|
|
Социальные координаты наркотизмаЛеонид Кесельман
1. ВведениеВсе, что было связано с потреблением наркотиков, как и многие другие "острые вопросы", на протяжении почти семидесяти лет в нашей стране было засекречено. Одним из первых прорывов в завесе секретности стала книга А.А.Габиани, вышедшая в 1977 году под грифом "Для служебного пользования" [12]. Но и после этого тема наркотиков еще почти десятилетие оставалась полусекретной. Публичное признание существующей в стране проблемы наркотизма произошло лишь в годы перестройки. Такое признание первоначально повлекло за собой обвал публикаций на новую горячую тему. По подсчетам Б.Ф.Калачева, только с мая 1986 по май 1987 на страницах центральных газет и журналов появилось около 140 статей по проблемам наркомании [60, с.42]. Тема наркотиков стала открытой не только для медиков и работников правоохранительных органов, пытавшихся осмыслить социальное значение этого феномена, как правило, со своих ведомственных позиций. Одновременно с этим, что особенно важно для формирования социального (общественного) сознания, тема стала открытой и для популярных изданий: от перестроечного "Огонька" до старавшихся привлечь внимание массового читателя районных многотиражек. Благодаря недавней запретности, на месте черного провала и благодушной уверенности в том, что наркомании как и секса) у нас нет и быть не может, в общественном сознании стал возникать экзотичный миф о стремительно надвигающейся на страну с Востока и Запада наркомании и наркомафии [об истоках и механизмах становления такой мифологии см.:19а, с. 29-31 23, с. 80-84; 27, с. 15-20]. Эта версия усиленно подпитывалась и первыми отечественными исследователями, пытавшимися, насколько это было им доступно, определить масштабы и механизмы нового для них явления [40; 41; 52; 68]. Но и сейчас, несмотря на то, что со времени опубликования первой полусекретной работы и произошедшего вслед за этим приоткрытия темы прошло свыше двадцати лет, социальные параметры и природа отечественного наркотизма вряд ли могут считаться хорошо изученными. Одно из свидетельств тому - смешение понятий наркотизма и наркомании, которое нередко встречается не только в популярных журналистских обзорах, но и в работах авторов, претендующих на статус профессиональных исследователей данной проблематики [52; 68; 81]. Современный отечественный анализ эмпирических проявлений этого феномена основывается по преимуществу на официальной статистике правоохранительных органов [71; 72; 73], обрывочных сведениях, поставляемых медицинской статистикой [21, с.156-158], специальных опросах определенных групп молодежи, находящихся в "зонах риска", и пациентов наркологических учреждений [5; 29, с. 100-102; 42, с. 103-105; 45, с. 56-61; 57, с. 80-85; 68; 69; 70, с. 66-70; 82]. Не умаляя значения этой информации для исследования реальных проявлений наркотизма, нельзя не видеть, что она описывает не столько общество, в котором существуют различные проявления наркотизации, сколько некоторые его сектора, место которых в общем социальном пространстве само нуждается в определении. Наиболее подробные эмпирические исследования наркомании, включая ставшие отечественной классикой работы А.А.Габиани [12; 13; 14; 15; 16; 17; 18; 19], в качестве своего объекта рассматривают, как правило, не общество в целом, а лишь так называемые "зоны риска", потребителей наркотиков, а то и вовсе пациентов наркологических учреждений. Однако такое сужение объекта наблюдения не только не позволяет определить социальный объем, но и не дает возможности отчетливо различить собственно социальные детерминанты и механизмы исследуемого явления. Существенное влияние на формирование представлений о социальных проблемах наркотизма имеет тот факт, что эта тема привлекает внимание в первую очередь работников правоохранительных структур и медиков, для которых "потребление наркотических веществ" зачастую тождественно "злоупотреблению" ими [29; 36; 39; 40; 41; 42; 45; 48; 49; 52; 50; 68; 70]. Подобное акцентирование ведомственных приоритетов в анализе объемного социального явления, имеющего многотысячелетнюю историю и сложную систему социально-культурных и социальноэкономических детерминант [23 с. 80-81; 37, с. 5-7, 34-38], редуцирует исследование до поиска наиболее впечатляющих форм "лобовой" антинаркотической пропаганды и аргументов для обоснования простейших форм запретительства. "В 1997 году количество преступлений, связанных с участием подростков в наркобизнесе, возросло В 12 РАЗ ПО СРАВНЕНИЮ С ПРЕДЫДУЩИМ ГОДОМ (выделено нами Л.К.)", - сообщают в обоснование своей версии "национальной катастрофы" сотрудники кафедры социальной педагогики и психологии на страницах специального социологического издания [68а, с. 65], не затрудняя себя сомнением и не задумываясь над природой масштабов "цитируемых" данных, не укладывающихся в сознание, хоть как-то контролируемое здравым смыслом. "В больших и малых городах России, огласно анонимному опросу, почти 95% молодежи пробовали наркотик хотя бы один раз", - сообщает московский журналист в обещающей стать отечественным бестселлером, написанной в жанре документального детектива книге о наркобизнесе в России [89а, с. 9]. Кем и каким образом получены эти данные, в популярном издании сообщать не принято. Однако в массовой коммуникации эта цифра скорее всего будет многократно продублирована как надежно установленный факт, полученный в специальных исследованиях. Теперь этот "научно установленный факт" обречен стать неотъемлемой частью не только обыденного массового сознания, но и, обладая статусом "научно установленного", стать основой для выработки и принятия государственных решений самого высокого уровня. Однако, на наш взгляд, такая "ведомственная специфика" далека от того, чтобы ее отождествить с собственно социологическим подходом, направленным на выявление системы социальных факторов, определяющих масштабы и механизмы детерминации наркотизма. Как справедливо отметил один из участников дискуссии по проблемам наркотизма, "прежде чем бороться с реальными наркоманами, уходящими в мир иллюзий, надо избавиться от собственных иллюзий относительно того, что посредством запретов можно решить эту проблему" [60, с. 48]. Между тем, свыше девяти десятых из всех осужденных за преступления, связанные с наркотиками, являются их потребителями, тогда как доля торговцев (да и то, как правило, низового звена) составляет менее одной десятой [23, с. 83; 65, с. 79-80]. При этом, как признают сами работники правоохранительных структур, им в результате их деятельности, находящейся в центре всей антинаркотической борьбы, удается перехватить не более 10% всех наркотических средств, поступающих на подпольный рынок [89а, с. 9]. Иначе говоря, тотальный прогибиционизм, взятый на вооружение нашей правоохранительной системой, как свидетельствует ее собственная ведомственная статистика, своим главным практическим результатом имеет фактическую защиту деятельности наркобизнеса и реальное усиление его позиций. Одним из существенных обстоятельств эмпирического исследования наркотизма является то, что само по себе употребление наркотиков сопряжено, как правило, с различными формами административного и уголовного преследования, а также различными видами негативного социального санкционирования и осуждения, а значит для получения достоверной информации исследователю необходимо преодолевать очень высокую латентность изучаемого явления [24, с. 128; 52, с. 6]. Неизбежным следствием латентности наркотизма является противоречивость встречающихся оценок масштаба отечественного наркотизма, подчас различающихся чуть ли не на целый порядок. Так, например, по одним оценкам, "на сегодняшний день в Санкт-Петербурге проживает не менее 500 тысяч потребителей наркотиков" [76, с.49], тогда как по другим, относящимся к тому же времени - впятеро меньше [22, с.129]. По одним оценкам численность приобщенных к наркотикам составляет в Самарской области около ста тысяч, по другим - 300 тысяч. Такой разброс цифр в значительной степени обусловлен по-прежнему актуальными проблемами методики изучения реальных проявлений наркотизма. |
|