Новости
 О сервере
 Структура
 Адреса и ссылки
 Книга посетителей
 Форум
 Чат

Поиск по сайту
На главную Карта сайта Написать письмо
 

 Кабинет нарколога _
 Химия и жизнь _
 Родительский уголок _
 Закон сур-р-ов! _
 Сверхценные идеи _
 Самопомощь _


Лечение и реабилитация наркозависимых - Нарком рекомендует Клинику

Лечение и реабилитация больных алкоголизмом - Нарком рекомендует Клинику
Решись стать разумным, начни!



Профилактика, социальная сеть нарком.ру





Пить я стал сразу помногу и часто ...

 
> Химия и жизнь > Правдивые истории > Пить я стал сразу помногу и часто ...
Пить я стал сразу помногу и часто, потому что это состояние, которое я впервые ощутил в двадцать лет, мне очень понравилось... Я выпивал очень много, я хорошо был физически подготовлен и переломить меня об колено бутылкой водки было невозможно, да и само застолье для меня стало всего лишь продолжением спортивной площадки: я всегда пил на результат. Не просто ради удовольствия - я получал его в какой-то мере, но очень быстро забывал, что есть мера, есть удовольствие от выпитого. Я шел на результат, на рекорд. Смотрел, кто сколько выпил, и не дай-то Бог больше меня! Я всегда догонял и делал попытку оторваться. Длительное время мне удавалось это сделать.

Где-то лет в тридцать пять я стал ощущать странное для себя состояние, у меня появились первые сердцебиения, у меня стала появляться дрожь в руках, а потом это уже и дрожью было нельзя назвать, потом это была настоящая свистопляска. Если раньше я любил после выпитого активно гонять по городу , ездить, ходить, двигаться, искать приключений, то с какого-то момента я стал замечать, что мне после принятого двигаться не хочется. Хотелось как-то устроиться, привалиться, отдохнуть.

Я стал смутно догадываться, что ушла куда-то в землю искра, и моя энергетика, которой я очень гордился, стала терять себя во мне. Я стал активно думать: елки-палки, а состояние-то тревожное, не пора ли попробовать отдохнуть? Первая попытка не пить год завершилась удачно - я не пил год, и мне показалось, что мой организм отдохнул, очистился, что теперь-то он меня не подведет.

Пьянка меня захватила мгновенно и со страшной силой, как будто я и не отдыхал. А через две-три недели я почувствовал, что выровнялся, вышел на прежние рубежи и пошел куда-то дальше, к новым, ранее не посещавшим меня ощущениям в организме: ощущению какой-то потливости, ощущению полной немоготы, иногда и нежелания идти на работу. Всегда во мне плотно сидело, как генетический защитный код, что работа - это святое, и я брал себя за шкирдон и шел на работу. За время моей пьянки каких-то социальных потрясений я на себе не испытал. Я все время ходил на работу, нормально рос на работе, делал, что называется, карьеру, а то, что я пил, никого не удивляло и не возмущало - у нас пили все. Я ходил на работу, я носил на нее свое тело, в каком бы состоянии оно не находилось, но к концу моего очередного питейного витка стал сдавать, искать какие-то оправдания для невыхода на работу. Я стал заготавливать впрок массу отгулов: в колхоз ездил, на овощную базу, куда посылали, туда и шел. Знал, что отгулы можно распаковывать по мере необходимости. Чувствуй: не могу сегодня идти. Звоню, говорю: отгул! А есть? А у меня всегда есть! Чтобы не забыть, у меня была бумажка, на которой я пунктуально учитывал. И я стал спекулировать на этих вещах: дескать, плохо себя чувствую, мог бы взять больничный, и привет! Но не беру же больничный, беру отгул - вот какой я железный человек, преданный интересам производства! Второй раз я опять вышел на год трезвости. Думаю, нет, я не доотдыхал, надо еще посушить себя. Крутой такой год, тяжелый - опять прошел. И все повторилось. Я опять стал лихорадочно пить, быстрее меня втянуло, еще круче я стал падать по лесенке алкогольной. Мне стали сниться кошмары по ночам, после которых я в страхе сидел и думал: нет, все это - короткие передышки - не годится. Надо на большой срок отрубаться. И я снова взял себя в кулак и отрубился. Какие там наркологи, психологи! Мне ничья помощь не нужна - я мужик крутой, я сам себя на ноги поставлю!

Мне всегда казалось, что где-то в глубине души я трезвенник, а моя пьянка - это так, наносное, случайное. У меня и привычки, и склад характера, ну не такой, как у всех этих алкашей! Знакомые, те, кто близко и давно со мной соприкасались, те вообще были уверены, что я нормальный непьющий мужик. Если в компании надо сыграть трезвенника - я сыграю. Уйду и где-нибудь в другом месте в ночь нажрусь, а утром снова взял себя в руки и снова лапушка. Выдержки хватало, но ее становилось все меньше и меньше.

Я принял решение выйти на три года трезвости, и вышел. Я сам, на своей самости держал себя столько, сколько хотел. И казалось - вот еще чуть-чуть, вся грязь там отфильтруется, из печени, из почек уйдет, и тогда весь организм, как у младенца - можно начинать жить. Мысль билась: ну должна, должна же последняя капля алкоголя, застрявшая, выйти - ведь три года! Все. Все. Я снова хожу в кругах пьющих. И это было не просто падение, это был обрыв. Я как только вошел на второй этаж пивбара на Коломенской, и всё, вышел оттуда примерно через месяц. Я входил туда, выходил, ходил на работу, но все равно я все время был там. Реально ощущал себя там. Я ходил на работу в какой-то полудреме, искал предлоги, чтобы уйти с работы после обеда, выискивал разные приемы, чтобы вообще не ходить, уезжал как бы в командировку.

Я был в командировке в Днепропетровске и сидел в пивбаре на Коломенской одновременно. Пил по-черному. У меня началось какое-то тихое сумасшествие. Я перестал вообще себя контролировать. Меня тянуло только в магазин. Но магазин - это условно. Я прилично зарабатывал, и в магазин ходили те, кто пожизненно ходил в магазин, а я был донором и при мне состояли те, кто освобождал меня от излишней тяжести в кошельке. Вначале, появляясь в компании, я привозил с собой ящик. Исчерпав запас, добавляли, и по мере необходимости бегунки бегали.

Потом я стал замечать, что народ вокруг меня стал вымирать очень сильно, один за другим. Похороны шли одни за другими. И я чуть не умер вместе со всей толпой, не умер от ужаса, который пережил на похоронах своего коллеги, сотрудника и собутыльника.

Договорились встретиться в шесть утра, чтобы определиться с поездкой в морг, а потом на кладбище, но все с вечера расползлись кто куда горе заливать, и утром нас собралось только трое. Еще четверо, которые должны были принять участие в похоронах, не явились. Мы чуть не разломали дверь в квартиру, где, по нашим предположениям, могли заваляться двое или трое, но в ответ - тишина. Меня охватил ужас. Покойник был одиноким человеком - ни жены, ни семьи, ни детей - никого. Некому хоронить, кроме собутыльников. Все обещали скинуться, стучали себя в грудь, исторгая из себя клятвы пьющего братства, и вот цена обещаниям - не явились. Хорошо, что я взял нормальное количество денег, которых хватило, но нас было всего трое, нам предстояло втроем нести гроб! Во мне зудела одна и та же мысль: а если бы я был на его месте? Здесь я проснулся и пришел с деньгами, а на мои похороны кто проснется и кто придет? Буду валяться в морге до какой-нибудь генеральной уборки в нем, когда всех покойников, скопом, попросят освободить места для вновь прибывающих. Засунут меня в полиэтиленовый мешок и даже не предадут земле, а бросят в нее, как собаку, свалят, как мусор в яму.

Как же меня трясло и корежило, когда все, кто обещал быть на похоронах, начали сползаться на поминки! Я хотел простить этих людей и не мог, я хотел забыть их предательство и тоже не мог, и водка мне забыть и забыться уже не помогала. Поминки растянулись на неделю, до девятого дня, я пил все это время безостановочно, все время как бы применяя этот процесс к себе: это я умер, это меня так хоронят, это меня так эти люди поминают. А во мне рос и рос протест: не хочу! Я глушил этот протест водкой, а он все равно рос:

нет, не хочу!

Именно в этот момент судьба послала мне человека, который рассказал мне об обществе Анонимных Алкоголиков и привел меня на группу. И с этого момента у меня начался путь совсем другой трезвости, не похожей на ту, которую я себе раньше "заказывал" то на год, то на три года.

Когда я пришел сюда, я понял, что все это мое, что здесь те самые люди, которые мне нужны , которые говорят со мной на одном и том же языке, перед которыми не нужно ничего из себя изображать, и что единственное, что они для меня хотят - это чтобы я оставался самим собой, говорил о том, что на самом деле думаю и на самом деле чувствую.

Я не сразу принял душой программу и не сразу понял, зачем она

мне нужна. Другим - возможно, нужна и даже необходима, - тем, кто сам "завязать" не может. Но я-то мог! Вот только что потом? После того, как эти пять лет пройдут? Мой предыдущий опыт мне подсказывал, что потом улет будет такой, из которого я уже точно не выберусь.

Единственное, что я понял и принял сразу - это то, что я просто больной человек, что я болен неизлечимым прогрессирующим заболеванием -алкоголизмом. Я сделал первый шаг, я признал свое бессилие перед алкоголем, и в моей голове слегка просветлело: я понял, почему сколько бы раз я ни бросал пить, я снова и снова после очередного срока трезвости срывался в запои - я пытался силой воли остановить неизлечимую болезнь, но не побеждал ее, а всего лишь создавал временную иллюзию победы, основанную на чисто внешнем признаке - я не пил, не употреблял спиртных напитков и только.

А болезнь внутри меня развивалась своим чередом, и с этим никакая сила воли не в состоянии справиться.

Бог так распорядился, что я сразу же попал в ле чебную программу. Она вызывала во мне яростное противодействие. Я топорщился, сопротивлялся, но, как ни странно, шел, шел по шагам помимо своего желания.

Я очень долго свыкался с мыслью, что есть что-то более могущественное, чем я, что оно может взять на себя мои проблемы. А я не привык, чтобы кто-то брал на себя мои проблемы.

Еще чего! Я сам привык их решать, мне это нравилось, я любил ощущать свою силу, свою сноровку и смекалку, я нуждался в постоянном подтверждении, что они у меня есть, и получал эти подтверждения

сам, решая свои и чужие проблемы.

Это было очень сложно - научиться отдавать свои проблемы, не думать о них самому, освободить себя от лишнего груза, а я не любил быть свободным. А как иначе жить, иди и свободен? Я же человек, и у меня должно быть море проблем! Мне все время нужна нагрузка. Любая. Если я работаю, я выискиваю, где самую большую тяжесть поднять, и от этого получаю самое максимальное удовольствие. И вот с этим характером, с этим подходом к жизни я и подошел к необходимости препоручить свою волю и свою жизнь Богу, как я Его понимаю. Мне было очень тяжело, я испытывал дискомфорт, раздражение. Как я понимал тогда Бога? Никак не понимал и понимать не хотел. Потому что не хотел расставаться со всеми своими проблемами, с такой кучей удовольствия. Кто Он такой, чтобы я все это Ему отдал? И, если я Ему все это отдам, кто я буду такой? Что я есть без всех моих проблем? Но тем не менее, программа выздоровления есть программа выздоровления, время шло, шло общение. Моему росту помогали обе стороны. С одной стороны те, кто представлял группу ветеранов и рассказывал о том, как они справлялись со сложностями программы, как пропускали ее через себя, через свое нутро. А с другой подкрепляли тылы те, от которых еще свежач-ком несло. Оглянешься: откуда ты пришел? Ё-мое, нет, я туда не хочу!

Первый год я настойчиво и активно ходил по разным группам. Много узнал сам о себе новенького и интересного, но самое яркое впечатление от первого года для меня заключалось в открытии, которое вначале меня просто шокировало. Мне задали простенький вопрос: что ты сейчас чувствуешь? И я тут же стал рассказывать о том, что я в данный момент думаю. Мне повторили вопрос: что ты чувствуешь? И я растерялся, я не смог ничего внятно ответить. Я стал лихорадочно думать, что я чувствую, а когда стал об этом думать, мысли мои стали путаться, и я вдруг понял, что уже прожил столько лет, что у меня трое детей, а я сам не знаю, что я чувствую и умею ли чувствовать вообще.

Мне казалось, что я чувствую стол, когда держусь за него. Но у меня спросили про другие чувства, а я их не чувствовал. Я понял - да, допился вконец, до полной заморозки себя и для меня это было самое интересное открытие, которое подвигло меня для движения по шагам.

В АД я впервые встретился с людьми, которые очень много говорили и думали о некой духовности, о духовном росте, о том, как к ней прийти и как расти, я думал: зачем? Да я и так духовный! В театр я всегда любил ходить - и пьяный, и с похмелья. Я знал, в каком буфете и в каком театре что наливают и что дают на закусь. Ну, конечно, при этом умно говорил о спектакле. Я думал, что это духовность и есть. А здесь о другой духовности говорят. Здесь говорят о правилах, внутренних правилах души, исполняя которые душа освобождается от перегрузок, из-за которых она не живет, а влачит жалкое, тяжкое существование. Я понял, что это еще одна новая для меня зона - с одной стороны чувства, с другой - духовный рост. Я достаточно системно стал заниматься какими-то кусочками своей духовной жизни, и наконец-то понял разницу между трезвостью и сухостью. Сухость и трезвость, конечно, для меня сегодня - это самые разные понятия. Я столько лет был сухим, но был ли я трезвым? Нет. Я был подвержен каким-то эмоциональным взбрыкам, неуправляемым рассудком взрывам. Были отдельные высокие пики, а мелкая рябь - она всегда присутствовала. Решения по жизни я принимал совершенно идиотские. Я женился - развелся. Четырнадцать лет прожил с женой, с первого же года думая и рассуждая только о разводе. Это была у нас любимая тема - о разводе, о нем мы только и говорили четырнадцать лет, пока не развелись наконец. Потом в полупьяном состоянии второй брак. Брак есть, но семьи не получилось. Я чувствую себя виноватым и пока не нахожу в себе силы честно сознаться, что у нас что-то просто по пьянке вышло. И все же я, а не жена, ищу способы, как сложить что-то, как исправить. Потому что развалить - какой же тогда созидательный процесс? Трезвость принесла мне новые проблемы. Многое увидел, понял, почувствовал, но многое не могу себе позволить теперь. Сидя на наших собраниях, я стал намного внимательнее слушать, у кого как решаются житейские проблемы, стараюсь понять, что такое семья и чем она отличается от брака, от узаконенного сожительства. Я понимаю, что сухость можно поддерживать техническими приемами отказа от первой рюмки, но для того, чтобы достичь трезвости и трезвомыслия, нужно обеспечить широкий круг условий, качественно изменить образ жизни. Отсюда повышение интереса к ветеранам. Некоторые вопросы пытаюсь обсуждать с ними - а как ты прожил этот нюанс? Послушаешь двух, трех, четырех - проблемы-то те же самые по сути. Упаковка разная, а проблемы одни, не исключительные, как я раньше про себя думал. За эти годы в АА я понял, а вернее, согласился и признал то, что я совершенно нормальный и обыкновенный алкоголик, и не считаю теперь зазорным послушать, как другие нормальные алкоголики решают свои проблемы, использовать кусочек этого опыта и передать свой. В этом ведь и смысл нашего сообщества: передать и использовать, отдать, чтобы взять.

Где-то после второго года я почувствовал, что программа изменила качество моей трезвой жизни; извне, из АА, она перешла внутрь меня и стала защищать мою трезвость везде, где бы я ни находился, во всех ситуациях - в житейских, семейных, рабочих. Я стал очень серьезно думать, что короткая Молитва о Душевном Покое - это смысл и вместилище всего мироздания. Что достижение душевного покоя в любом действии, в любом телодвижении и даже в мыслях своих позволяет сделать так, чтобы ничего не скребло, не напрягало тебя изнутри.

Я начал вдумываться в сущность основных христианских заповедей и совсем по-другому стал смотреть на себя и свои взаимоотношения с людьми. Я всегда считал себя добрым, отзывчивым человеком. Гордился тем, что всегда, по первому зову и без оного спешу на помощь другим, что я в делах добра не какой-то там любитель, а вполне законченный профессионал. Ха. Я стал вспоминать, стал анализировать с точки зрения заповедей всю ту громадную массу своих, казалось бы, добрых поступков, поступков, связанных с помощью другому человеку, и поймал себя на том, что эту помощь я оказывал себе ! Я не думал в то время о человеке, я думал о себе, о том, как я добр и от этого ловил привычный кайф. Ничего не зная о том человеке, не видя всей его жизни так, как она видна сверху и в перспективе, я просто не мог знать, что ему сегодня нужнее. Я совал ему конфету для того, чтобы он проникся благодарностью ко мне, чтобы оценил мою доброту. Он жует эту конфету, а она ему не нужна, он, может, и взял-то ее только чтобы сделать мне приятное, а я сижу и балдею. Своей помощью я закрепощал и порабощал людей. Я видел, как люди западают в депрессии после моей помощи, чувствуя на себе груз обязательств передо мной. Только в Церкви я услышал, что помощь только тогда помощь, только тогда добро, когда оказываешь ее не ради человека, а человеку ради Бога. Помог, поддержал, денег дал - и забыл. И ничего не ждешь от этого человека - ни ответных услуг, ни изъявлений благодарности в какой бы то ни было форме. Ты свое уже получил, так как добро ради Бога уже в самом себе содержит такую радость, которую никаким другим способом не приобретешь и не достигнешь. Я делаю попытки, первые попытки помогать людям ради Бога, а не ради себя, и не ради него, этого человека. Во мне инерция все еще срабатывает, и я все еще норовлю сразу вмешаться и сразу все исправить в жизни другого человека, но я уже научился останавливаться, не делать поспешных широких жестов, а попытаться войти с человеком в более тесный контакт, чтобы почувствовать уровень его проблем и помогать ему уже ради Бога. Если нужно - что-то дать, чем-то обеспечить, куда-то отвести, что-то посоветовать, чтобы хоть на вершок приподнять его над плоскостью его проблем, чтобы он сам увидел их сверху, осмыслил и оторвался от них, перестал, как привязанный, ходить по одному и тому же кругу, натыкаясь на одни и те же грабли.

Это уже новая формула работы души - забыть о своем вкладе в судьбу другого человека, не смотреть на свои действия, как на вклад, который должен возвратиться с процентами, и даже не думать об этом; а думать о том, что Бог помогает этому человеку через меня. Он дал мне немного больше. Он мог мне ничего не давать, но Он дал для того, чтобы я поделился. Он через живых людей осуществляет свои дела, и я чувствую себя Божьим механизмом и только. То есть, умом понимаю, что примерно так должен себя чувствовать. Иногда мне это удается: вот оно, возвращение замороженных пьянкой чувств - ощущение тепла, радости, Божьей благодати, оно приходит, когда я знаю, что сделал добро ради Бога, помог человеку не от себя, а от Него через себя. Я уже чувствую, что я такой же, как и он. Такой же сын.

Это ощущение дала мне программа, это дала мне тренировка души на протяжении всех лет трезвости, работа в АА, лечебная программа и Церковь. Жди чуда - один из наших тезисов, понятных каждому, и со мной в программе произошло чудо. На протяжении многих лет я жил двумя жизнями, жил с двойным дном - у меня была жена, семья и была жуткая зависимость от одного человека, от женщины. Когда я пришел в АА, я понял, что мне это начинает мешать, и я стал просить Бога освободить меня, и это была не просто просьба, это был вопль. Там были такие эмоциональные накрутки, шерсть дыбом, вечно какие-то раэмышлизмы. Без этого человека не мог двух-трех суток прожить, ловил, накручивал воспоминания. И вдруг в три дня я стал забывать, что там было - были бури в стакане воды. Все как рукой сняло. Это чудо. Я поверил. Раз - и страсть ушла, от нее ничего не осталось. Остались только какие-то воспоминания, такие уже, безболезненные, просто память.

Я научился искусству принятия людей. Я сделал попытки сфокусировать свое внимание на своих наиболее злобных врагах. Я их из зоны понимания "враг" неискусственно исключил. Я не писал себе: исключаю из зоны врагов. Работа души подвела меня к уничтожению самой зоны. В прошлой жизни я расправлялся с людьми привычными приемами: кому в морду, кому его же подлянку мягко переводил на него же, а кому радовался, когда он садился в лужу своего же дерьма. Сегодня я не испытываю этой радости. Сегодня я не хочу, чтобы люди, с которыми я по какой-то причине общаюсь, были в дерьме и воняли дерьмом - мне самому это неприятно. Если раньше я говорил: паскуда, что же ты делаешь, я же тебя урою в этой же горе, то сегодня я стал думать: что же у него там случилось, что не сложилось? Раз он на меня свою агрессий, свою черную энергию пытается выплеснуть, значит, у него есть проблемы, море проблем, и он не знает, как их решить. Я вступаю с ним в диалог. Простой, житейский, без напора. Не идет на контакт - еще раз. Приходит момент, и его страх ослабевает, он начинает цепляться за какую-то логику, за какое-то неуловимое ощущение и уже сам идет мне навстречу. Положение выпрямляется. А за счет чего? А за счет того, что мы все время общаемся, и я впитываю в себя громадный опыт доброжелательного отношения к другим людям. Я уже никого себе не противопоставляю, не отпихиваю от себя в страхе. Я перестал бояться людей и они подходят ко мне без опаски. Программа уже сама меня несет и я только не пытаюсь ей сопротивляться. Как-то мне сказали фразу, она мне сразу же понравилась, но я не сразу въехал в нее душой:

"Бог меня вел, а я лишь не сопротивлялся".

Я начал отделять человека от его поступков. Я долго стучался, долго бился, не умея разделить, мне казалось, что человек един со своими поступками. Потом я стал думать: нет, люди все хорошие, а поступки они совершают потому, что у них есть нерешенные проблемы. Я стал пытаться увидеть их в истинном свете, понять немного глубже, и делаю иногда попытки помочь, когда меня попросят об этом. Я перестал соваться с советами, рассказывай только о своем опыте выхода из похожей ситуации. Я понял, что когда я советую, я влезаю в чужую жизнь, я пытаюсь чужой жизнью управлять по-своему. А когда я рассказываю о себе, между мной и моим собеседником возникает приятный вакуум, терпимость. Этот человек сам воспринимает то полезное для себя, что ему нужно, из моего рассказа. Или не воспринимает, и я не настаиваю, не навязываюсь. Если он захочет, он расскажет мне о себе. Не захочет - не расскажет, значит ему сегодня не хочется, или он принял что-то из моего рассказа и спокойненько что-то сделает, что-то изменит в своей ситуации. Или не изменит, пойдет той же дорожкой, наступая на те же грабли - значит, ему еще не время изменять свою жизнь, значит, он еще не дозрел. Я перестал ждать немедленной положительной реакции на свои действия, я посеял зерно, а когда оно прорастет, мне неведомо - может, через десять лет. И я перестал раздражаться на людей, стал принимать такими, какие они есть. У меня изменились отношения с детьми. Я попробовал честно рассказать им об алкоголизме, о том куске жизни, когда я от них уходил, о той разрухе, которую я внес в первую очередь в свою жизнь, и каким образом эта разруха отпечаталась на них. Даже не я сам, а моя болезнь - алкоголизм. Я пытаюсь показать эту грань - я все равно вот он, тот же, что и был тогда, я же не другого имени, не другого тела, ни другой головы. Я просто был больным человеком, не сознавая тогда этого, а теперь сознаю. Старший сын уже взрослый, он меня понимает, он с благодарностью воспринимает мои рассказы, и я ему больше ничего не советую. Как только он просит у меня совета, я начинаю рассказывать ему о чем-то похожем в моей жизни, и стараюсь быть предельно честным. Он стал это ощущать. Я чувствую, что возник душевный контакт. Духовного единства пока нет, но душевный контакт уже есть. Возникают и какие-то общие духовные идеалы, и со старшим, и с младшим - он меня меньшее количество лет ненавидел. И сейчас я просто радуюсь восстановлению своих отношений с детьми. Очень тяжело дается восстановление отношений с матерью. Моя мать учительница, математик. Сорок лет она учила детей, сорок лет смотрела на мир глазами учителя, который всегда и все знает лучше других, который имеет право требовать, чтобы все было так, как она считает нужным и полезным.

Я учился для нее, и везде должен был преуспевать, и я старался изо всех сил, одновременно получая первые уроки жизни "внапряг", постепенно привыкая к тому, что тяжкий груз на плечах - это норма жизни. И так вся жизнь была прожита для ее гордыни и в воспитании гордыни во мне. Я этого не понимал. Она вдохновляла меня на очередной подвиг, очередную победу, а я их совершал, кого-то давил при этом, чьи-то головы срубал, а свою голову потерял, в алкоголе утопил .

Я раньше думал: гордость, чего в ней плохого? Это даже хорошо, когда человек горд. Теперь я точно знаю, не по книжке, не по заповедям, а на себе почувствовал, что гордыня - это самый смертный грех и есть, и все зло от этого. Она заставляет хвататься за все и пытаться сделать одним махом, а если не получается все и сразу, нападает уныние, депрессивное состояние возникает, раздражение растет, агрессия, начинаешь пытаться головой бетонные стены прошибать, вместо того, чтобы смириться и отойти, поставить для себя разумную, приемлемую задачу. Если тебе дано ее решить, то ты решаешь ее без напряга, не накручиваешь ни себя, ни других.

Мне Бог дал алкоголизм, я споткнулся о него как о камень преткновения, побесился, посвоевольничал, но все-таки понял - вперед дороги нет, надо поворачивать назад, надо пересматривать все свои изначальные позиции, как бы тяжело, больно, страшно ни было. А матери - нет. У ней нет такого мощного стимула лезть к себе в душу, как у меня. Она заперла ее на ключ и огородила и колючую проволоку вокруг навила, чтобы другие не лезли. Вот на этой почве я еще не до конца готов принять ее. Я понимаю, что упрекать ее нельзя, раз ей не дано, значит не дано. Но какая-то напряженность во мне есть, какая-то недоработанность моей души. По мере возможности пытаюсь справиться с этой проблемой, но насиловать себя тоже не могу. Не хочу спешить, подстегивать себя, гнать на сближение с матерью. Изменилось мое отношение к работе. Ситуация там сложнейшая - идет уничтожение структуры и в этих условиях я что-то должен делать, чтобы просто выжить, устоять. В прошлые годы я стал бы генерировать, я стал бы гонять по всей Москве, искать какие-то лобовые приемы выхода из этой ситуации, как-то бы пытался латать и штопать то, что расползается по всем швам, а сейчас я возвращаюсь к молитве нашей, я анализирую, что реально я могу сделать, а с чем должен смириться и принять как неизбежное и необходимое. Я делаю то, что могу, и больше не дергаюсь, не гоняю воздух. Да, конечно, сегодня у меня полно долгов, слава Богу, что мне столько же должны. Я не могу ни вернуть, отдать долги, но и не могу получить. Я делаю только то, что могу сделать сегодня.

Я на работе сегодня живу по программе одного дня. Я с утра помолился, пришел, посмотрел; да, трудности у всех в голове, но зачем же зацикливаться на них? Я лучше с людьми поговорю о чем-то живом, насущном. И это приводит к результатам: я раскрепощен в течение дня. Один знакомый пошутил: у него все дела рушатся, а он стоит как колосс. Но я не сам по себе стою, я чувствую, что надо мной есть Бог, знаю, что есть ангел-хранитель мой - и все это благодаря тому, что я оказался алкоголиком, и в поисках выхода пришел в АА.

Болезнь еще сильна, я еще срываюсь эмоционально, еще чувствую всплески в душе и мелкую рябь, но ненадолго. Я себя останавливаю, стараюсь мыслить трезво, и все потихонечку получается, но это уже не я делаю, а кто-то мне обязательно помогает ради Бога.


Другие интересные материалы:
Пациентам о психотерапии
Большинство людей не могут четко...

ОБРАЩАТЬСЯ ИЛИ НЕ ОБРАЩАТЬСЯ Прилавки...
Основы формирования этических отношений в области оказания наркологической помощи
"Проблемы медицинской этики и ее...

Общие предпосылки развития этических...
Личность как субъект фармакотерапии
"Современный системный подход к...

И. Лапин Все индивидуально! Скажешь...
Приветствие главы ГСКН Украины участников форума
Видеоматериалы Первого...

Предлагаем вашему вниманию...
Достаточно одной таблетки…
Статья, пришедшая из Екатеринбурга. Автор...

Проблема подростковой наркомании на...
 

 
   наверх 
Copyright © "НарКом" 1998-2024 E-mail: webmaster@narcom.ru Дизайн и поддержка сайта Петербургский сайт