 55% респондентов (в том числе 27% твердо убеждены в необходимости такого преследования, а остальные - 28% - склоняются к этому не столь уверенно). Не согласились с ними 32% всех опрошенных в Самарской области, а остальные 13% не смогли однозначно определить своего отношения к этому вопросу. Как видим, в обоих случаях сторонников уголовного преследования потребителей наркотиков примерно в полтора раза больше, чем их противников. Во всесоюзном опросе, проведенном ВЦИОМом на излете существования СССР, общая численность высказавшихся за уголовное преследование "наркоманов" составила ровно столько же (51%), сколько восемь лет спустя мы получили в опросе жителей Самары [83, c. 121]. При этом большая часть - 27% из 51% всесоюзных противников наркотизма - высказались тогда не просто за преследование, а даже за ликвидацию наркоманов. Не забудем, однако, что тогда "наркоманы" только-только стали появляться в ма ссовой коммуникации и общественном сознании и вместе с хиппи, проститутками и гомосексуалистами были еще достаточно новыми, пугающими своей необычностью персонажами. Интересно, что "советский простой человек" к наркоманам был терпимей, нежели к представительницам древнейшей профессии или представителям сексуальных меньшинств. За ликвидацию проституток высказались тогда 28%, а за ликвидацию гомосексуалистов - 33%; общее же количество высказавшихся за репрессии этих девиантов составило в том опросе 60% и 63%, соответственно. Сегодняшний "наркоман" (как не без помощи журналистов и некоторых "профессионалов" обозначает обыденное сознание всех употребляющих какие-либо наркотики помимо алкоголя, табака и кофе) уже перестал быть пришельцем из другого мира и перешел в разряд рядовых персонажей регулярных телевизионных "Сумерек". Но свидетельств снижения ригоризма по отношению к потребителям наркотиков пока не наблюдается. Более того, если в 1991 году за уголовное преследование потребителей наркотиков высказалось 45% опрошенных жителей Петербурга, то в повторном опросе 1994 года эту меру поддержали уже 58% жителей города на Неве [6; c. 101]. Как видим, общественное настроение по-прежнему на стороне государственного прогибиционизма и усиления жесткости мер по отношению к "наркоманам". Такая поддержка общественного сознания, на первый взгляд, должна обнадеживать инициаторов жесткой запретительной политики по отношению к потребителям наркотиков. Тем более, что основная причина этого отношения совсем не в том, что сами потребители наркотических веществ составляют явное меньшинство населения. Напомним, что численность не согласных с уголовным преследованием за потребление наркотиков на порядок больше, зафиксированного в нашем опросе количества их постоянных потребителей (35,5% против 2,5%). Противников жесткого государственного прогибиционизма значительно больше (чуть ли не втрое) численности всех, кому хотя бы однажды довелось пробовать наркотики (35,5% против 13,5%). Но главное заключается в том, что отношение к уголовному преследованию потребителей наркотиков с личным опытом их потребления связано, как свидетельствуют полученные данные, не так однозначно, как можно было бы предположить. табл. 3.1
Из таблицы 3.1 видно, что среди никогда не пробовавших наркотики сторонников уголовного преследования за их потребление немногим более половины. Противники же государственного прогибиционизма здесь, как и в целом среди населения Самары, составляют около трети. Иначе говоря, распределение позиций в отношении к уголовному преследованию за их употребление почти не отличается от распределения позиций отношения к этому вопросу среди всех опрошенных жителей Самары. Сходство это объясняется главным образом тем, что люди, никогда не пробовавшие наркотиков, составляют подавляющее большинство - свыше 85% жителей Самары. Кроме того, хотя позиции знакомых со вкусом наркотиков заметно отличаются от базового отношения непричастных, отличие это не настолько кардинально, чтобы приобщенное меньшинство смогло бы как-то существенно повлиять на общую картину. Обращает на себя внимание то, что сторонники уголовного преследования за потребление наркотиков обнаруживаются не только среди никогда не пробовавших их или среди имеющих прошлый опыт приобщения к ним, но и среди нынешних "актуальных" потребителей наркотических веществ. Иначе говоря, запретительную политику поддерживают и те, против кого направлены ее основные репрессии. Причем, как это ни парадоксально, но численность сторонников жесткого прогибиционизма среди этих актуальных потребителей даже больше, чем количество не поддерживающих его (46% против 42%). Одно из простейших (и ближе всего лежащих) объяснений этого парадокса состоит в том, что таким образом какая-то часть нынешних активных потребителей наркотиков надеется "облегчить" себе выход из своей наркотической зависимости. Однако принять эту версию в качестве основного объяснения обнаруженного парадокса мешают широко известные свидетельства нынешнего уровня эффективности принудительного лечения наркомании. Более убедительной представляется социально-психологическая версия о различении общего правила и частного случая. Похоже, что у значительной части актуальных потребителей наркотических веществ естественный ценностный конформизм по отношению к доминирующей социальной норме (в соответствии с которой употребление наркотиков является одной из форм делинквентного поведения) органично сочетается с собственным витальным гедонизмом. Нечто похожее происходит и в том случае, когда причастные к мелким (и не только мелким) кражам "в принципе" солидаризуются с общими нормами, в соответствии с которыми такие деяния относятся к разряду криминальных. Примерно так же, как периодически нарушающие правила уличного движения в общем случае обычно все же солидарны с необходимостью существования таких правил и с общим существованием санкций за их нарушение. Иначе говоря, индивидуальное отношение к уголовному преследованию потребителей наркотических веществ детерминируется не только индивидуальными потребностями, но и представлением о существующих социальных нормах. Следует, однако, отметить что сторонников жесткого прогибиционизма среди нынешних потребителей наркотиков все же заметно меньше, чем среди не знакомых с их вкусом (46,3% против 52,7%), а противников уголовного преследования наоборот - много больше (42,3 против 33,5%). Как видим, индивидуальные пристрастия актуальных потребителей все же находят свое отражение в их отношении к государственной политике жесткого запретительства. Но наиболее широкое распространение находит неприятие прогибиционизма среди знакомых со вкусом наркотиков по прошлым увлечениям или разовым случайным эпизодам. Здесь,как видно из таблицы 3.1, не приемлющих жесткий прогибиционизм, во-первых, больше, чем тех, кто поддерживает его, а во вторых, больше, чем среди никогда не пробовавших наркотики или среди их актуальных потребителей. Рассматриваемое нами отношение, как мы видели, может быть выражено не только через относительную численность (долю) сторонников уголовного преследования потребителей наркотиков, но и через долю их противников. При этом относительное увеличение численности первых не обязательно ведет к соответствующему сокращению численности вторых (поскольку существует проежуточная группа не определивших своего отношения). Поэтому каждый из этих двух частных показателей информационно менее емок, чем агрегирующий их индекс, который рассчитывается как частное от деления числа не согласных с жестким прогибиционизмом на количество поддерживающих его. Поскольку в числителе нашей формулы находится число не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков и, при прочих равных, его рост ведет к соответствующему росту абсолютного значения индекса, то полученный показатель можно условно назвать ИНДЕКСОМ ТОЛЕРАНТНОСТИ (к тому же в его знаменателе - число сторонников прогибиционизма, рост которого ведет к уменьшению значения индекса). Теоретически область изменения значений этого показателя находится в пределах от нуля до бесконечности. Но поскольку общее количество сторонников и противников преследования потребителей наркотиков выражаюся числами одного порядка, то реальная область изменений нашего показателя оказывается,как мы увидим, в пределах единица плюс-минус 0,5. Так как зафиксированная нами общая численность противников уголовного преследования потребителей наркотиков ниже численности сторонников жесткого прогибиционизма, то значение индекса толерантности, отражающего общее отношение жителей Самары к рассматриваемому вопросу, заметно ниже единицы: 35,5/51=0,69. В целом, как видим, у нас получилась некоторая иерархия уровней толерантности - ригоризма терпимости - нетерпимости). Наименьшую терпимость по отношению к потребителям наркотиков (индекс толерантности - 33,5/52,7 = 0,63) обнаруживают не имеющие собственного опыта их употребления и руководствующиеся в определении своего отношения доминирующими в обществе представлениями и моделями. Именно в силу отсутствия у этих людей собственного опыта взаимодействия с наркотиками и сколько-нибудь структурированной достоверной информации о свойствах и возможных последствиях их употребления, индивидуальное сознание таких людей находится в максимальной зависимости от соответствующих элементов социального сознания. Заметно меньший ригоризм, как мы видели, обнаруживают сами актуальные потребители наркотиков (индекс толерантности - 42,3/46,2 = 0,92), чье индивидуальное сознание хотя и находится под воздействием тех же доминирующих в социуме стереотипов социального сознания (в соответствии с которыми употребление наркотиков есть форма делинквентного, уголовно наказуемого поведения), однако, это воздействие уже скорректировано собственным опытом взаимодействия с наркотиками, а значит и несколько большим объемом информации о свойствах и вероятных последствиях их применения. И наконец, минимальный уровень ригоризма демонстрируют те, кто в настоящее время наркотики не употребляет, но имеет за плечами собственный прошлый опыт пользования наркотическими веществами (и значит обладает, как минимум, тем же объемом информации об их свойствах, что и нынешние "актуальные" потребители). Такое сочетание собственного опыта (а значит и информации, почерпнутой не только из стереотипов обыденного сознания) и личной отстраненности от актуальных наркотических сюжетов способствует, как мы видим, наиболее высокому уровню терпимости по отношению к тем, кто пока не сумел преодолеть свое увлечение или зависимость. Индекс толерантности в этих группах достигает 1,23 (48,1/38,9) - 1,25 (48,8/39), то есть примерно вдвое выше, чем у никогда не пробовавших наркотических веществ. табл. 3.2
Те же, правда не столь ярко выраженные, закономерности обнаруживают себя и на "трехтысячном" массиве всех опрошенных в Самарской области. Причем, как видно из таблицы 3.2, толерантность к потребителям наркотиков у приобщенных к их потреблению (а значит и к информации об их свойствах) здесь, как и в Самаре, значительно выше, нежели у никогда не пробовавших их. Однако различия между актуальными и прошлыми потребителями наркотиков в общих данных областного опроса выражены не столь ярко, как в городском. табл. 3.3
В целом мужчины проявляют несколько более высокую толерантность по отношению к потребителям наркотиков. Однако в Самаре, как видно из верхней части таблицы 3.3, количество противников жесткого прогибиционизма у них отличается от соответствующего показателя женщин не более, чем на процент. Примерно такая же величина различий и по представленности среди самарских мужчин и женщин сторонников преследования потребителей наркотических веществ. Слабо различаются и их агрегированные показатели толерантности по отношению к наркотизму. У женщин - 0,67 (34,6/51,7), а у мужчин - 0,72 (36,4/50,3). В Самарской области, как видно из нижней части той же таблицы, гендерные различия в отношении к наркотизму примерно такие же. У женщин индекс толерантности - 0,56 (31,6/56,1), а у мужчин - 0,61 (32,8/53,8). Тем не менее, несмотря на минимальность различий, нельзя не отметить, что в обоих случаях уровень мужской толерантности по отношению к наркотизму все же несколько выше, нежели у женщин, что не совсем согласуется с традиционными представлениями о мужском ригоризме и жесткости. В целом же, как видим, хотя на поведенческом уровне причастность к потреблению наркотиков имеет очень сильную гендерную специфику, на уровне сознания такой явно выраженной специфики в отношении к потребителям наркотиков не обнаруживается. таблица 3.4
Как было показано в выше, возрастные и поколенческие различия являются ажнейшей детерминантой формирования отношения к наркотикам на поведенческом уровне. На уровне сознания самый высокий среди возрастных групп) уровень толерантности по отношению к потребителям наркотиков обнаруживает группа от 20 до 24 лет - единственная, где численность не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков выше количества поддерживающих его. Близкие позиции и у самых молодых, не перешагнувших порог своего двадцатилетия. Но среди них противников прогибиционизма уже несколько меньше, чем его сторонников. У всех остальных, за исключением самых пожилых, ригористов, как видно из таблицы 3.4, примерно на треть больше, чем их оппонентов. Максимальную же нетерпимость обнаруживает группа наиболее пожилых людей, среди которых сторонников преследования потребителей наркотиков в два с лишним раза больше численности их оппонентов. Аналогичная картина наблюдается и в данных трехтысячного массива опрошенных в Самарской области, где общий уровень ригоризма в отношении к потребителям наркотиков заметно выше, чем в областном центре. В целом, как видим, уровень толерантности с возрастом определенно понижается. Однако не так плавно, как выявленное выше возрастное понижение степени общей и актуальной приобщенности к потреблению наркотиков. В общем виде в понижении толерантности выделяются три основных этапа: относительно высокая - до 25 лет, средняя - от 25 до 65 лет, и низкая - старше 65 лет. Нечто похожее мы попытались выделить и на поведенческом уровне. Однако достичь синхронных изменений в этом достаточно искусственном построении так и не удалось. Ведь возрастная дифференциация уровней приобщенности к наркотикам много выше дифференциации нетерпимости к их потребителям. Но главная причина этой "неудачи" в том, что приобщенность к потреблению наркотических веществ с нетерпимостью по отношению к их потребителям связана, как было показано выше, отнюдь не линейно. Среди представителей различных профессиональных групп можно выделить три уровня по численности сторонников прогибиционизма. Заметно выделяются малоквалифицированные служащие (по преимуществу женщины), а также рабочие, причем не только малоквалифицированные (большую часть которых составляют мужчины). В этих же группах и минимальное количество не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков. |
|