НарКом - Социальные координаты наркотизма

Все, что было связано с потреблением наркотиков, как и многие другие "острые вопросы", на протяжении почти семидесяти лет в нашей стране было засекречено. Одним из первых прорывов в завесе секретности стала книга А.А.Габиани, вышедшая в 1977 году под грифом "Для служебного пользования" [12]. Но и после этого тема наркотиков еще почти десятилетие оставалась полусекретной. Публичное признание существующей в стране проблемы наркотизма произошло лишь в годы перестройки. Такое признание первоначально повлекло за собой обвал публикаций на новую горячую тему. По подсчетам Б.Ф.Калачева, только с мая 1986 по май 1987 на страницах центральных газет и журналов появилось около 140 статей по проблемам наркомании [60, с.42].

Тема наркотиков стала открытой не только для медиков и работников правоохранительных органов, пытавшихся осмыслить социальное значение этого феномена, как правило, со своих ведомственных позиций. Одновременно с этим, что особенно важно для формирования социального (общественного) сознания, тема стала открытой и для популярных изданий: от перестроечного "Огонька" до старавшихся привлечь внимание массового читателя районных многотиражек. Благодаря недавней запретности, на месте черного провала и благодушной уверенности в том, что наркомании как и секса) у нас нет и быть не может, в общественном сознании стал возникать экзотичный миф о стремительно надвигающейся на страну с Востока и Запада наркомании и наркомафии [об истоках и механизмах становления такой мифологии см.:19а, с. 29-31 23, с. 80-84; 27, с. 15-20]. Эта версия усиленно подпитывалась и первыми отечественными исследователями, пытавшимися, насколько это было им доступно, определить масштабы и механизмы нового для них явления [40; 41; 52; 68].

Но и сейчас, несмотря на то, что со времени опубликования первой полусекретной работы и произошедшего вслед за этим приоткрытия темы прошло свыше двадцати лет, социальные параметры и природа отечественного наркотизма вряд ли могут считаться хорошо изученными. Одно из свидетельств тому - смешение понятий наркотизма и наркомании, которое нередко встречается не только в популярных журналистских обзорах, но и в работах авторов, претендующих на статус профессиональных исследователей данной проблематики [52; 68; 81]. Современный отечественный анализ эмпирических проявлений этого феномена основывается по преимуществу на официальной статистике правоохранительных органов [71; 72; 73], обрывочных сведениях, поставляемых медицинской статистикой [21, с.156-158], специальных опросах определенных групп молодежи, находящихся в "зонах риска", и пациентов наркологических учреждений [5; 29, с. 100-102; 42, с. 103-105; 45, с. 56-61; 57, с. 80-85; 68; 69; 70, с. 66-70; 82].

Не умаляя значения этой информации для исследования реальных проявлений наркотизма, нельзя не видеть, что она описывает не столько общество, в котором существуют различные проявления наркотизации, сколько некоторые его сектора, место которых в общем социальном пространстве само нуждается в определении. Наиболее подробные эмпирические исследования наркомании, включая ставшие отечественной классикой работы А.А.Габиани [12; 13; 14; 15; 16; 17; 18; 19], в качестве своего объекта рассматривают, как правило, не общество в целом, а лишь так называемые "зоны риска", потребителей наркотиков, а то и вовсе пациентов наркологических учреждений. Однако такое сужение объекта наблюдения не только не позволяет определить социальный объем, но и не дает возможности отчетливо различить собственно социальные детерминанты и механизмы исследуемого явления.

Существенное влияние на формирование представлений о социальных проблемах наркотизма имеет тот факт, что эта тема привлекает внимание в первую очередь работников правоохранительных структур и медиков, для которых "потребление наркотических веществ" зачастую тождественно "злоупотреблению" ими [29; 36; 39; 40; 41; 42; 45; 48; 49; 52; 50; 68; 70]. Подобное акцентирование ведомственных приоритетов в анализе объемного социального явления, имеющего многотысячелетнюю историю и сложную систему социально-культурных и социальноэкономических детерминант [23 с. 80-81; 37, с. 5-7, 34-38], редуцирует исследование до поиска наиболее впечатляющих форм "лобовой" антинаркотической пропаганды и аргументов для обоснования простейших форм запретительства.

"В 1997 году количество преступлений, связанных с участием подростков в наркобизнесе, возросло В 12 РАЗ ПО СРАВНЕНИЮ С ПРЕДЫДУЩИМ ГОДОМ (выделено нами Л.К.)", - сообщают в обоснование своей версии "национальной катастрофы" сотрудники кафедры социальной педагогики и психологии на страницах специального социологического издания [68а, с. 65], не затрудняя себя сомнением и не задумываясь над природой масштабов "цитируемых" данных, не укладывающихся в сознание, хоть как-то контролируемое здравым смыслом.

"В больших и малых городах России, огласно анонимному опросу, почти 95% молодежи пробовали наркотик хотя бы один раз", - сообщает московский журналист в обещающей стать отечественным бестселлером, написанной в жанре документального детектива книге о наркобизнесе в России [89а, с. 9]. Кем и каким образом получены эти данные, в популярном издании сообщать не принято. Однако в массовой коммуникации эта цифра скорее всего будет многократно продублирована как надежно установленный факт, полученный в специальных исследованиях. Теперь этот "научно установленный факт" обречен стать неотъемлемой частью не только обыденного массового сознания, но и, обладая статусом "научно установленного", стать основой для выработки и принятия государственных решений самого высокого уровня.

Однако, на наш взгляд, такая "ведомственная специфика" далека от того, чтобы ее отождествить с собственно социологическим подходом, направленным на выявление системы социальных факторов, определяющих масштабы и механизмы детерминации наркотизма. Как справедливо отметил один из участников дискуссии по проблемам наркотизма, "прежде чем бороться с реальными наркоманами, уходящими в мир иллюзий, надо избавиться от собственных иллюзий относительно того, что посредством запретов можно решить эту проблему" [60, с. 48]. Между тем, свыше девяти десятых из всех осужденных за преступления, связанные с наркотиками, являются их потребителями, тогда как доля торговцев (да и то, как правило, низового звена) составляет менее одной десятой [23, с. 83; 65, с. 79-80]. При этом, как признают сами работники правоохранительных структур, им в результате их деятельности, находящейся в центре всей антинаркотической борьбы, удается перехватить не более 10% всех наркотических средств, поступающих на подпольный рынок [89а, с. 9].

Иначе говоря, тотальный прогибиционизм, взятый на вооружение нашей правоохранительной системой, как свидетельствует ее собственная ведомственная статистика, своим главным практическим результатом имеет фактическую защиту деятельности наркобизнеса и реальное усиление его позиций. Одним из существенных обстоятельств эмпирического исследования наркотизма является то, что само по себе употребление наркотиков сопряжено, как правило, с различными формами административного и уголовного преследования, а также различными видами негативного социального санкционирования и осуждения, а значит для получения достоверной информации исследователю необходимо преодолевать очень высокую латентность изучаемого явления [24, с. 128; 52, с. 6]. Неизбежным следствием латентности наркотизма является противоречивость встречающихся оценок масштаба отечественного наркотизма, подчас различающихся чуть ли не на целый порядок. Так, например, по одним оценкам, "на сегодняшний день в Санкт-Петербурге проживает не менее 500 тысяч потребителей наркотиков" [76, с.49], тогда как по другим, относящимся к тому же времени - впятеро меньше [22, с.129]. По одним оценкам численность приобщенных к наркотикам составляет в Самарской области около ста тысяч, по другим - 300 тысяч. Такой разброс цифр в значительной степени обусловлен по-прежнему актуальными проблемами методики изучения реальных проявлений наркотизма.

2. Методика эмпирического исследования наркотизма

Весной 1998 года Самарский фонд социальных исследований практически одновременно провел два опроса, направленных на выявление социальных координат и механизмов распространения наркотизма в Самарской области. В одном из них в рамках уже ставшего традиционным мониторинга "Молодежь Самарской области и проблемы наркомании" [5] в очередной раз было опрошено 800 представителей молодежи (в возрасте от 14 до 30 лет), проживающей в Самаре, Тольятти и некоторых других городах области. Параллельно и методически независимо от этого фрагмента молодежного мониторинга методом уличного интервью было опрошено свыше трех тысяч человек, представляющих все взрослое население области (в возрасте старше 16 лет).

Во этом исследовании, как уже отмечалось, сбор информации обеспечивался с помощью уличных интервью. Эта техника, как свидетельствует наш опыт, не только позволяет надежно репрезентировать население, постоянно проживающее в некотором относительно строго очерченном пространстве - конкретном городе или отдельном его районе [47], - но и обеспечивает респонденту значительно большую (по сравнению с опросом по месту жительства, работы или телефонным опросом) анонимность, что особенно важно для повышения степени доверия опрашиваемых к исследователям, а значит и для достоверности получаемой информации. Специально разработанная серия уточняющих вопросов позволяет получить однонаправленный континуум номинальной шестипунктовой шкалы, аналогичной упорядоченной шкале Л. Гуттмана. Как известно, эта шкала относится к классу полностью упорядоченных шкал наименований и предназначена для ранжирования свойств социальных объектов в одном параметре [92, с. 109-113].

Поскольку, по сценарию интервью, каждый следующий "уточняющий вопрос" задается лишь тому респонденту, который своим предыдущим ответом сам "спровоцировал" соответствующее уточнение, то, согласно методическому замыслу, возникает ситуация, способствующая освобождению респондента от психологического состояния допрашиваемого (усиливающаяся к тому же анонимностью "случайного" уличного контакта). Этому освобождению способствует и то, что "уточнению" каждый раз подлежит не последующая (повышающаяся) степень вовлеченности в потребление наркотических веществ, а предыдущая, о которой респондент уже сам только что сообщил интервьюеру. Такой методический прием позволяет достаточно надежно разделить все наблюдаемую (опрашиваемую) совокупность на шесть групп, упорядоченных по степени вовлеченности в потребление наркотических веществ:

Как видим, предлагаемая шкала позволяет не только выстроить достаточно дробный континуум, но и дает возможность дифференцировать как не потребляющих наркотиков (первые три градации), так и актуальных их потребителей (последние три градации). При этом, как будет показано дальше, первые три градации для получения данных о природе и понимания социальных механизмов функционирования наркотизма, пожалуй, даже более информативны, нежели три последующих.

Как мы полагаем, уже на уровне первичного измерения социолога интересуют не столько особенности и точность фиксации индивидуальных характеристик, присущих отдельно взятому респонденту, сколько степень выраженности изучаемого феномена в различных социальных группах. Такой подход к использованию опросных методов в социально-структурном анализе диктует необходимость наращивания общей совокупности наблюдений (опрошенных) минимум до двух тысяч респондентов [46].

С помощью описанной выше шкалы в опросе более двух тысяч жителей Самары проведенном под руководством В.Б. Звоновского весной 1998 года) выявлялась степень приобщенности к потреблению наркотических средств различных социальных групп городского населения. Кроме информации, характеризующей отношение опрашиваемых к наркотикам на поведенческом уровне, значимой частью собранных данных были характеристики ценностно-нормативного отношения к использованию наркотических веществ в немедицинских целях, а также характеристики социального состояния и самочувствия опрашиваемых: самооценки изменений их материального благополучия и степень оптимизма (пессимизма) в представлении о возможных изменениях их материального положения; представление (ощущение) об уровне собственной защищенности от физического насилия (чувство безопасности); степень принятия на себя ответственности за собственное материальное положение, а также за складывающуюся судьбу и образ жизни в целом (степени "интернальности" атрибуции ответственности и локуса контроля).

Не последнюю роль в реализации исследовательской программы играли и общие социально-статусные характеристики людей, попавших в выборочную совокупность: пол, возраст, образование, профессиональная принадлежность, сфера занятости, место жительства и т.д. Фиксация этих характеристик позволила не только контролировать параметры выборочной совокупности, но - главное – получить представление об общности и специфике интересующего нас отношения к наркотикам в различных социальных группах.

Среди опрошенных в областном центре, как и в соответствующей генеральной совокупности (население Самары в возрасте старше 16 лет), 56% женщин и 44% мужчин. Возрастные параметры этой выборочной совокупности: 8,5% - в возрасте между 16 и 19 годами (включительно); по 10,5% в каждой из трех возрастных групп: от 20 до 24 лет; от 25 до 29 лет и от 30 до 34 лет.

В группе от 35 до 44 лет - 17%, от 45 до 54 лет - 16,5%, от 55 до 64 лет - 16%, и 10,5% тех, кому больше 65 лет.

Среди самарских респондентов самая многочисленная из профессиональных групп (37,5%) - рабочие промышленных предприятий (в том числе 5% - неквалифицированные рабочие); служащие средней квалификации и ниже составляют 27% опрошенных; студенты и учащиеся старших классов - 10,5%; представители технической интеллигенции - 12,5%; представители гуманитарной интеллигенции (в том числе врачи, учителя и преподаватели других учебных заведений) - 7%; военнослужащие (кроме военнослужащих срочной службы) и работники других "силовых ведомств" - 3%; и столько же - руководители, профессионально занятые только управлением (неработающие пенсионеры в этой профессиональной классификации учитывались по своей профессии до выхода на пенсию). Четверть (25%) опрошенных в Самаре работают в государственных учреждениях и предприятиях; 14% - на приватизированных предприятиях; 16,5% заняты в частной экономике; 9,5% не имеют в настоящее время постоянной работы (безработные и занятые в частной экономике "нелегально"); 21% - неработающие пенсионеры и 10,5% - учащиеся различных учебных заведений.

Приведенные выше основные параметры выборки опрошенных в Самаре либо полностью совпадают с известными нам характеристиками генеральной совокупности, либо отклоняются от них, не выходя за допустимые пределы. Это позволяет считать, что в ходе описанного опроса получены надежные данные не только об общем отношении жителей Самары к рассматриваемому вопросу, но и о специфике этого отношения в отдельных социальных группах.

Для предварительного ("зондажного") определения параметров региональной специфики ситуации, складывающейся в областном центре, одновременно с опросом жителей Самары, было опрошено более тысячи жителей других городов и сел Самарской области, в том числе по 300 жителей Тольятти и Сызрани и более 400 человек, проживающих в сельских районах области. Но если данные, полученные на выборке из населения Самары, с высокой надежностью могут быть отнесены ко всему этому городу, то данные, полученные в других городах и районах области, по причине их заметно меньшей надежности, можно использовать скорее для получения самых общих, ориентировочных представлений о конкретике ситуации, складывающейся в этих местах.

При этом надо помнить, что совокупный массив данных уличных интервью, содержащий свыше трех тысяч единиц наблюдения, не может быть напрямую отождествлен с общей целостностью населения Самарской области. В частности, уровень наркотизации всех опрошенных не может рассматриваться как средний уровень наркотизации жителей области. Для определения общих параметров наркотизации области соответствующие данные, полученные в опросах населения конкретных городов и районов, необходимо специальным образом перевзвесить. В "сыром" же виде они могут использоваться лишь в качестве репрезентирующих (на определенном уровне) генеральные совокупности населения конкретных городов и регионов области. Вместе с тем, объединенный массив в силу своей большей масштабности позволяет получить более надежное (чем данные двухтысячного опроса только жителей Самары) представление об общих, имеющих внерегиональный характер социально-структурных детерминантах анализируемых явлений. Подобные возможности представляет и более "скромный" массив очередного этапа молодежного мониторинга.

3. Общие координаты наркотизма

Как свидетельствуют данные, полученные в ходе уличных интервью, 87% жителей Самары "никогда не пробовали" наркотических веществ в немедицинских целях. Остальные - 13% - обнаружили ту или иную степень причастности к опыту применения наркотиков. Что означает эта цифра и как она согласуется с аналогичными данными, полученными из других источников? По данным исследования проблем наркотизма, проведенного под руководством Г.Г. Силласте [81; 85], положительно ответили на вопрос: "Потребляли ли Вы хотя бы раз в жизни наркотики?" - 11,5% из числа опрошенных в 1992 году 1290 жителей 12 российских городов (обычных жителей, а не представителей групп риска или потребителей наркотиков, что достаточно редкий в отечественной практике исследовательский случай).

Цифра, как видим, достаточно близка к нашей. И даже если к числу возможных дегустаторов наркотиков причислить 3,5% тех, кто "не хотел бы отвечать" на этот "нескромный вопрос" московских исследователей [81, с. 140], то и полученные таким образом 15% не будут сильно отличаться от наших 13%. С учетом региональной дифференциации показателя степени знакомства с наркотическими веществами (в Москве сумма признавшихся в употреблении наркотиков и "уклонившихся" от такого признания составила 27,5%, тогда как в Рязани только 11%), отмечаемой не только в этом исследовании [смотри, например, 17, с. 87-89; 60, с. 39-45], можно предположить, что полученный нами показатель общего уровня знакомства населения Самары с наркотиками отражает исследуемую реальность все же адекватней, нежели статистика наркологических диспансеров.

По данным исследования Я.Гилинского и В.Афанасьева, проведенного ими в 1993 году в Санкт-Петербурге, "хотя бы один раз за 10 лет употребляли какой-либо наркотик" около 10% опрошенных горожан [6, c.53; 22, с. 128-129]. Последняя цифра, как видим, также достаточно близка к нашей, что позволяет предположить, что полученный показатель не так далек от реальности, как официальная медицинская и милицейская статистика, с одной стороны, или алармистские "ужастики" вольных журналистов - с другой.

По данным исследования, проведенного осенью 1996 года в рамках предыдущего этапа молодежного мониторинга в Самарской области, хотя бы один раз употребляли наркотики 14% опрошенных представителей молодежи в возрасте от 14 до 30 лет [5, с.122]. Казалось бы, показатель, полученный полтора года назад, практически повторяет цифру, выявленную нами весной 1998 года. Однако анализируемые здесь "свежие" данные относятся ко всему населению, тогда как данные 1996 года описывают лишь его молодежную часть, уровень наркотизации которой, как известно, значительно выше аналогичного уровня в старших возрастных группах, а, следовательно, и всего населения. Означает ли это, что нынешняя общая приобщенность к наркотикам в Самарской области достигла уровня, который наблюдался недавно лишь у молодежи? Для ответа на этот вопрос необходим более детальный сравнительный анализ данных обоих исследований, который будет приведен несколько дальше.

Уточним, что, исходя из репрезентативности нашей выборки по отношению ко всему населению Самары, это означает, что весной 1998 года около двухсот тысяч (из полутора миллионов) жителей города были так или иначе причастны к опыту немедицинского употребления наркотических веществ, подпадающих, в соответствии с новым законодательством, под статью об уголовно наказуемых деяниях. По предположению, основанному на данных упоминавшегося опроса молодежи Самарской области, "число молодых людей, потреблявших хотя бы однократно наркотики, в абсолютных цифрах составляет 100 тыс. человек, ... а с учетом латентности, ... 200 тыс. человек" [5, с. 123]. Напомним, что это предположение относится к Самарской области, в которой, кроме областного центра, есть и такие города, как Тольятти, Сызрань, Чапаевск, не говоря о многих десятках более мелких поселков и сельской местности. "Наши" же 200 тысяч находятся лишь в самой Самаре. Правда, среди них есть не только молодежь (до 30 лет). Но так или иначе, у наших правоохранительных органов есть существенный резерв для демонстрации своей мощи по отношению к населению.

Следует, однако, отметить, что для большинства - 8% из 13% - причастных к употреблению наркотиков это были случайные, практически никогда не повторявшиеся эпизоды; и лишь для 5% это было большим, чем отдельные случайные эпизоды. Иначе говоря, к относительно регулярному потреблению наркотиков причастны около трети (5% из 13%) когда-либо пробовавших их. Причем для половины из них - 2,5% из 5% - это увлечение ушло в прошлое, и только оставшаяся половина имеющих опыт относительно активного (не сводящегося к нескольким случайным эпизодам) потребления наркотиков с той или иной регулярностью прибегает к каким-либо наркотикам и в настоящее время. Как видим, в Самаре нынешние активные (актуальные) потребители наркотических веществ составляют лишь около половины всех их неслучайных потребителей и примерно пятую часть всех когда-либо пробовавших наркотики в немедицинских целях. Примерно такое же соотношение фиксируется и в общем "трехтысячном" массиве всех опрошенных в ходе уличных интервью, где из 13,5% знакомых со вкусом наркотиков для 8% это не более, чем случайный эпизод, для 3% - относительно устойчивая в прошлом практика, и лишь для 2,5% - относительно актуальная реальность.

По данным опроса свыше семи тысяч представителей учащейся молодежи, проведенного осенью 1997 года в Санкт-Петербурге, примерно для половины (46,6%) всех имеющих опыт употребления каких-либо наркотических средств, их "приобщенность" к миру наркотиков ограничена ЕДИНСТВЕННЫМ эпизодом, то есть, не имела никакого продолжения после первой пробы [43а, с. 7].

Обратим внимание на то, что степень общей приобщенности к наркотикам (численность хотя бы однажды пробовавших их) в Самаре и Тольятти практически идентична. Предельно близки в этих городах и доли тех, чей нынешний образ жизни включает в себя более или менее регулярное потребление каких-либо наркотических средств. При этом данные, полученные в Сызрани и в сельской местности, находятся на противоположных полюсах нашего четырехпунктового континуума. То, что уровень наркотизма в сельских регионах России ниже, чем в городах, известно и по многим другим исследованиям [13; 53].

Сызранская же "аномалия" может объясняться как реально более высоким уровнем наркотизма в этом самом западном городе, являющимся одним из крупнейших транспортных узлов России, так и вполне вероятными ошибками измерения (напомним, что численность сызранской выборки равна "всего" 300 единицам наблюдения). В целом же, как видно из таблицы 1.1, общая численность знакомых со вкусом наркотиков ни в одной из четырех подвыборок не отличается больше, чем на 5% от среднего показателя, зафиксированного в Самаре и Тольятти. Еще меньше в этих подвыборках диапазон колебаний численности потребляющих наркотики в настоящее время (менее полутора процентов). Все это является серьезным аргументом в пользу надежности данных первичного измерения масштабов наркотизации в Самаре.

таблица 1.1
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных
регионах Самарской области (весна 1998 года)

Конечно, не лишено оснований предположение, что некоторым актуальным потребителям наркотиков признаться в прошлых "грехах" было проще, чем в нынешних, и поэтому актуальных потребителей наркотиков все же больше, чем признавших это в ходе опроса. Уточним, однако, что техника уличного интервью обеспечивает респонденту максимально возможный (по сравнению с телефонными опросами или с опросами по месту жительства, работы или учебы) уровень психологического чувства анонимности. Напомним и то, что сценарий нашего интервью исходно строился в расчете на собственную "исповедальную активность" респондента, который уже в самом начале разговора о наркотиках мог самостоятельно избрать приемлемый для себя уровень доверительности сообщаемой информации. Иначе говоря, в случае недоверия к интервьюеру респонденту проще было скрыть свое прошлое увлечение наркотиками, нежели сначала признаваться в этом увлечении, а затем отсылать его в прошлое.

Кроме того, в заключение беседы, затрагивавшей, в соответствии со сценарием, самые разные темы (от материального благополучия и политических предпочтений собеседника до его отношения к переходу Самарской области на московское время), респондету задавался "контрольный" вопрос о его доверии к социологическим исследованиям. Проверка показала, что общий уровень знакомства с наркотиками среди доверяющих социологам и не доверяющих им практически не различается. При этом показатель актуальной приобщенности к наркотикам наиболее доверяющих социологам (доля нынешних активных потребителей наркотиков) оказался даже несколько ниже, нежели у наименее доверяющих социологам: 3,0% у не доверяющих при 1,8% у наиболее доверяющих и 2,5% у всех опрошенных.

Для сравнения укажем, что, по данным петербургского исследования Я. Гилинского и В.Афанасьева, в 1991 году "собственное наркотическое ПОТРЕБЛЕНИЕ" отметили около 1% респондентов [6, с. 53; 24, с. 129], то есть в два с лишним раза меньшая, нежели у нас, доля опрошенных. Отличие от нашего показателя может объясняться как региональными, так и временными обстоятельствами. Определенную роль в этом отличии играет и методика получения первичной информации - петербургские данные получены в ходе анкетного опроса по месту жительства, не обеспечивающего, как уже отмечалось, того уровня анонимности, какой может дать уличное интервью.

По официальным данным, в целом по России число лиц, состоящих на учете в связи с немедицинским потреблением наркотиков, составляло в начале 90-х годов примерно 35 человек на 100 000 населения, или 0,035% [72, с. 103]. В Самарской области на начало 1997 года в наркологических учреждениях состояло на учете 6220 человек [5, с. 110], или примерно 0,05% от населения области. В Петербурге этот показатель также был заметно выше, чем в среднем по стране, и приближался к 0,05% [66, с. 97]. По последним данным, в 1997 году в России общее количество состоящих на учете достигло 88 тысяч, то есть 0,059% от населения страны [83].

Как видим, наши данные (даже очищенные от тех, чье знакомство с наркотиками было случайным или же ушло в прошлое) примерно в сто раз, т.е. на два порядка, выше, нежели фиксируемое официальной статистикой количество наркоманов. Такой же порядок расхождений отмечают и многие другие исследователи реальных масштабов наркотизма [60; 66; 81].

Приведенные данные существенно противоречат широко распространяемой версии о неизбежности возникновения наркотической зависимости и практической невозможности выхода из нее [11]. Как свидетельствуют приведенные цифры, такая зависимость обнаруживается максимум в одном из пяти случаев знакомства со вкусом наркотиков и примерно в каждом втором случае относительно регулярного их потребления.

Однако и эти цифры, как нам представляется, значительно выше реальных. Напомним, что у нас есть только информация о том, что примерно половина из всех относительно активно употреблявших когда-либо наркотические вещества оставила это увлечение в прошлом; но нет никакой информации о том, какая часть актуальных потребителей находится в сколько-нибудь жесткой наркотической зависимости и не способна отказаться от своего нынешнего увлечения.

Понятно, что версия о практической невозможности "соскочить с иглы", даже если она не совсем адекватна реальности, используется зачастую с благородной целью предостеречь неискушенных от соблазна [11, 68а, 89а].

Однако, как нам представляется, эффект от нее зачастую прямо противоположный. Неискушенный неофит, слышавший или читавший этот пропагандистский "ужастик", приобретя собственный минимальный опыт пользования наркотическими веществами, быстро убеждается в "лживости пропаганды" и перестает доверять любой информации, идущей из соответствующих благонамеренных источников. У него возникает самоуверенная беспечность, и в результате он действительно попадает в наркотическую зависимость. Теперь он уже начинает верить игнорировавшейся раньше "пропаганде" и безвольно принимает ее версию о пресловутой невозможности "соскочить с иглы". И вновь получается, что эта внешне благонамеренная пропагандистская ложь действует в противоположном направлении.

До сих пор мы рассматривали лишь общие пропорции, относящиеся ко всему населению, включая глубоких стариков. Если же сузить возрастные и социальные рамки, то эти относительно скромные показатели приобретут заметно более выраженный вид. Так, в Самаре среди молодежи в возрасте до 30 лет численность "пробовавших" те или иные наркотики примерно вдвое выше, чем в целом среди населения - от 23% до 29%, при средних 13%. В общем трехтысячном массиве опрошенных в Самарской области среди молодежи численность когда-либо пробовавших наркотики также примерно вдвое выше средней и колеблется в пределах от 24% до 28% при средних 13,5%. При том, что на долю находящихся в возрасте между 16 и 30 годами приходится менее трети (31%) всех опрошенных, среди тех, кто хоть раз пробовал наркотики, люди этого возраста составляют 53,8%, а среди тех, кто и сейчас относительно регулярно обращается к ним, - 64,5%. Как видим, концентрация внимания исследователей наркотизма на молодежи вполне обоснованна.

По данным опроса семи с половиной тысяч представителей молодежи, осуществленном петербургскими социологами осенью 1997 года, было выявлено 38,8% хотя бы однажды пробовавших наркотик 48, с.99]. Напомним, однако, что в опросе, проведенном среди молодежи Самарской области осенью 1996 года, было выявлено лишь 14% хотя бы однократно употреблявших наркотики, то есть вдвое меньше, нежели по данным, полученным полтора года спустя.

таблица 1.2
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных
возрастных группах населения Самары (весна 1998 года)

Как видно из таблицы 1.2, хотя численность когда-либо пробовавших наркотические вещества в каждой последующей возрастной группе заметно ниже, чем в предыдущей, определенный уровень знакомства с наркотиками обнаруживается не только у нынешней молодежи. Если средний уровень знакомства с наркотиками (долю когда-либо пробовавших наркотические вещества) всего населения Самары принять за единицу, то показатель приобщенности наиболее молодых (в возрасте между 16 и 19 годами) составит 2,19. В возрастной группе от 20 до 24 лет - 1,88; в группе от 25 до 29 лет - 1,73, а в группе от 30 до 34 лет - 1,16. Во всех последующих возрастных группах этот показатель ниже единицы. В группе от 35 до 44 лет - 0,74; от 45 до 54 лет - 0,77, от 55 до 64 лет - 0,25, а среди наиболее пожилых - 0,19. Как видим, показатель знакомства с наркотиками у поколения наиболее пожилых примерно впятеро ниже среднего и более чем на порядок уступает уровню знакомства с ними наиболее молодых.

Следует отметить, что среди самых молодых девиантологи отмечают относительный максимум активности по большинству видов отклоняющегося поведения. А "коэффициент криминальной активности" по многим видам правонарушений в группе 14-17 - летних в два-три раза превышает соответствующий показатель соседней группы 18-24-летних и почти на порядок - группы от 30 до 49 лет [1, с. 154]. На молодежь в возрасте до 30 лет приходится свыше половины всех правонарушений [79, с. 1].

Различные исследователи объясняют этот феномен и повышенным энергетическим потенциалом, и незавершившейся социализацией, и неопределенным (переходным) социальным статусом, и желанием утвердиться в мире взрослых, и целым рядом других причин [1, с. 155]. Каждая из них имеет за собой вполне реальные основания, но, по-видимому главной детерминантой этой повышенной возрастной девиантности являются все же обстоятельства незавершенной (завершающейся) социализации.

В ситуации заметно расширяющегося среди молодежи круга случайных потребителей наркотиков, имеющих незначительный, но собственный опыт их использования, прямое запугивание и запретительство, как правило, ведет к романтизации наркотизма и закреплению за ним функции внутригрупповой и "поколенческой" солидарности, то есть, опять же, к противоположному от благих намерений результату.

Вместе с тем, как видно из той же таблицы, во всех возрастных группах (в том числе и среди наиболее молодых) у большинства знакомых со вкусом наркотиков это знакомство - либо случайный эпизод, либо "увлечение", оставшееся в прошлом. Даже среди наиболее молодых нынешние относительно регулярные потребители наркотиков составляют лишь треть от всех успевших узнать их вкус. Еще меньшую долю от числа когда-либо пробовавших наркотики составляют нынешние их потребители в последующих возрастных группах. В группе от 20 до 24 лет их примерно пятая часть (20,5%) от всех знакомых с наркотиками, а в группе от 25 до 29 лет - примерно каждый десятый (12%). Аналогичную закономерность можно наблюдать и на данных общего трехтысячного массива опрошенных в Самарской области, приведенных в таблице 1.3.

таблица 1.3
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных
возрастных группах населения Самарской области (N=3027)

Обратим внимание, что сам по себе показатель широты знакомства представителей какой-либо социальной группы со вкусом наркотика никоим образом не является, как это утверждают некоторые исследователи, свидетельством имеющихся в этой группе "резервов распространения наркотиков" [81, c. 140]. Более того, эта широта, соотнесенная с показателем актуальной вовлеченности в относительно регулярное потребление наркотиков, свидетельствует уже не о зависимости, а о степени освобождения этой группы от возможности наркотизации. Ведь из двух групп с одинаковым уровнем актуальной вовлеченности в потребление наркотиков, больший уровень освобождения от них демонстрирует именно та, в которой выше относительная численность СЛУЧАЙНЫХ и ПРОШЛЫХ потребителей.

Хотя, как свидетельствуют данные, после 20 лет интерес к наркотикам заметно ослабевает, наркотики присутствуют в образе жизни не только тех, кому менее 20, но и почти во всех других возрастных группах. Свыше трети - 35,5% - всех нынешних относительно активных ("актуальных") потребителей наркотических веществ составляют люди, перешагнувшие порог своего тридцатилетия. Единственная группа, в которой не удалось обнаружить ни одного потребителя наркотиков – лица старше 65 лет (3% из них отметили, что вкус наркотиков им знаком лишь по прошлому опыту).

Если уровень актуальной активности (доли относительно регулярно потребляющих наркотики в настоящее время) всего населения принять за единицу, то активность самых молодых (в возрасте между 16 и 19 годами) составит 3,6. В возрастной группе от 20 до 24 лет - 2,08; в группах от 25 до 44 лет - примерно единицу (от 0,79 до 1,07); а в группах старше 45 лет - 0,48 и меньше. Нетрудно заметить, что с возрастом отход от активного потребления наркотиков происходит значительно быстрее, нежели общее сужение круга знакомых с их вкусом. Так, например, по сравнению с не перешагнувшими порог 20-летия, к 30 годам круг пробовавших наркотики сужается примерно на четверть с 29% до 23%), а численность их актуальных потребителей - более чем в три раза: с 9,1% до 2,8%.

Эти данные также противоречат широко распространенной "медицинской" версии о том, что большинство или по крайней мере значительная часть однажды попробовавших вкус наркотиков обречены на непреодолимую наркозависимость и почти непременно заканчивают свою жизнь в безысходных муках наркотического истощения [11]. Уже в группе тех, кому от 20 до 24 лет, актуальные потребители наркотиков составляют лишь половину тех, кто когда-нибудь был относительно активно вовлечен в их потребление; а среди тех, кому от 25 до 29 лет, лишь около трети - 35%.

Вместе с тем, нельзя не заметить, что наркотики являются относительно новым элементом в жизненном опыте нашего населения. Среди тех, чье отрочество и юность завершились до начала 80-х годов (кто сегодня старше 35 лет), знакомых с их вкусом много меньше (в два-три раза), нежели среди завершавших базовую социализации в годы перестройки и после нее. Еще меньшей мере знакомы с наркотиками поколения, социализировавшиеся в 50-е годы и раньше. Здесь хотя бы однажды пробовавших наркотики не более одной тридцатой, то есть примерно в десять раз меньше, чем в перестроечном и послеперестроечном поколениях.

таблица 1.4
Гендерные различия приобщенности к наркотикам среди населения Самары (N=2027)
и Самарской области (N=3029)

Еще одно уточнение зоны распространения наркотиков - гендер. В целом когда-либо пробовавших те или иные наркотические вещества среди мужчин чуть ли не вчетверо больше, нежели среди женщин - 22,5% против 6%. Аналогичное соотношение степени знакомства с наркотиками мужчин и женщин отмечают и другие исследователи [5, табл. 5.13; 18, с. 78; 52, с. 77-78; 68, с. 16, 82]. Примерно такое же соотношение и по когда-либо АКТИВНО потреблявшим наркотики - 8,5% мужчин против 2,5% женщин. Если же это соотношение приложить к наиболее приобщенным возрастным группам, то получается, что среди тех, кому сегодня от 16 до 19 лет, относительно постоянно (не эпизодически) потребляли (в прошлом или сейчас) наркотики около четверти (23-25%) мужчин и примерно 7-8% женщин. Как видим, несмотря на отмечаемые некоторыми авторами тенденции ускоренной феминизации наркотизма [68, с. 82],явление это по-прежнему затрагивает главным образом мужскую часть населения. Что вполне согласуется с общей закономерностью, которую отмечают многие исследователи отклоняющегося поведения, а также статистика правонарушений, в соответствии с которой на мужчин приходится подавляющее количество проявлений девиантного поведения [1, с. 146-149].

таблица 1.5
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных социально- экономических группах населения Самары (весна 1998 года)

Как видно из данных таблицы 1.5, из всех социально-экономических групп населения наибольшее количество хотя бы однажды пробовавших наркотики обнаруживает группа учащихся, где вкус наркотиков знаком практически каждому четвертому. Понятно, что основные причины "лидерства" этой социально-экономической группы связаны с ее возрастными характеристиками. Практически вся она состоит из молодежи, подавляющее большинство которой еще не перешагнуло порог своего 20-летия. Нетрудно заметить, что основные параметры, характеризующие приобщенность к наркотикам учащихся, почти совпадают с аналогичными параметрами группы в возрасте от 16 до 19 лет. Вместе с тем, существует большое количество свидетельств того, что сама по себе принадлежность к категории учащихся является лишь первой ступенью, отличающей повышенную степень наркотизма [52, с.109-114].

Следующим, возможно более сильным, дифференцирующим обстоятельством, по данным некоторых специальных исследований, является тип учебного заведения. Так, в весьма представительном опросе свыше трех с половиной тысяч учащихся 14-17 лет, проведенном Б.М. Левиным, среди школьников обнаружилось 5,5% хотя бы однажды пробовавших наркотики или токсические вещества, среди учащихся ПТУ - 10,2%, а среди учащихся техникумов - 13,5% [52, с 109]. По данным Я.И. Гилинского, среди учащихся петербургских профтехучилищ тех, кому хотя бы однажды приходилось пробовать наркотики, было зафиксировано втрое больше, нежели среди их сверстников - учащихся старших классов общеобразовательных школ [6, с. 52-53; 22, с.129]. Свою специфику отношения к наркотикам имеет и вузовское студенчество. Понятно, что учеба является основным занятием далеко не всех на пороге воего 20-летия, и образ жизни учащейся олодежи существенно отличается от образа жизни их работающих сверстников. Однако эти отличия требуют специального анализа, который будет приведен несколько позже при анализе данных молодежного мониторинга.

Близкую к "ученической" степень знакомства с наркотиками (23,5%) обнаруживают и занятые в частной экономике. Однако если для большинства (15,8% из 23,5%) нынешних "частников" это не более чем случайный эпизод, а актуальных потребителей среди них лишь 3,5%, то среди учащихся доля таких актуальных потребителей в полтора раза выше - 5,7%. И в этой социально-экономической группе, как показывает анализ, заметную роль играет все тот же фактор возраста. Представители старших возрастных групп среди занятых в частном секторе встречаются крайне редко.

Ускоренная трансформация российской экономики и ее основных институтов одним из своих следствий имеет, среди прочего, и то, что новый, собственно частный сектор экономики формируется в настоящее время по преимуществу из людей, только начинающих свою профессиональную деятельность. То есть из молодежи. Это и определяет в значительной мере тот факт, что работники, занятые в государственном секторе и на недавно акционированных предприятиях (куда попадает пропорционально меньшая часть молодежи, вступающей в самостоятельную жизнь), знакомы с наркотиками в заметно меньшей мере, нежели занятые в частном секторе.

Обращает на себя внимание и то, что, несмотря на сравнительно невысокую степень общего знакомства с наркотиками нынешних безработных 16% хотя бы однажды пробовавших их), их актуальная приобщенность к наркотикам вдвое выше, чем в целом у населения Самары и почти равна актуальной приобщенности учащихся. При этом среди безработных, общая численность которых, по нашим данным, приближается к 10% всего населения Самары старше 16 лет, присутствуют не только представители молодого поколения. Иначе говоря, ситуативная природа детерминации наркотизма в этой группе проявляется достаточно ярко.

Наименьшую степень приобщенности к наркотикам из всех социально-экономических групп населения, как нетрудно понять, обнаруживают неработающие пенсионеры. То есть, как правило, люди старше 55 лет, чье знакомство с наркотиками, как мы помним, было редельно низким, ибо во времена их молодости завершения базовой социализации) потребление наркотиков еще не входило в образ жизни россиян в той мере, в какой это характерно для нынешнего периода. Как видим, и здесь за экономическим статусом, вполне классическим по своей социальности, стоит все тот же, на первый взгляд, не вполне социальный фактор возраста, лишь слегка оттененный фактором принадлежности к определенному поколению (имеющим все же социальную природу).

таблица 1.6
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных социально-экономических группах населения Самарской области

Аналогичные тенденции обнаруживают себя и на общем трехтысячном массиве опрошенных в Самарской области. При этом нельзя не отметить, что, несмотря на практически одинаковую степень знакомства с наркотиками учащихся Самары и области, степень актуальной вовлеченности в их потребление учащихся за пределами областного центра заметно выше. В Самаре актуальными потребителями наркотиков являются 5,7% опрошенных учащихся, за ее пределами - 9,3%, то есть почти на две трети больше. Не исключено, что в этом случае мы имеем дело с отмечавшейся выше дифференциацией разных типов учебных заведений [6, с. 52-53; 22, с. 129]. В целом же практически все закономерности, выявленные выше при анализе данных, полученных в Самаре, находят свое подтверждения и в результатах областного опроса.

таблица 1.7
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных профессиональных группах Самары и Самарской области

Социально-профессиональная дифференциация, как видно из таблицы 1.7, со степенью приобщенности к наркотикамсвязана в заметно меньшей мере, нежели рассмотренная выше дифференциация социально-экономическая. Нетрудно понять, что основная причина ослабления связи заключается в относительной независимости профессиональной дифференциации населения от возрастной. Тем не менее, малоквалифицированные служащие, как и служащие средней квалификации, а также представители гуманитарной интеллигенции обнаруживают примерно вдвое меньшую степень знакомства с наркотиками, нежели рабочие или военнослужащие. Однако, как нетрудно понять, основная причина этих различий связана с гендерной спецификой этих профессиональных групп. Первые три – по преимуществу женские; две последние состоят преимущественно из представителей сильного пола, связанного с наркотиками, как мы видели выше, много теснее женщин.

Хотя степень знакомства с наркотиками среди представителей гуманитарной интеллигенции и профессиональных руководителей заметно ниже, чем, например, среди рабочих, актуальные их потребители представлены среди элиты примерно в той же степени, что и среди рабочих. Особенно отчетливо заметна эта слабость профессиональных руководителей на данных общего трехтысячного массива опрошенных в Самарской области: актуальных потребителей среди профессиональных руководителей, работающих за пределами Самары, почти столько же, сколько и среди учащихся Самары. Обращает на себя внимание и то, что, хотя среди работников силовых структур (военнослужащих и милиции) не обнаружился ни один актуальный потребитель наркотических веществ, доля относительно активно (не эпизодически) потреблявших их в прошлом заметно выше, чем во всех других профессиональных группах, и почти втрое выше, чем в среднем среди всех опрошенных (8,8% против 3,2%).

таблица 1.8
Приобщенность к потреблению наркотиков в различных образовательных группах населения Самары (N=2027) и Самарской области (N=3029) - весна 1998 года

Как видно из таблицы 1.8, образование дифференцирует степень наркотизма заметно сильнее, нежели рассматривавшаяся выше профессиональная принадлежность. Первое, что обращает на себя внимание, это понижение наркотизма, сопровождающее рост образовательного уровня, что отмечается и многими другими исследователями [52, с. 80; 68, с. 41]. Прежде чем подробно рассмотреть основные свидетельства этой общей тенденции, следует отметить, что из нее явно выбивается крайне низкая степень знакомства с наркотиками в группе с образованием ниже 7 классов. Впрочем, аномалия эта легко объясняется все тем же возрастным, а точнее, поколенческим фактором. Практически все представители этой образовательной группы не только находятся в возрасте, далеком от обычного для актуальной приобщенности к потреблению наркотиков, но и принадлежат к поколению, так и не сумевшему познакомиться с ними.

За пределами группы пожилых людей (не имевших в свое время возможности закончить 7 классов) особенно заметно сопровождающее рост образовательного уровня снижение показателей неслучайного (более, чем эпизодического)потребления наркотиков. Как видно из той же таблицы, актуальных потребителей наркотиков в группе с неполным средним образованием примерно втрое больше, чем среди обладателей вузовских дипломов. При этом доля лиц с неполным средним образованием среди актуальных потребителей наркотиков в три с лишним раза выше, чем в целом среди жителей Самарской области и ее областного центра.

Как видно из данных трехтысячного массива, доля актуальных потребителей наркотиков среди имеющих высшее или незаконченное высшее образование примерно втрое ниже, чем среди имеющих среднее или неполное среднее. Иначе говоря, главная разделительная черта между разными уровнями относительно активного потребления наркотиков проходит о границе между обладателями среднего и более высокого уровня образования. Факт этот важен не только для бесстрастной констатации характеристик социальной реальности, но и для использования в эффективной антинаркотической пропаганде. Такая пропаганда, как нам представляется, должна быть направлена не на "лобовое" и, как правило, малоэффективное запугивание потенциальных (а тем более реальных) потребителей наркотиков, а на демонстрацию "непрестижности" обращения к наркотикам в группах с более высоким статусом (среди которых не последнее место занимают группы с наиболее высоким образовательным уровнем).

Напомним, что, как свидетельствует опыт стран,отличающихся наиболее высокими и продолжающими расти показателями здоровья населения, именно внедрение в систему ценностно-нормативных приоритетов представлений о престижности здорового образа жизни, а не запреты на различные формы самодеструктивного саморазрушающего) поведения, позволили в последние годы добиться заметного снижения численности злоупотребляющих алкогольными напитками, курящих и употребляющих наиболее опасные для здоровья наркотики.

4. Координаты молодежного наркотизма

Если данные, полученные в уличных интервью, позволили представить общие координаты наркотизма в Самаре и области (и, в частности то, что нынешняя молодежь составляет две трети всех актуальных потребителей наркотиков), то данные последнего этапа молодежного мониторинга дают возможность более пристального рассмотрения специфики этого явления в наиболее наркотизированной части населения.

Среди 800 респондентов традиционного "молодежного мониторинга", проведенного под руководством С.В. Вершины весной 1998 года, 42% составили жители Самары, 28,5% - жители Тольятти и 29,5% - жители других городов области (Сызрани, Чапаевска, Октябрьска). В соответствии с квотной выборкой, как и в соответствующей генеральной совокупности (городская молодежь Самарской области), среди опрошенных 49% женщин и 51% мужчин. Возрастные параметры этой выборочной совокупности: 12,5% в возрасте 14-15 лет; 13% - 16-17 лет; 11,5% - 18-19 лет и 15% в возрасте 20-21 года. Находящиеся в возрасте между 22 и 25 годами (включительно) составили 21%, а в возрасте от 26 до 30 лет - 27% всех респондентов этого опроса.

Учащиеся общеобразовательных школ составили 14,5% опрошенных; учащиеся профтехучилищ - 6%; столько же - студенты колледжей и техникумов, а студенты высших учебных заведений - 11%. Среди опрошенных: 27% - рабочие промышленных предприятий, 26% - служащие, а остальные 10% в настоящее время не работают и не учатся.

Пятая часть (20%) опрошенных работает в государственных учреждениях и предприятиях; 12% - на приватизированных предприятиях; 13% заняты в частной экономике; 10% не имеют в настоящее время постоянной работы (безработные и занятые в частной экономике "нелегально"); и 6,5% - учащиеся различных учебных заведений. Приведенные выше характеристики позволяют рассчитывать на то, что информация, собранная на очередном этапе самарского молодежного мониторинга, в основном сопоставима с информацией, полученной на предыдущих его этапах.

Как свидетельствуют данные, полученные весной 998 года в рамках мониторинга молодежи Самарской области, почти трети - 30% опрошенных - доводилось как минимум однажды пробовать какие-либо наркотические средства. Цифра эта достаточно близка к полученной в уличных интервью, данные которых мы рассматривали в предыдущей главе (там, напомним, в молодежной части выборки было зафиксировано около четверти знакомых с наркотиками). По данным опроса свыше семи тысяч учащихся (средний возраст которых равен 16,5 годам, а 94% моложе 20 лет), проведенного осенью 1997 года в Санкт-Петербурге НИИ комплексных социальных исследований СПбГУ, опыт употребления наркотических средств обнаружили 36,6% опрошенных [43а, с. 7]. И этот показатель, хотя и несколько выше, однако, вполне сопоставим с последними самарскими данными.

По данным сотрудников Института социальных исследований Мичиганского Университета (Ann Arbor) Ллойд Джонстона, Джералда Бекмана и Патрика ОМалли (Lloyd Johnston, Jerald Bachman, and Patrick OMalley), осуществляющим на протяжении последних 23 лет проект "Мониторинг будущего" (Monitoring the Future Study), в рамках которого начиная с 1975 года ежегодно опрашивается примерно по 15,5 тысяч выпускников государственных и частных школ по всем Соединенным Штатам, опыт как минимум разового употребления наркотических веществ обнаруживают в каждом из таких опросов от 41% до 65% учащихся выпускных (11-12) классов [94, table 3]. Как видим, и эти, в высшей степени достоверные показатели (различия между двумя соседними по времени общеамериканскими измерениями не превышают 3-4%), хотя и заметно выше наших отечественных, однако, вполне сопоставимы с ними. В дальнейшем ы еще не раз будем обращаться к данным этого очень информативного проекта, а пока вернемся к нашему последнему опросу молодежи и обратим внимание на то, что нынешний самарский показатель вдвое выше того, который был получен в ходе предыдущего этапа молодежного мониторинга осенью 1996 года [5, с. 122]. Означает ли это, что за каких-то полтора года в Самарской области в молодежной среде произошел практически двукратный рост наркотизма? Параллельные и косвенные данные эту гипотезу не подтверждают.

Скорее всего мы имеем дело с некоторым смещением объекта и методики его измерения. Напомним, что осенью 1996 года среди опрошенных наряду с ГОРОДСКОЙ молодежью, присутствовала также и определенная доля СЕЛЬСКОЙ молодежи, чья приобщенность к наркотикам, как было показано в предыдущей главе, почти на порядок ниже, чем у горожан. Иначе говоря, если данные мониторинга 1996 года относились ко всей молодежи Самарской области, то данные 1998 года относятся лишь к ГОРОДСКОЙ части этой молодежи; и уже одно это предполагает более высокий уровень показателя наркотизации, полученного в нынешнем мониторинге.

Кроме того, если полтора года назад у респондентов спрашивали: "Пробовали ли Вы хотя бы раз наркотики?", - то в последнем мониторинге им необходимо было последовательно ответить на семь однотипных вопросов. Приходилось ли потреблять: 1) героин; 2) опий, маковую соломку, морфин или другие опиаты включая кодеин, метадон, кодтерпин); 3) кокаин; 4) экстази; 5) амфетамин, эфедрин, "джеф", "винт", ЛСД; 6) пары ацетона и клеев типа "Момент"; 7) анашу, марихуану, гашиш или "травку". Весьма вероятно, что некоторые из препаратов, приведенных в этом перечне, кем-то из опрошенных в прошлый раз не рассматривались как наркотики. И значит полученный по данным последнего опроса показатель, обобщающий ответы на все семь частных вопросов ("пробовавшим наркотики" считается тот, кто обозначил свое "личное знакомство" хотя бы с одной из семи групп наркотических веществ, описанных выше), может заметно отличаться от показателя, фиксирующего ответ на находящийся вне конкретизирующего контекста единственный "обобщающий" вопрос.

Приведенные обстоятельства позволяют предполагать, что практически весь "рост" нынешнего показателя (по отношению к полученному в мониторинге 1996 года) определяется смещениями объекта и методики его измерения. При этом нынешний показатель более адекватно обозначает реальный уровень наркотизации молодежи Самарской области. В пользу этого свидетельствует не только более надежная методика его измерения, снимающая субъективизм респондента в определении понятия "наркотик". Об этом говорит и то, что значение показателя наркотизации, полученное нами в последнем молодежном мониторинге, дстаточно близко к "независимой" характеристике уровня наркотизма той же социальной совокупности, которая была получена на основе уличных интервью представителей всех возрастных групп населения Самарской области.

О невозможности стремительных изменений наркотизации, хотя и косвенно, свидетельствуют и уже упоминавшиеся данные "Мониторинга будущего", осуществляемого американскими исследователями. Фиксируемый ими уровень приобщенности выпускников школ к "нелегальным наркотикам" первоначально обнаруживал постепенный (на 2-3%) рост численности имеющих опыт, как минимум, разового употребления какого-либо наркотика (помимо алкоголя и табака) от 55% в 1975 году до 65,5% в 1981 году. После этого, как свидетельствуют результаты ежегодных замеров, начался почти десятилетний период устойчивого понижения уровня наркотизации американских школьников, достигшего к 1992 году минимальной за все время наблюдений отметки - 40,7%. В этом году был зафиксирован не только минимальный уровень общей численности хотя однажды употреблявших любой из нелегальных наркотиков, но и минимальное количество тех, кто употреблял их в последние 30 дней перед опросом. Среди выпускников американских школ количество таких "актуальных потребителей" в 1992 году составило лишь 14,4% [94, table 1а, 1b], то есть почти втрое меньше общей численности хотя бы однажды употреблявших какие-либо наркотические средства, что, обратим внимание, достаточно похоже на наши отечественные пропорции соотношения случайного и активного потребления, хотя и не повторяет их буквально.

Несомненный успех американского общества в борьбе с молодежным наркотизмом в дальнейшем, однако, закрепить не удалось - начался новый медленный, но неуклонный рост общей приобщенности к наркотикам выпускников американских школ. Ежегодный прирост, не превышающий 2-3%, привел к тому, что весной 1997 года численность имеющих опыт, как минимум, разового употребления наркотиков достигла 54,3%, т.е. за последние шесть лет поднялась почти на 14% [94, table 3]. Заметно возросло среди выпускников американских школ и число актуальных потребителей, достигшее в 1997 году 26,2%, что почти вдвое выше аналогичного показателя 1992 года [94, table 1b].

При формировании исследовательской программы последнего мониторинга молодежи Самарской области предполагалось, что система показателей, используемая в нем, позволит не только более надежно замерить общий уровень наркотизации (общей приобщенности), но и даст возможность выявить некоторые характеристики, специфичные для приобщенности к отдельным видам наркотических веществ. Этого, однако, не произошло. В ответах о своей реальной приобщенности к анаше и другим производным конопли респонденты были относительно откровенны и признавались исследователям не только в прошлом случайном (разовом, эпизодическом) знакомстве с этими наркотиками. О приобщенности (особенно, нынешней, актуальной) респондентов ко всем остальными наркотикам исследователи могли скорее догадываться по их респондентов) отказам отвечать на вопросы, приходилось ли пробовать какие-либо наркотики помимо анаши (и ее производных).

Поэтому, как свидетельствуют полученные данные, общее количество хотя бы однажды пробовавших анашу или другие производные конопли (гашиш, марихуану, "травку", "план" и т.п.) составляет 29% от общей численности опрошенной молодежи, т.е. мало отличается от численности молодых людей, сообщивших о том, что им когда-либо приходилось пробовать какой-нибудь из наркотиков. Все другие наркотические средства, если верить полученным данным, знакомы самарской молодежи в значительно меньшей мере. Не отрицают своего знакомства с кокаином менее 5% опрошенных. В том числе 1,8% сообщили, что пробовали его "хотя бы раз в жизни", и 2,9% уклонились от прямого ответа на этот вопрос. Немногим более тех же 5% имеют опыт знакомства с экстази (в том числе 2,5% сами признались в этом, а остальные - 2,9% - отказались отвечать на данный вопрос, и мы "вынуждены" отнести их к группе приобщенных к экстази). Практически столько же в общей сложности знакомых с искусственными наркотиками: амфетамином, эфедрином, джефом" или ЛСД (в том числе 2,2% сами сообщили об этом и 2,9% отказались отвечать на соответствующий вопрос). Около 6% имеют опыт наркотического употребления ацетона или клеев типа "Момент" (в том числе 2,9% сами признались в этом, а остальные - 3,0% - не стали отвечать на этот вопрос).

таблица 2.1
Приобщенность к различным видам наркотиков городской молодежи в Самарской области

Несколько большая приобщенность обнаруживается по отношению к опию и другим опиатам. Опыт употребления героина не отрицают 6,7% опрошенных (в том числе 3,8% сами признают это, а остальные - 2,9% - не стали отвечать на этот вопрос). То, что им приходилось пробовать опий, маковую соломку, морфин или другие опиаты, включая кодеин, метадон, кодтерпин,не отрицают в совокупности 6,5% респондентов (в том числе 3,7% сами признают это, а остальные - 2,8% - уклонились от прямого ответа на этот вопрос). Цифры, как видим, достаточно скромные. И чем определяется эта скромность - несовершенством использовавшейся методики первичного измерения или реальными масштабами исследуемого явления - ответить сколько-нибудь однозначно пока не представляется возможным. По данным уже неоднократно упоминавшегося общеамериканского мониторинга, марихуана и гашиш отличаются своей популярностью и среди американских школьников. Среди имеющих опыт хотя бы однократного употребления каких-либо запрещенных в США (illicit - нелегальных) наркотиков, доля употреблявших марихуану или гашиш достигает 85-90% [94, table 3]. В частности, в 1997 году при 49,6% приобщенных к марихуане против 54,3% приобщенных к любому из наркотиков, этот показатель составил 91,3% (49,6/54,3), а годом раньше - 88,4% (44,9/50,8). При этом кривая изменения общей численности выпускников американских школ, хотя бы однажды пробовавших марихуану или гашиш, почти повторяет кривую изменений численности имеющих опыт, как минимум, разового употребления какого-либо нелегального наркотика. Первоначальный "опережающий" (по сравнению общенаркотической кривой) рост от 47,3% в 1975 году до 60,4% в 1979 году; "ожидание" на достигнутом уровне общенаркотического пика, а затем, как свидетельствуют результаты ежегодных замеров, начался почти десятилетний период устойчивого понижения уровня приобщенности американских школьников к марихуане и гашишу, достигшего к 1992 году минимальной за все время наблюдений отметки - 32,6%. Вслед за этим начался новый медленный,но неуклонный рост общей приобщенности выпускников американских школ к марихуане и гашишу. Ежегодный прирост, не превышающий 2-3%, привел к тому, что весной 1997 года численность имеющих опыт, как минимум, разового употребления различных производных конопли достигла 49,4%, т.е. за последние шесть лет поднялась на 17% [94, table 3]. Особая популярность марихуаны среди американских школьников не отменяет относительно высокой распространенности среди них и других нелегальных наркотиков.

Среди имеющих опыт хотя бы однократного употребления любых нелегальных наркотиков доля употреблявших что-либо, помимо марихуаны или гашиша, достигает 50-60% [94,table 3]. Например, в 1997 году при 30,0% приобщенных к чему-либо, помимо марихуаны, против 54,3% приобщенных к любому из наркотиков, этот показатель составил 59,1%, а годом раньше - 56,1% (28,5/50,8). При этом опыт употребления героина и других опиатов имеет примерно каждый четвертый или пятый из всех приобщенных к каким-либо наркотикам выпускников американских школ. В частности, в 1997 году численность приобщенных к героину и другим опиатам составила 11,8% от всех опрошенных, или 21,7% от численности приобщенных к любому из наркотиков.

Но вернемся к нашим отечественным данным. По результатам опроса свыше семи тысяч представителей петербургской учащейся молодежи, проведенного осенью 1997 года, препараты конопли наиболее популярны и в северной столице, где знакомство с ними обнаружили 55,7% имеющих опыт употребления любого из наркотических средств. Однако, здесь "отрыв" анаши от всех остальных наркотических средств не столь ярок. Количество знакомых с различными галлюциногенами достигает в Петербурге 14,6% всех имеющих опыт употребления наркотиков, а с психостимуляторами амфетаминового ряда - 10,8% [43а, с. 7]. Если исходить из того, что в развитии наркотизма Самара пока еще отстает от города на Неве, то галлюциногены и психостимуляторы амфетаминового ряда в ближайшее время могут расширить свое присутствие и на берегах Волги. Но на фоне ушедшей вперед американской действительности тяжелые наркотики имеют особую перспективу практически во всей России.

Пока же вполне определенно можно утверждать, что общая численность приобщенных к героину составляет НЕ МЕНЕЕ 3,8% самарской городской молодежи, к опию и другим опиатам – НЕ МЕНЕЕ 3,7%, к парам ацетона и ему подобным - НЕ МЕНЕЕ 2,9%, к экстази - НЕ МЕНЕЕ 2,5%, к искусственным наркотикам типа амфетамина, эфедрина, "джефа" и т.п. - НЕ МЕНЕЕ 2,2%, к кокаину - НЕ МЕНЕЕ 1,8%. В то же время численность знакомых с анашой и другими производными конопли составляет НЕ МЕНЕЕ 25,5% численности городской молодежи, то есть практически на порядок выше, нежели показатели приобщенности ко всем остальным наркотикам. Это соотношение позволяет уверенно утверждать, что наиболее распространенным видом наркотических веществ в настоящее время является анаша и другие производные конопли. Все остальные виды наркотиков (в том числе героин и другие опиаты) имеют ПОКА заметно более скромное распространение. Но даже относительно "скромные" 3,8% прямо признающих опыт употребления героина и столько же знакомых с опием, маковой соломкой или другими опиатами в пересчете на абсолютные цифры составляют почти 25 тысяч из 600 тысяч жителей Самарской области, находящихся в возрасте между 14 и 30 годами.

Общий уровень приобщенности самарской городской молодежи к наркотикам в различных ее социальных группах имеет свою отчетливо выраженную специфику. Так, при общих для всех опрошенных 30% когда-либо пробовавших наркотики, у мужчин этот показатель достигает 43%, тогда как у женщин он почти втрое ниже - 16,6%. Напомним, что подобное соотношение было получено и в данных уличных интервью представителей всех возрастных групп (описанных в предыдущей главе). При общем показателе для Самарской области в 13,5%, у мужчин он составил 22,7%, а у женщин - лишь 6,3%. Аналогичная закономерность обнаруживается и во многих других отечественных исследованиях [5, с. 122; 18, с.78; 52, с. 77-78; 68, с.82]. Особой новизны, как видим, в этом нет.

Тем не менее, следует подчеркнуть, что, несмотря на отдельные сообщения об ускоренной феминизации отечественного наркотизма [68, с.82], у нас в стране это явление по-прежнему затрагивает в первую очередь мужскую часть населения.

Другое дело - гендерная специфика американского образа жизни, с ее активным стремлением к сглаживанию различий между мужскими и женскими поведенческими нормами. Если в нашей действительности различие мужской и женской приобщенности к наркотикам определятся показателями кратности, то в уже упоминавшихся данных американского "Мониторинга будущего" женский уровень приобщенности к опыту употребления наркотиков составляет от 75 до 85% мужского [94, table 2а].

В предыдущей главе, при анализе данных уличных интервью представителей всех возрастных групп, мы уже отмечали предельно высокий уровень общей возрастной дифференциации приобщенности к наркотикам. Как свидетельствуют данные молодежного мониторинга, возрастная дифференциация сохраняется и внутри относительно выравненной по возрасту совокупности опрошенных. Наименьшее количество знакомых со вкусом наркотиков наблюдается среди самых юных, не достигших своего 16-летия, где количество приобщенных к наркотикам вдвое ниже, чем в соседней группе 16-17 летних или в среднем для всей молодежи в возрасте до 30 лет.

таблица 2.2
Приобщенность к наркотикам различных групп городской молодежи в Самарской области

Как свидетельствуют ответы самих респондентов, когда-либо пробовавших какие-нибудь наркотики, у 12% из них это впервые произошло в возрасте 14 лет (или раньше), а у 13,5% - в 15-летнем возрасте. То есть примерно для четверти всех хотя бы однажды пробовавших наркотики знакомство с ними произошло в возрасте до 16 лет. У 43% приобщенных это знакомство произошло в возрасте 16-17 лет, у 19,5% - в возрасте 18-19 лет, а у остальных 12% - в 20 лет или позже.

Как видим, наиболее критическим, представляющим наибольший риск для наркотических соблазнов, является момент перехода от подросткового возраста к юношескому. Именно в это время знакомится с наркотиками едва ли не половина (не менее двух из пяти) всех когда-либо приобщившихся к ним. В целом же до 20 лет успевает познакомиться с наркотиками почти девять десятых всех приобщенных к ним. Похожие данные можно обнаружить и в некоторых других исследованиях [52, с. 89; 68, с. 51]. Все это позволяет заключить, что если до 20 лет человек устоял перед соблазном знакомства с миром наркотиков, то вероятность его хотя бы случайного, эпизодического знакомства с этим миром снижается практически на порядок. Еще меньше в этом случае риск его вовлечения в периодическое или регулярное потребление.

Об этой закономерности свидетельствует и кривая приобщенности к наркотикам представителей различных возрастных групп. Расширение круга когда-либо пробовавших какие-нибудь наркотические вещества, как видно из таблицы 2.2, наблюдается примерно до 25- летнего возраста, где их общее количество достигает уровня мужской наркотизации городской молодежи. После этого можно видеть резкое сокращение численности когда-либо пробовавших какие-нибудь наркотики. Аналогичная тенденция наблюдалась и в предыдущем мониторинге молодежи Самарской области, проведенном осенью 1996 года. В группе 14-16-летних количество знакомых с наркотиками равнялось тогда 7%; в группе 17-19 летних - 21%; в группе 20-24 летних - 18%; а в группе 25-30 летних - 12% [5, с. 122]. Напомним, что практически такая же закономерность была обнаружена нами и в результатах уличных интервью представителей всех возрастных групп жителей Самарской области, приведенных в предыдущей главе.

О стремительном расширении приобщенности к наркотикам, происходящем в этом возрастном интервале, свидетельствуют и данные последних семи лет "Мониторинга будущего", фиксирующие, наряду с показателями наркотизации выпускников американских школ, аналогичные показатели учащихся 8-х и 10-х классов. Так, например, в 1991 году опыт, как минимум, однократного употребления марихуаны обнаружили 10,2% учеников 8-х классов (13-14 лет), 23,4% учеников 10-х классов (15-16 лет) и 36,7% учеников 12-х классов (17 лет и старше). В 1997 году в рамках 23-го национального опроса старшеклассников, охватившего 51 тысячу учеников 429 общественных и частных школ, такой опыт употребления марихуаны обнаружили 22,6% учеников 8-х классов, 42,3% учеников 10-х классов и 49,6% учеников 12-х классов [94, table 1a].

Аналогичная закономерность обнаруживает себя и в темпах расширения приобщенности американской молодежи к любым нелегальным наркотикам. В 1991 году опыт, как минимум, однократного употребления какого-либо нелегального наркотика (any illicit drug) обнаружили 18,7% учеников 8-х классов, 30,6% учеников 10-х классов и 44,1% учеников 12-х классов.

Семь лет спустя, в 1997 году, такой опыт обнаружили уже 29,4% учеников 8-х классов, 47,3% учеников 10-х классов и 54,3% учеников 12-х классов [94, table 1a]. Как видим, последнее общее повышение приобщенности американской молодежи к наркотикам обеспечивается, в первую очередь, самыми юными.

Вся эта информация еще раз подтверждает необходимость концентрации основных антинаркотических мероприятий в относительно узком возрастном интервале. Только предотвратив вовлечение в соблазны наркотизма наиболее неустойчивой юношеской части, можно обеспечить не только блокировку дальнейшего развития, но и подготовить условия для понижения общего уровня наркотизма. При этом общие приемы борьбы со взрослыми правонарушителями для молодежи нередко оказываются не просто малоэффективными, но зачастую ведут к противоположному результату. Юношеский нонконформизм обеспечивает в этом переходном возрасте один из наиболее действенных механизмов личностного самоутверждения. Поэтому прямое запрещение и преследование может лишь стимулировать интерес к наркотикам, демонстрирующий личностную независимость от взрослых. В то же время внешне нейтральное ("ненавязчивое") внедрение в эту среду конкурентных совсем не обязательно непосредственно антинаркотических) ценностей, осуществляемое и через молодежных лидеров, способно на этом этапе социализации защитить человека от наркотических соблазнов гораздо эффективней, чем все запреты и преследования.

Как свидетельствуют полученные данные, семейный статус, и особенно наличие детей, является одним из существенных факторов, определяющих актуальное отношение человека к наркотикам. Понятно, что семейный статус существенным образом связан с возрастом. В частности, значительную часть холостых и бездетных составляют молодые люди, не достигшие критического возраста наркотических соблазнов. Однако среди находящихся в браке и имеющих детей актуальных потребителей наркотиков (обращавшихся к ним в пределах последнего года) вдвое меньше, чем среди среди состоящих в браке, но не имеющих пока детей (и втрое меньше, чем среди холостых и бездетных). Иначе говоря, само по себе наличие детей, независимо от возраста, является сильнейшим стимулом для вытеснения интереса к наркотикам и разрыва с наркотическим прошлым. Понятно, что на наиболее критическом этапе появления интереса к наркотикам это обстоятельство еще не актуально, однако в более поздний период оно, похоже, все же действует.

В целом, как видно из данных, приведенных в таблице 2.2, общий уровень наркотизации учащейся молодежи несколько ниже, чем у работающей, и значительно уступает уровню тех, кто в настоящее время нигде не работает и не учится. При этом минимальный уровень приобщенности к миру наркотиков обнаруживают учащиеся старших классов общеобразовательных школ. Этот уровень вдвое выше у учащихся ПТУ, студентов техникумов и колледжей, а также у вузовских студентов.

Аналогичная закономерность обнаруживалась и в мониторинге 1996 года [5, с. 122] и петербургских данных Я.И. Гилинского [6, с. 52-53; 22, с. 129]. Такая дифференциация тесно связана с возрастными различиями соответствующих групп учащихся. Значительная часть учащихся средних школ находится на подходе к "критическому возрасту", учащиеся ПТУ и студенты - на выходе из него.

Нельзя не обратить внимания и на сближение уровней наркотизации вузовских студентов и учащихся ПТУ, что если не опровергает, то, как минимум, не подтверждает гипотезу об однозначном и непосредственном влиянии социальной неустроенности на наркотизацию. Не исключено, что для социальных аутсайдеров их социальная неустроенность действительно является фактором, способствующим их наркотизации, что,однако, не отменяет сепаратного действия иных факторов, существенных лишь для относительно благополучных ("социально устроенных"). Ведь пьют не только "с горя", но и "на радостях" (что характерно не только для российской действительности).

Вопреки привычным представлениям, максимальный уровень знакомства с наркотиками обнаруживают рабочие. Не работающая, а именно рабочая молодежь. Если среди молодых служащих хотя бы однажды приходилось пробовать какие-либо наркотики примерно каждому пятому, то среди молодых рабочих этот показатель вдвое выше. Весьма вероятно, что это следствие гендерной специфики различных профессий: женщины среди рабочих, а тем более среди молодых, встречаются не так уж часто, но зато они доминируют среди служащих. Не исключено, что определенную роль в этом играет и "социальная неустроенность" молодых рабочих. Из данных, приведенных в таблице 2.2, можно увидеть и некоторые другие, не всегда однозначные, тенденции наркотизации различных социальных групп. Однако относительно небольшой объем выборочной совокупности нашего мониторинга не позволяет более подробно рассмотреть особенности наркотизма в различных социально-экономических и профессиональных группах.

Похоже, что в настоящее время наркотические соблазны имеют большее распространение в среде относительно благополучной в материальном отношении. Во всяком случае, среди имеющих душевой доход ниже 700 рублей на человека знакомых с наркотиками заметно меньше, чем среди тех, у кого доход выше этой границы. Но максимально распространены наркотики среди тех, у кого доход превышает 1000 рублей на человека. Здесь приобщенность к наркотикам примерно в полтора раза выше, чем среди всей опрошенной молодежи, а количество актуальных потребителей, прибегавших к наркотикам в течение последнего года, почти вдвое выше среднестатистического. Хотя материальное благополучие человека является важнейшим обстоятельством его общего социального благополучия, оно не тождественно ему. Во всяком случае, оно, как видим, не обеспечивает ему надежной защиты от соблазнов наркотизма.

В региональном разрезе, как и в 1996 году, наиболее высокий уровень знакомства с миром наркотиков обнаруживает тольяттинская молодежь. Напомним, что и осенью 1996 года Тольятти заметно выделялся на фоне других городов: приобщенных к наркотикам в этом городе было чуть ли не вдвое больше, чем в среднем по области, и в три с лишним раза больше, чем в сельских районах [5, с.122]. Заметно скромнее приобщенность к наркотикам у молодых людей в областном центре. Наименьшую же приобщенность, как и в прошлый раз, можно видеть в остальных городах области. Устойчивость приведенной "иерархии" может свидетельствовать не только об инерционости исследуемого явления, но и об относительной надежности его измерений.

таблица 2.3
Приобщенность к наркотикам городской молодежи в зависимости от собственного образования и образования родителей

Как видно из данных, приведенных в таблице 2.3,актуальных потребителей наркотиков, прибегавших к ним в течение последнего года, чаще всего можно встретить среди выпускников ПТУ, где их чуть ли не втрое больше, чем среди обладателей вузовских дипломов. Значительная их часть это молодые рабочие, на чей повышенный уровень наркотизации мы обращали внимание несколько выше. Во всех остальных образовательных группах влияние полученного образования на уровень наркотизма прослеживается очень слабо и противоречиво. Еще противоречивее и неопределеннее влияние на наркотизм образовательного уровня родителей. При этом похоже, что образование матери с приобщенностью к наркотикам связано несколько теснее, чем образование отца. Но наиболее наркотизированной группой являются те, кто не сумел ответить на вопрос об образовании своих родителей (особенно на вопрос об образовании отца). Как видим, наркотические соблазны в наибольшей степени угрожают растущим без отцов. Иначе говоря, безотцовщина является достаточно значимым обстоятельством, способствующим наркотизации. Не нашли своего подтверждения и несколько гипотез о непосредственной эффективности (действенности) некоторых форм антинаркотической пропаганды. Хотя почти треть опрошенных хотя бы однажды побывала на каких-либо антинаркотических мероприятиях (концертах, лекциях и т.п.), непосредственного эффекта этих мероприятий обнаружить не удалось. Как минимум однажды пробовали какой-нибудь наркотик 30,7% ни разу за год не присутствовавших на этих антинаркотических мероприятиях и практически такое же количество - 30,1% посещавших их. Прибегали за последний год к каким-либо наркотикам 14,4% посещавших в это время такие мероприятия и 13,4% не посещавших их. Иначе говоря, если счесть зафиксированное различие значимым, то нам следовало бы признать, что эти мероприятия оказали действие, противоположное задуманному.

таблица 2.4
Приобщенность к наркотикам подвергавшихся прямому воздействию некоторых форм антинаркотической пропаганды

Примерно такая же эффективность, как свидетельствуют полученные данные, и у большей части антинаркотических публикаций, которые за последний год НЕ читал лишь каждый пятый. Остальные - четверо из каждых пяти - встречали такого рода тексты. При этом общая численность приобщенных к каким-нибудь наркотикам среди встречавшихся подобными публикациями составляет 31,1%, а среди не встречавшихся с ними - 26,7%. Прибегали за последний год к каким-либо наркотикам 13,2% читавших такие тексты в это время и 15,4% не читавших их. Казалось бы, здесь мы имеем некоторое свидетельство непосредственной действенности антинаркотических публикаций. Однако различие в два с небольшим процента не перекрывает величину стандартной ошибки змерения (даже для q = 0,1). Иначе говоря, зафиксированное различие, к сожалению, не является значимым. Не удалось обнаружить и прямой эффективности потока антинаркотических телепередач, которые за последний год НЕ видел лишь один из тринадцати опрошенных. Остальные двенадцать из этой "чертовой дюжины" с такими телепрограммами сталкивались. При этом численность приобщенных к каким-нибудь наркотикам среди встречавшихся с такими телепередачами составляет 30,9%, а среди не встречавшихся с ними - лишь 19,1%. Прибегали за последний год к каким-либо наркотикам 14,0% смотревших в это время антинаркотические программы и лишь 8,5% не смотревших их. В обоих случая различия заметно превышают величину стандартных ошибок измерения (для q = 0,05). Противоположный эффект? Скорее обратное направление причинно-следственных связей.

Похоже, что у тех немногих, кто избежал встречи с антинаркотическими телесюжетами, это произошло в силу отсутствия интереса к данной теме или в силу уже существующей у них антинаркотической установки. Аналогичная направленность причинно-следственных связей обнаружилась, похоже, и у антинаркотических бесед с "авторитетными людьми". Хотя бы однажды в жизни имел такую беседу почти каждый второй опрошенный представитель самарской молодежи - 46,5% (в том числе почти у половины из них - у 22% - такие беседы происходили в течение последнего года). Как минимум, однажды пробовали какой-нибудь наркотик 22,4% никогда не имевших таких бесед и почти вдвое больше - 39,1% - имевших их (!). Прибегали за последний год к каким-либо наркотикам 9,8% не подвергавшихся антинаркотическим внушениям и 16% подвергавшихся им. И в этом случае различия заметно превышают величину стандартных ошибок измерения (для q = 0,01). То есть, и на этот раз мы имеем обратное направление причинно-следственных связей. Скорее всего, в случаях латентного формирования антинаркотических установок (не проявляющего себя в прямых антинаркотических текстах) антинаркотическая направленность усваивается значительно прочнее и надежнее, нежели тогда, когда такие установки пытаются сформировать, воздействуя на сознание молодого человека с помощью "прямых текстов". К таким текстам, как свидетельствуют приведенные данные, воспитатели чаще всего вынуждены прибегать уже постфактум, после обнаружения свидетельств реальной приобщенности "воспитуемого" к миру наркотиков. И эффективность их далека от желаемой.

таблица 2.5
Приобщенность к наркотикам городской молодежи Самарской области различной профессиональной ориентированности

В ходе последнего мониторинга молодежи Самарской области у опрашиваемых выясняли, какое профессиональное образование они бы предпочли иметь, если бы выбирать его пришлось сейчас. Как видно из таблицы 2.5, менее всего приобщены к миру наркотиков ориентированные на педагогическое образование. По численности актуальных потребителей близки к ним и выбирающие медицинские профессии. Особый антинаркотический статус этих профессий состоит в том, что выбирают их чаще всего представительницы женского пола, которые, как известно, к миру наркотиков приобщены гораздо меньше мужской половины популяции. Ориентации на все другие профессии: естественнонаучные, технические, экономические, юридические, военные и рабочие - соответствует примерно один и тот же уровень приобщенности к наркотикам.

Заметно отличаются от ориентированных на приобретение любой из этих профессий молодые люди, не имеющие определенной профессиональной ориентации. Численность актуальных потребителей наркотиков в этой группе почти вдвое выше, чем у имеющих хоть какую-нибудь профессиональную направленность. Как видим, одним из важнейших механизмов выработки у молодого человека антинаркотической установки является не столько специальное внушение ему негативных представлений о наркотиках, сколько формирование у него позитивной установки на реализацию долговременной жизненной программы, важнейшим элементом которой является наличие определенной профессиональной ориентации.

Естественно было бы предположить, что христианская религия с ее устоявшимися канонами, призывающими к воздержанию от сугубо плотских утех, может служить одним из заслонов от соблазнов наркотизма. Особенно сейчас, когда в нашем еще совсем недавно атеистическом обществе религиозные институты и символы причастности к ним привлекают все большее количество людей: свыше трети - 35,8% - опрошенной молодежи однозначно полагает себя верующими, и еще 25,2% склоняются к этому самоопределению не столь уверенно. Твердо отверг свою связь с верой лишь один из пяти (20%), и еще примерно столько же (19%) считают себя неверующими не столь категорично (или, по крайней мере, не соглашаются с тем, что они являются "верующими людьми"). При этом уверенно считают себя верующими 40,7% актуальных потребителей наркотиков и 35,5% никогда их не пробовавших. И хотя приведенное различие значимо лишь на уровне p = 0,90, однако речь не о том, что вера подталкивает наркотикам, а о том, что в наших условиях она, как минимум, не препятствует приобщению к ним. Понятно, что простое самоопределение себя как верующего еще не означает факта религиозности человека. Об этом, в частности, свидетельствует и то, что почти половина (45,8%) уверенно назвавших себя верующими, по собственному признанию, ни разу за последние четыре месяца не бывали в церкви, и лишь каждый шестой (16,8%) из числа этих верующих посетил ее за это время хотя бы три раза (остальные 37,5% за период, включающий православные Рождество и Пасху, побывали в церкви не более двух раз). При этом хотя бы однажды за последнее время посетили церковь 27% употребляющих наркотики и 27,5% тех, кто их никогда не пробовал. В том числе хотя бы три раза посетили ее 11% актуальных потребителей наркотиков и 11,5% не искушенных ими. Похоже, что и посещение церкви практически никак не влияет на отношение к наркотикам.

Как видим, полученные данные не смогли подтвердить, казалось бы, вполне естественное предположение о значении религии и ее канонов в защите от наркотических соблазнов.

Чем по преимуществу сдерживается в нынешней ситуации дальнейший рост наркотизма в молодежной среде? Относительно ограниченным спросом или ограниченным предложением? Ответ на этот вопрос исследователи пытались, в частности, получить и при выявлении представлений о том, насколько трудно или легко достать различные виды наркотических веществ. Наиболее доступными, по мнению большинства опрошенной молодежи, являются сегодня анаша и другие производные конопли. Свыше трети (35,9%) наших респондентов заявили о том, что при необходимости легко могли бы достать наркотики этой группы. Примерно каждый пятый (21,9%) полагает, что легко мог бы достать экстази, примерно столько же - 20,9% - опий или другие опиаты помимо героина. Впрочем, почти столько же - 19,8% опрошенных - считают легко доступным и героин. Немногим меньше - 17,7 % - полагают легко доступным кокаин и 15,8% искусственные наркотики типа амфетамина, эфедрина, "джефа" и т.д.

Это не означает, что для остальных приобретение каких-либо наркотиков составило бы серьезные трудности. Приобретение анаши и других производных конопли сложным представляется лишь каждому пятому - 19,7%. Остальные (44,5%)никогда не задавали себе такого вопроса и не представляют себе этой ситуации. Немногим большее количество опрошенных считает трудным делом приобретение других наркотиков. Экстази - 24% (у остальных 55% нет представления о доступности этого наркотика); амфетамин, эфедрин и т.п. - 25% (а 59% не имеют представления о доступности этого наркотика); опий и другие опиаты - 26% (при 53% не имеющих представления о доступности этого наркотика); героин - 27,7% (при 52,5% не имеющих представления о его доступности); кокаин - 29,3% (при 53% не имеющих представления о его доступности). Как видим, при том, что примерно у половины опрошенных нет определенного представления о доступности отдельных наркотиков, для остальных они представляются скорее трудно, чем легко доступными.

таблица 2.6
Представление о доступности наркотиков в различных группах приобщенности к ним

Понятно, что представление о доступности различных наркотиков существенно зависит от степени реальной приобщенности к ним. Так, среди никогда не пробовавших наркотиков легко доступной анашу считают 25,9%, среди пробовавших их - 50%, а среди относительно регулярно употребляющих их в настоящее время - 70,4%. Похожие соотношения, как видно из таблицы 2.6, обнаруживаются и в отношении других видов наркотических средств.

И тем не менее, количество считающих отдельные виды наркотиков легко доступными заметно выше показателей численности хотя бы однажды пробовавших их. Но если количество приобщившихся к анаше еще как-то сопоставимо с количеством считающих ее легко доступной (29% против 35,9%), то для всех остальных наркотиков различия много больше. Считающих легко доступным героин в три раза больше, чем приобщенных к нему (19,8/6,7); амфетамин, эфедрин и т.п. – в 3,1 (15,8/ 5,2); опий и другие опиаты - в 3,2 (20,9/6,5); кокаин - в 3,7 (17,7/4,8); экстази - в 3,8 (21,2/5,5). Такое соотношение позволяет утверждать, что реальный уровень приобщенности молодежи к наркотикам определяется не столько их доступностью или недоступностью (предложением), сколько сравнительно ограниченным спросом, определяющимся соответствующими установками. Иначе говоря, нынешний уровень наркотизма молодежи определяется главным образом собственными характеристиками ценностного сознания молодежи, а отнюдь не статистикой успехов правоохранительных органов, на обеспечение которых в настоящее время направляются основные ресурсы.

таблица 2.7
Общее представление городской молодежи Самарской области об опасности употребления различных наркотиков для здоровья

Из последней колонки таблицы 2.7 видно, что представление о вредности для здоровья РЕГУЛЯРНОГО употребления ЛЮБОГО из наркотиков является доминирующим в молодежной среде. С этим не только согласны 8-9 из каждой десятки опрошенных, в этом твердо убеждены не менее 7 из этих десяти. По сравнению с остальными, наиболее мягкое отношение, как и предполагалось, - к анаше и ее аналогам. Но и ее регулярное употребление считают опасным для здоровья 87,5% (в том числе 68,6% твердо убеждены в этом), тогда как не согласных с этим обнаружилось лишь 5,5% (остальные 7% не имеют определенного мнения по этому вопросу).

По данным упоминавшегося выше "Мониторинга будущего", аналогичную структуру представлений об опасности для здоровья разных уровней интенсивности употребления соответствующих наркотиков обнаруживают и выпускники американских школ. Осенью 1997 года случайное (разовое или двукратное) употребление марихуаны очень опасным для здоровья считали 14,9% учащихся 12-х классов, употребление ее от случая к случаю - 24,7%, а ее регулярное употребление - 58,1%. Разовое употребление ЛСД очень опасным назвали 34% выпускников американских школ; крэка - 54%; кокаина - 51,4%; а разовое употребление героина - 60,5%. Еще больше считающих крайне опасным для здоровья более частое (от случая к случаю) употребление этих же наркотиков. ЛСД - 76,6%; крэка - 70,3%; кокаина - 67,7%; героина - 74,3% [94, table 7].

Но вернемся к нашим собственным данным. Напомним, что количество хотя бы однажды пробовавших анашу или гашиш равно 29%, то есть много больше численности убежденных в безопасности их регулярного употребления. Как видим, понимание опасности регулярного употребления анаши никак не удерживает от знакомства с ней. Как, впрочем, и от периодического обращения к этому наркотику – количество многократно обращавшихся в течение последнего года к анаше и ее аналогам превышает 10%, тогда как верящих в безопасность ее регулярного употребления вдвое меньше.

Не считают опасным для здоровья регулярное употребление других наркотиков считанные единицы. Полтора процента полагают не опасным регулярное употребление экстази, и столько же считают безопасным ацетон и его аналоги. Не верящих в опасность регулярного употребления героина, опия и кокаина насчитывается менее 1%. Количество же пробовавших соответствующие наркотики, минимум, втрое больше. Как видим, и в этом случае понимание опасности, которую представляет определенный наркотик, не блокирует интереса к нему.

Очевидно, что понятие регулярности, используемое нами, самим респондентом может интерпретироваться самым разным образом. И, скорее всего, собственную практику большинство втягивающихся в наркотизм регулярной не считает. При этом, если по отношению к РЕГУЛЯРНОМУ употреблению практически всех наркотиков у опрошенных представителей молодежи существует некоторый барьер понимания опасности, то по отношению к ПЕРИОДИЧЕСКОМУ (от случая к случаю), а тем более по отношению к разовому употреблению ("пробе") такая защитная установка у многих отсутствует. Не верит в опасность для здоровья периодического (от случая к случаю) употребления анаши практически каждый пятый (20%). В опасность для здоровья периодического употребления паров ацетона не верят 7,5%, и примерно столько же - 7,8% - не верят в опасность периодического употребления экстази. Не считают опасным периодическое потребления опия 4,8%, амфетамина и его аналогов - 4,3%, кокаина - 3,1%, героина - 3,1%.

Напомним, что количество приобщенных к наркотикам соответствующих групп находится примерно в тех же пределах. Однако соотносить напрямую представление о безопасности периодического употребления какого-либо наркотика с хотя бы разовым знакомством с ним не приходится. Связь тут, как свидетельствуют полученные данные, несколько сложнее.

Однако основная причина проницаемости всей этой системы представлений - в отношении к разовому знакомству с тем или иным наркотиком. Если твердо убеждены в опасности разового употребления анаши и ее аналогов 15,5% опрошенных, то не опасаются знакомства с ней 44%, что в полтора раза больше количества хотя бы однажды пробовавших эти наркотики. Твердо убежденных в опасности разового употребления опия 28,8%. Разовое знакомство с героином не считают опасным для здоровья 10,9% опрошенных, и практически столько же - 11% - не опасаются знакомства с кокаином, амфетамином и его аналогами - 12,3%, с опием и его аналогами - 15,8%, с парами ацетона - 22,2%. Напомним, что реально знакомых с соответствующими наркотиками, как минимум, вдвое меньше. Иначе говоря, само по себе представление об опасности для здоровья не является единственной преградой для реального знакомства с конкретным наркотиком. Точно так же отсутствие такой установки не является стимулом для реального приобщения к наркотикам. Похоже, что механизм регуляции поведения по отношению к наркотикам следует искать в другой области.

таблица 2.8
Гендерная специфика представлении об опасности для здоровья употребления различных наркотиков

При том, что приобщенность мужчин к наркотикам многократно превышает женскую, данные, приведенные в таблице 2.8, свидетельствуют о крайне слабых различиях их представлений об опасности конкретных видов наркотических веществ. Что является еще одним свидетельством независимости реальной приобщенности к конкретным наркотикам от представления об их опасности для здоровья.

Как свидетельствуют полученные данные, представление об опасности быстрого привыкания к наркотикам является доминирующим. В то, что, "начав употреблять наркотики, легко заставить себя прекратить их употребление", верит лишь 13,5% опрошенных, при 58,5% не разделяющих этого мнения (остальные 28% не имеют однозначного ответа на данный вопрос). При этом, если среди никогда не пробовавших никаких наркотиков представление о возможности легкого отказа от него разделяет лишь примерно каждый десятый - 11%, то среди имеющих опыт употребления наркотиков таких почти вдвое больше: 19,5% среди актуальных потребителей и 8% среди тех, чье знакомство с наркотиками было эпизодическим или увлечение ими осталось в прошлом.

Как видим, хотя представление о трудности разрыва с наркотиками доминирует среди молодых людей вне зависимости от степени их приобщенности к ним, сам факт приобщенности существенно понижает защитный порог, на выработку которого направлена основная мощь антинаркотической пропаганды.

Не нашла своего подтверждения и гипотеза об особой престижности наркотиков среди молодежи. Не согласны с тем, что "сейчас престижно употреблять наркотики", две трети - 65,3% - опрошенных. Престижным среди своих сверстников полагают употребление наркотиков втрое меньше - 18,9% (остальные 15,8% не имеют определенного мнения по этому вопросу). При этом несогласие с представлением о престижности наркотиков доминирует не только среди никогда не пробовавших их (где с этим тезисом не согласились 65,9% при 17,8% согласившихся с ним), но и среди тех, кто с той или иной регулярностью употребляет наркотики в настоящее время (не согласны с этим тезисом тут 55,6% при 25,9% согласившихся с ним). Наибольшее же неприятие этот тезис вызвал среди тех, чье знакомство с наркотиками было эпизодическим или увлечение ими осталось в прошлом. Здесь численность отвергших этот тезис составила 70,4% (при 18,2% согласившихся с ним).

Как видим, представление о престижности употребления наркотиков отвергается явным большинством, вне зависимости от степени реальной приобщенности к ним. Тем не менее нельзя не заметить, что в глазах актуальных потребителей (прибегавших к каким-либо наркотикам в течение последнего года) престижность этого занятия все же несколько выше, чем для всех остальных. В то же время в глазах тех, чье знакомство с наркотиками было эпизодическим или увлечение ими осталось в прошлом, престиж их былого увлечения несколько ниже, чем среди совсем неискушенных.

При этом трое из каждых пяти (61,3%) опрошенных полагают, что "люди, употребляющие наркотики, стараются это скрывать", и лишь каждый пятый (18,6%) не согласен с этим. Такое представление преобладает как среди совсем "посторонних" (где его разделяют 60,9%), так и среди актуальных потребителей наркотиков (где численность согласных с этим тезисом равна 62,9%, то есть практически такая же, как и среди "неискушенных"). При этом среди приобщенных к наркотикам не согласных с тем, что употребляющие их стараются скрывать это от окружающих, примерно в полтора раза больше, чем среди никогда не пробовавших их: 24% против 16% (различие обеспечивается тем, что среди неискушенных больше не имеющих определенного представления о данном вопросе). Таким образом, хотя большинство приобщенных полагают, что это не стоит особо афишировать, примерно четверть из них, похоже, все-таки рассчитывает на "понимание" окружающих.

О роли близкого окружения в приобщении к наркотикам и определенной "закрытости наркотической тусовки" свидетельствует тот факт, что у половины (50,5%) никогда не пробовавших наркотиков нет ни одного знакомого, который имеет хотя бы минимальный опыт их употребления, и лишь около четверти (27%) из них смогли насчитать среди своих знакомых пять (или более) приобщенных к миру наркотиков (не среди близких приятелей или друзей, а среди знакомых по работе, учебе или другим обстоятельствам). В то же время 75% актуальных потребителей наркотиков (прибегавших к ним в течение последнего года) имеют среди своих знакомых, как минимум, пятерых приобщенных к наркотикам; в том числе 63% имеют среди своих знакомых не менее десяти приобщенных к миру наркотиков. При этом 61,7% актуальных потребителей наркотиков хотя бы однажды сталкивались с достигшими из-за наркотиков глубокого физического истощения; среди не приобщенных к этому миру такие эпизоды вспомнили лишь 24,5%. Те, чье знакомство с наркотиками было эпизодическим или увлечение ими осталось в прошлом, занимают в этом континууме наблюдений промежуточное положение. Все это позволяет предположить определенную изолированность среды существования актуальных потребителей наркотиков.

таблица 2.9
Общее отношение городской молодежи Самарской области к употребляющим различные наркотики

Наряду с выяснением "собственного отношения" опрашиваемых к различным видам наркотиков, программа последнего молодежного мониторинга предусматривала и выявление отношения к употребляющим эти наркотики с той или иной регулярностью. Как видно из таблицы 2.9, не менее четырех из каждых пяти опрошенных к РЕГУЛЯРНОМУ употреблению любых наркотических веществ в принципе относится негативно, так или иначе осуждая употребляющих их. Но к периодическому употреблению наркотиков отношение заметно более терпимое. Употребляющих эти же наркотики "от случая к случаю" осуждает на 10-20% меньшее количество опрошенных, нежели употребляющих их регулярно. Наиболее терпимое отношение, как нетрудно понять, к разовому знакомству с теми же наркотиками. Допустивших такое случайное знакомство "осуждают" лишь около половины осудивших регулярных потребителей соответствующих наркотиков. Еще меньше - КАТЕГОРИЧЕСКИ осуждающих этих случайных потребителей. К примеру, "определенно" осуждающих разовое употребление анаши почти вдвое меньше, чем общее количество осуждающих ее употребление (среди которых почти половина отдельный случайный эпизод с анашой "скорее осуждает, чем не осуждает"). Примерно такое же соотношение "общего" и "категорического" осуждения и по всем остальным наркотическим средствам. При этом, как нетрудно было предположить(исходя из данных, уже обсуждавшихся ранее), наибольшую терпимость в настоящее время самарская молодежь проявляет по отношению к потребителям анаши и ее аналогов. Однократное ее употребление вызывает категорическое осуждение лишь примерно у каждого пятого (у 22%), то есть примерно в полтора раза реже, чем такое же случайное употребление любого другого наркотика.

Внешне общая система отношения к употребляющим различные наркотики, выраженная в терминах "осуждаю – не осуждаю", похожа на систему представлений об опасности соответствующих наркотических веществ для здоровья. Чем "легче" в представлении респондента данный наркотик и чем реже он употребляется, тем меньшее осуждение вызывают употребляющие его. Но более внимательный анализ этих двух рядов обнаруживает и некоторые различия между ними. Амплитуды осуждения различных уровней регулярности употребления отдельных наркотиков заметно уже амплитуд представлений об опасности этих же наркотиков для здоровья.

Это выражается в том, что численность понимающих вредность регулярного употребления отдельных наркотиков заметно выше численности осуждающих их регулярное употребление; а численность понимающих вредность отдельного разового употребления этих же наркотиков заметно ниже, чем численность осуждающих их случайное употребление (что хорошо видно при сопоставлении таблиц 2.7 и 2.9).

Интерпретация указанных различий может быть сведена к известному положению, в соответствии с которым "своя рубашка ближе...", что в первом приближении не так уж далеко от сути. Дальнейшее же продвижение к латентному значению этих различий требует более глубокого и достаточно кропотливого анализа.

5. Социально-структурные детерминанты отношения к преследованию потребителей наркотиков

Наряду с выяснением масштабов и детерминант приобщенности к потреблению наркотических веществ, программа исследования, опиравшегося на уличный опрос представителей всего взрослого населения, предполагала также выявление отношения к уголовной ответственности за потребление наркотиков, введенной весной 1998 года. На вопрос: "Нужна ли уголовная ответственность за ПОТРЕБЛЕНИЕ наркотиков (или наказывать можно только за их НЕЛЕГАЛЬНОЕ РАСПРОСТРАНЕНИЕ)?" - ответы распределились следующим образом. Около половины - 51% - из более двух тысяч опрошенных жителей Самары согласились с необходимостью наказания за потребление наркотических веществ (в том числе 22,5% твердо убеждены в необходимости уголовного преследования, а остальные - 28,5% - склоняются к этому не столь уверенно). Не согласились с ними около трети - 35,5% - жителей областного центра (в том числе 17,5% категорически и 18% не столь жестко). Остальные - 13,5% - не смогли однозначно определить свое отношение к этому вопросу.

В "трехтысячном" массиве всех опрошенных в Самарской области уголовное преследование наркотизма поддержали 55% респондентов (в том числе 27% твердо убеждены в необходимости такого преследования, а остальные - 28% - склоняются к этому не столь уверенно). Не согласились с ними 32% всех опрошенных в Самарской области, а остальные 13% не смогли однозначно определить своего отношения к этому вопросу. Как видим, в обоих случаях сторонников уголовного преследования потребителей наркотиков примерно в полтора раза больше, чем их противников.

Во всесоюзном опросе, проведенном ВЦИОМом на излете существования СССР, общая численность высказавшихся за уголовное преследование "наркоманов" составила ровно столько же (51%), сколько восемь лет спустя мы получили в опросе жителей Самары [83, c. 121]. При этом большая часть - 27% из 51% всесоюзных противников наркотизма - высказались тогда не просто за преследование, а даже за ликвидацию наркоманов. Не забудем, однако, что тогда "наркоманы" только-только стали появляться в ма ссовой коммуникации и общественном сознании и вместе с хиппи, проститутками и гомосексуалистами были еще достаточно новыми, пугающими своей необычностью персонажами. Интересно, что "советский простой человек" к наркоманам был терпимей, нежели к представительницам древнейшей профессии или представителям сексуальных меньшинств. За ликвидацию проституток высказались тогда 28%, а за ликвидацию гомосексуалистов - 33%; общее же количество высказавшихся за репрессии этих девиантов составило в том опросе 60% и 63%, соответственно.

Сегодняшний "наркоман" (как не без помощи журналистов и некоторых "профессионалов" обозначает обыденное сознание всех употребляющих какие-либо наркотики помимо алкоголя, табака и кофе) уже перестал быть пришельцем из другого мира и перешел в разряд рядовых персонажей регулярных телевизионных "Сумерек". Но свидетельств снижения ригоризма по отношению к потребителям наркотиков пока не наблюдается. Более того, если в 1991 году за уголовное преследование потребителей наркотиков высказалось 45% опрошенных жителей Петербурга, то в повторном опросе 1994 года эту меру поддержали уже 58% жителей города на Неве [6; c. 101].

Как видим, общественное настроение по-прежнему на стороне государственного прогибиционизма и усиления жесткости мер по отношению к "наркоманам". Такая поддержка общественного сознания, на первый взгляд, должна обнадеживать инициаторов жесткой запретительной политики по отношению к потребителям наркотиков. Тем более, что основная причина этого отношения совсем не в том, что сами потребители наркотических веществ составляют явное меньшинство населения. Напомним, что численность не согласных с уголовным преследованием за потребление наркотиков на порядок больше, зафиксированного в нашем опросе количества их постоянных потребителей (35,5% против 2,5%). Противников жесткого государственного прогибиционизма значительно больше (чуть ли не втрое) численности всех, кому хотя бы однажды довелось пробовать наркотики (35,5% против 13,5%).

Но главное заключается в том, что отношение к уголовному преследованию потребителей наркотиков с личным опытом их потребления связано, как свидетельствуют полученные данные, не так однозначно, как можно было бы предположить.

табл. 3.1
Отношение к уголовному преследованию за потребление наркотиков в различных группах приобщенности к наркотикам
(Самара, весна 1998 года, N=2027)

Из таблицы 3.1 видно, что среди никогда не пробовавших наркотики сторонников уголовного преследования за их потребление немногим более половины. Противники же государственного прогибиционизма здесь, как и в целом среди населения Самары, составляют около трети. Иначе говоря, распределение позиций в отношении к уголовному преследованию за их употребление почти не отличается от распределения позиций отношения к этому вопросу среди всех опрошенных жителей Самары. Сходство это объясняется главным образом тем, что люди, никогда не пробовавшие наркотиков, составляют подавляющее большинство - свыше 85% жителей Самары. Кроме того, хотя позиции знакомых со вкусом наркотиков заметно отличаются от базового отношения непричастных, отличие это не настолько кардинально, чтобы приобщенное меньшинство смогло бы как-то существенно повлиять на общую картину. Обращает на себя внимание то, что сторонники уголовного преследования за потребление наркотиков обнаруживаются не только среди никогда не пробовавших их или среди имеющих прошлый опыт приобщения к ним, но и среди нынешних "актуальных" потребителей наркотических веществ. Иначе говоря, запретительную политику поддерживают и те, против кого направлены ее основные репрессии. Причем, как это ни парадоксально, но численность сторонников жесткого прогибиционизма среди этих актуальных потребителей даже больше, чем количество не поддерживающих его (46% против 42%).

Одно из простейших (и ближе всего лежащих) объяснений этого парадокса состоит в том, что таким образом какая-то часть нынешних активных потребителей наркотиков надеется "облегчить" себе выход из своей наркотической зависимости.

Однако принять эту версию в качестве основного объяснения обнаруженного парадокса мешают широко известные свидетельства нынешнего уровня эффективности принудительного лечения наркомании. Более убедительной представляется социально-психологическая версия о различении общего правила и частного случая. Похоже, что у значительной части актуальных потребителей наркотических веществ естественный ценностный конформизм по отношению к доминирующей социальной норме (в соответствии с которой употребление наркотиков является одной из форм делинквентного поведения) органично сочетается с собственным витальным гедонизмом. Нечто похожее происходит и в том случае, когда причастные к мелким (и не только мелким) кражам "в принципе" солидаризуются с общими нормами, в соответствии с которыми такие деяния относятся к разряду криминальных. Примерно так же, как периодически нарушающие правила уличного движения в общем случае обычно все же солидарны с необходимостью существования таких правил и с общим существованием санкций за их нарушение. Иначе говоря, индивидуальное отношение к уголовному преследованию потребителей наркотических веществ детерминируется не только индивидуальными потребностями, но и представлением о существующих социальных нормах.

Следует, однако, отметить что сторонников жесткого прогибиционизма среди нынешних потребителей наркотиков все же заметно меньше, чем среди не знакомых с их вкусом (46,3% против 52,7%), а противников уголовного преследования наоборот - много больше (42,3 против 33,5%).

Как видим, индивидуальные пристрастия актуальных потребителей все же находят свое отражение в их отношении к государственной политике жесткого запретительства. Но наиболее широкое распространение находит неприятие прогибиционизма среди знакомых со вкусом наркотиков по прошлым увлечениям или разовым случайным эпизодам. Здесь,как видно из таблицы 3.1, не приемлющих жесткий прогибиционизм, во-первых, больше, чем тех, кто поддерживает его, а во вторых, больше, чем среди никогда не пробовавших наркотики или среди их актуальных потребителей.

Рассматриваемое нами отношение, как мы видели, может быть выражено не только через относительную численность (долю) сторонников уголовного преследования потребителей наркотиков, но и через долю их противников. При этом относительное увеличение численности первых не обязательно ведет к соответствующему сокращению численности вторых (поскольку существует проежуточная группа не определивших своего отношения). Поэтому каждый из этих двух частных показателей информационно менее емок, чем агрегирующий их индекс, который рассчитывается как частное от деления числа не согласных с жестким прогибиционизмом на количество поддерживающих его.

Поскольку в числителе нашей формулы находится число не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков и, при прочих равных, его рост ведет к соответствующему росту абсолютного значения индекса, то полученный показатель можно условно назвать ИНДЕКСОМ ТОЛЕРАНТНОСТИ (к тому же в его знаменателе - число сторонников прогибиционизма, рост которого ведет к уменьшению значения индекса). Теоретически область изменения значений этого показателя находится в пределах от нуля до бесконечности. Но поскольку общее количество сторонников и противников преследования потребителей наркотиков выражаюся числами одного порядка, то реальная область изменений нашего показателя оказывается,как мы увидим, в пределах единица плюс-минус 0,5. Так как зафиксированная нами общая численность противников уголовного преследования потребителей наркотиков ниже численности сторонников жесткого прогибиционизма, то значение индекса толерантности, отражающего общее отношение жителей Самары к рассматриваемому вопросу, заметно ниже единицы: 35,5/51=0,69.

В целом, как видим, у нас получилась некоторая иерархия уровней толерантности - ригоризма терпимости - нетерпимости). Наименьшую терпимость по отношению к потребителям наркотиков (индекс толерантности - 33,5/52,7 = 0,63) обнаруживают не имеющие собственного опыта их употребления и руководствующиеся в определении своего отношения доминирующими в обществе представлениями и моделями. Именно в силу отсутствия у этих людей собственного опыта взаимодействия с наркотиками и сколько-нибудь структурированной достоверной информации о свойствах и возможных последствиях их употребления, индивидуальное сознание таких людей находится в максимальной зависимости от соответствующих элементов социального сознания.

Заметно меньший ригоризм, как мы видели, обнаруживают сами актуальные потребители наркотиков (индекс толерантности - 42,3/46,2 = 0,92), чье индивидуальное сознание хотя и находится под воздействием тех же доминирующих в социуме стереотипов социального сознания (в соответствии с которыми употребление наркотиков есть форма делинквентного, уголовно наказуемого поведения), однако, это воздействие уже скорректировано собственным опытом взаимодействия с наркотиками, а значит и несколько большим объемом информации о свойствах и вероятных последствиях их применения.

И наконец, минимальный уровень ригоризма демонстрируют те, кто в настоящее время наркотики не употребляет, но имеет за плечами собственный прошлый опыт пользования наркотическими веществами (и значит обладает, как минимум, тем же объемом информации об их свойствах, что и нынешние "актуальные" потребители). Такое сочетание собственного опыта (а значит и информации, почерпнутой не только из стереотипов обыденного сознания) и личной отстраненности от актуальных наркотических сюжетов способствует, как мы видим, наиболее высокому уровню терпимости по отношению к тем, кто пока не сумел преодолеть свое увлечение или зависимость.

Индекс толерантности в этих группах достигает 1,23 (48,1/38,9) - 1,25 (48,8/39), то есть примерно вдвое выше, чем у никогда не пробовавших наркотических веществ.

табл. 3.2
Отношение к уголовному преследованию за потребление наркотиков в различных группах приобщенности к наркотикам
(Самарская область, весна 1998 года, N=3029)

Те же, правда не столь ярко выраженные, закономерности обнаруживают себя и на "трехтысячном" массиве всех опрошенных в Самарской области. Причем, как видно из таблицы 3.2, толерантность к потребителям наркотиков у приобщенных к их потреблению (а значит и к информации об их свойствах) здесь, как и в Самаре, значительно выше, нежели у никогда не пробовавших их. Однако различия между актуальными и прошлыми потребителями наркотиков в общих данных областного опроса выражены не столь ярко, как в городском.

табл. 3.3
Гендерные различия толерантности к потребителям наркотиков среди населения Самары (N=2027) и Самарской области (N=3029)

В целом мужчины проявляют несколько более высокую толерантность по отношению к потребителям наркотиков. Однако в Самаре, как видно из верхней части таблицы 3.3, количество противников жесткого прогибиционизма у них отличается от соответствующего показателя женщин не более, чем на процент.

Примерно такая же величина различий и по представленности среди самарских мужчин и женщин сторонников преследования потребителей наркотических веществ. Слабо различаются и их агрегированные показатели толерантности по отношению к наркотизму. У женщин - 0,67 (34,6/51,7), а у мужчин - 0,72 (36,4/50,3). В Самарской области, как видно из нижней части той же таблицы, гендерные различия в отношении к наркотизму примерно такие же. У женщин индекс толерантности - 0,56 (31,6/56,1), а у мужчин - 0,61 (32,8/53,8). Тем не менее, несмотря на минимальность различий, нельзя не отметить, что в обоих случаях уровень мужской толерантности по отношению к наркотизму все же несколько выше, нежели у женщин, что не совсем согласуется с традиционными представлениями о мужском ригоризме и жесткости.

В целом же, как видим, хотя на поведенческом уровне причастность к потреблению наркотиков имеет очень сильную гендерную специфику, на уровне сознания такой явно выраженной специфики в отношении к потребителям наркотиков не обнаруживается.

таблица 3.4
Отношение к уголовному преследованию за потребление наркотиков в различных возрастных группах населения Самары (N=2027) и Самарской области (N=3029) весна 1998 года.

Как было показано в выше, возрастные и поколенческие различия являются ажнейшей детерминантой формирования отношения к наркотикам на поведенческом уровне. На уровне сознания самый высокий среди возрастных групп) уровень толерантности по отношению к потребителям наркотиков обнаруживает группа от 20 до 24 лет - единственная, где численность не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков выше количества поддерживающих его.

Близкие позиции и у самых молодых, не перешагнувших порог своего двадцатилетия. Но среди них противников прогибиционизма уже несколько меньше, чем его сторонников. У всех остальных, за исключением самых пожилых, ригористов, как видно из таблицы 3.4, примерно на треть больше, чем их оппонентов. Максимальную же нетерпимость обнаруживает группа наиболее пожилых людей, среди которых сторонников преследования потребителей наркотиков в два с лишним раза больше численности их оппонентов.

Аналогичная картина наблюдается и в данных трехтысячного массива опрошенных в Самарской области, где общий уровень ригоризма в отношении к потребителям наркотиков заметно выше, чем в областном центре. В целом, как видим, уровень толерантности с возрастом определенно понижается. Однако не так плавно, как выявленное выше возрастное понижение степени общей и актуальной приобщенности к потреблению наркотиков. В общем виде в понижении толерантности выделяются три основных этапа: относительно высокая - до 25 лет, средняя - от 25 до 65 лет, и низкая - старше 65 лет.

Нечто похожее мы попытались выделить и на поведенческом уровне. Однако достичь синхронных изменений в этом достаточно искусственном построении так и не удалось. Ведь возрастная дифференциация уровней приобщенности к наркотикам много выше дифференциации нетерпимости к их потребителям. Но главная причина этой "неудачи" в том, что приобщенность к потреблению наркотических веществ с нетерпимостью по отношению к их потребителям связана, как было показано выше, отнюдь не линейно.

Среди представителей различных профессиональных групп можно выделить три уровня по численности сторонников прогибиционизма. Заметно выделяются малоквалифицированные служащие (по преимуществу женщины), а также рабочие, причем не только малоквалифицированные (большую часть которых составляют мужчины). В этих же группах и минимальное количество не согласных с уголовным преследованием потребителей наркотиков.

6. Основные выводы

Подводя итоги проведенного анализа, подчеркнем еще раз, что основная задача, которую мы пытались решить в этой работе, заключалась в получении относительно надежных представлений о самых общих социальных координатах отечественного наркотизма. Именно поэтому мы уделили столько места многократной перепроверке, казалось бы, давно известных общих характеристик масштабов и социальной локализации современного отечественного наркотизма.

Проведенная работа позволяет утверждать, что в Самарской области, ситуацию в которой можно считать достаточно показательной для регионов центральной России, общая численность тех, кому хотя бы однажды приходилось пробовать наркотики, составляет в настоящее время от 10 до 15% всего населения в возрасте старше 15 лет. Именно в этом интервале находится в настоящее время общий показатель уровня наркотизации. Очень важно помнить, что свыше половины этого общего числа знакомых с наркотическими средствами составляют те, чье знакомство с ними граничено одним-двумя случайными эпизодами. Иначе говоря, те, в чьей жизни наркотики

действительно занимали или занимают сколько-нибудь заметное место, составляют лишь половину от общей численности тех, кто хотя бы однажды имел опыт их применения. В свою очередь, нынешние активные (актуальные) потребители наркотических веществ составляют лишь около половины всех их неслучайных потребителей и не более четверти (а то и пятой части) всех когда-либо употреблявших наркотики в немедицинских целях. Именно эта четверть (или пятая часть) всей совокупности имевших опыт пользования наркотическими веществами характеризует степень действительного поражения, которое наносят наркотики нашему обществу в настоящее время. Но даже ее относительная скромность (по сравнению со встречающимися "данными" о "национальной катастрофе" и глобальном заражении россиян, чуть ли не поголовно "сидящих на игле") в пересчете на абсолютные цифры означает только в одной Самарской области не менее полусотни тысяч судеб, оказавшихся в реальной опасности.

Особо отметим, что, вопреки широко распространяемой версии о крайней сложности (приближающейся к практической невозможности) отказа от наркотиков (выхода из наркотической зависимости) после их относительно регулярного (многократного) употребления, примерно половину общей численности всех неслучайных потребителей наркотиков (и одну пятую от числа всех имеющих опыт их использования) составляют бывшие относительно активные потребители, чье былое увлечение ушло в прошлое. Это обстоятельство необходимо подчеркнуть не для того, чтобы обосновать представление о безобидности приобщения к наркотикам (чего опасаются сторонники "ослепляющей" антинаркотической пропаганды), а для того, чтобы поиск защиты от угроз наркотизма опирался на реальные факты, а не на картины, рожденные воображением, охваченным паническим ужасом.

Нынешняя молодежь составляет две трети всех актуальных потребителей наркотиков. Общее же количество всех хотя бы однажды пробовавших наркотики приближается сейчас к трети (30%) от численности городской молодежи. Этот достаточно тревожный показатель, тем не менее, примерно вдвое ниже того, который на протяжении двадцати с лишним лет ежегодно регистрируется общенациональным Monitoring the Future Study у выпускников средних школ Соединенных Штатов. Понятно, что подобное соотношение национальных показателей не означает, что Россия должна непременно и здесь "догнать и перегнать Америку", однако, как мы полагаем, это свидетельствует о том, что о нашей "национальной катастрофе" в этой области

говорить можно лишь чисто метафорически. Количество приобщенных к анаше или другим производным конопли практически равно общей численности молодых людей, сообщивших о том, что им когда-либо приходилось употреблять какой-нибудь из наркотиков. Поскольку эта группа наркотических средств используется, как правило, в форме курения, то общие приемы борьбы с ним оказываются на переднем рубеже блокирования спроса на эти наркотики. Все остальные наркотические средства (в том числе героин и другие опиаты) имеют ПОКА заметно меньшее распространение.

Но даже относительно "скромные" показатели имеющих опыт употребления героина или же знакомых с опием и другими опиатами в пересчете на абсолютные цифры в Самарской области означают почти 25 тысяч человек. С учетом того, что героин и опий употребляют не только внутривенно, таково же примерно (как можно предположить, исходя из полученных данных) и максимальное количество самарской молодежи, "знакомой со шприцем".

Общий уровень приобщенности к наркотикам в различных социальных группах имеет свою отчетливо выраженную специфику. При общем показателе для Самарской области 13,5%, у мужчин он составил 22,7%, а у женщин - лишь 6,3%, то есть, почти вчетверо меньше. Подобное соотношение характерно и для молодежи. У мужчин в возрасте до 30 лет этот показатель достигает 43%, тогда как у их сверстниц он почти втрое ниже - 16,6%. В целом, несмотря на различные сообщения об ускоренной феминизации наркотизма, в России это явление по-прежнему затрагивает в первую очередь мужскую часть населения. Из этого, в частности, следует и один очень важный методический вывод. Похоже, что основная причина разнообразия показателей уровня наркотизма, который обнаруживается в наших отечественных источниках, связана с социально-демографическими особенностями измеряемых совокупностей. Отсюда следует жесткое правило, требующее при сопоставлении показателей приобщенности к наркотикам тех или иных групп (или совокупностей респондентов) обязательного учета половозрастных труктур сопоставляемых групп; и в случае заметных расхождений между ними обязательного их перевзвешивания.

Критическим, представляющим наибольший риск для наркотических соблазнов, является момент перехода от подросткового возраста к юношескому. Именно в это время знакомится с наркотиками едва ли не половина всех когда-либо приобщившихся к ним, а до 20 лет успевает познакомиться с наркотиками почти девять десятых всех хотя бы однажды пробовавших их. В целом, если до 20 лет человек устоял перед соблазном знакомства с миром наркотиков, то вероятность его хотя бы случайного, эпизодического знакомства с этим миром снижается практически на порядок. Еще меньше в этом случае риск его вовлечения в периодическое или регулярное потребление. Это обстоятельство требует концентрации основных антинаркотических мероприятий в относительно узком возрастном интервале. Только предотвратив вовлечение в соблазны наркотизма наименее устойчивой части юношества, можно обеспечить не только блокировку дальнейшего роста, но и перспективу понижения общего уровня наркотизма.

Однако общие приемы борьбы со взрослыми правонарушителями в юношеской среде нередко оказываются не просто малоэффективными, но зачастую ведут к прямо противоположному результату. Это, в частности, определяет необходимость отказа от упования на антинаркотические действия силовых ведомств и перенесение основного центра тяжести антинаркотической работы на структуры, обеспечивающие социализацию подрастающего поколения (ответственные за формирование его ценностей и норм), и, первую очередь, на органы образования.

Известно, что юношеский нонконформизм обеспечивает в этом переходном возрасте один из наиболее действенных механизмов личностного самоутверждения. Поэтому прямое запрещение и преследование может невольно стимулировать интерес к наркотикам, демонстрирующий личностную независимость от взрослых. В то же время внешне нейтральное ("ненавязчивое") внедрение в эту среду конкурентных (совсем не обязательно непосредственно антинаркотических) ценностей, осуществляемое в числе прочего и через молодежных лидеров, способно на этом этапе социализации защитить человека от наркотических соблазнов гораздо эффективней, чем все вместе взятые запреты и преследования. Одним из важнейших механизмов выработки у молодого человека антинаркотической установки является не столько специальное внушение ему негативных представлений о наркотиках, сколько формирование у него позитивной установки на реализацию долговременной жизненной программы, важнейшим элементом которой является наличие определенной профессиональной ориентации. При этом степень приобщенности молодежи к наркотикам определяется не столько их доступностью или недоступностью (предложением), сколько сравнительно ограниченным спросом, определяющимся соответствующими установками. Иначе говоря, нынешний уровень наркотизма определяется главным образом собственными характеристиками ценностного сознания молодежи, а отнюдь не статистикой тактических успехов правоохранительных органов, принявших на себя функции центра всей антинаркотической деятельности.

Анализ полученной информации позволяет предположить, что, несмотря на некоторые атрибуты открытости наркотической среды для любопытствующих дегустаторов, основное ядро наркотизма находится в достаточно закрытой для внешних наблюдателей области, со своей системой смыслов, ценностей и норм. Для подавляющего большинства имеющих опыт употребления наркотиков этот опыт достаточно ограничен по своему объему и является либо разовым случайным эпизодом в их биографии, либо быстро проходящим временным увлечением, как правило, быстро вытесняемым актуальными жизненными программами.

Однако отсутствие таких программ или ослабление их мотивирующего значения создает условия для более глубокого вовлечения молодых людей, лишенных ценностно-нормативного иммунитета, в наркотическую среду и ее субкультуру.

Поскольку в России знакомство с наркотиками является прерогативой перестроечного и послеперестроечного поколений и почти не затронуло образ жизни людей, социализировавшихся в доперестроечное время, численность тех, кто имеет в собственном опыте хотя бы однократное применение наркотических веществ в немедицинских целях, в ближайшие 5-10 лет должна вырасти примерно вдвое, т.е. приблизиться к показателю степени знакомства с наркотиками нового поколения россиян. Это, однако, не тождественно общему росту наркотизма населения, означающего увеличение численности относительно регулярно потребляющих наркотики, а не численности ограничивающих свою связь с наркотиками несколькими случайными "дегустационными" эпизодами. Более того, не исключена такая ситуация, когда общее расширение круга знакомых с наркотиками будет сопровождаться сужением круга их постоянных (актуальных) потребителей.

Такое развитие ситуации невозможно на путях прямого запретительства, невольно романтизирующего применение наркотиков в немедицинских целях и служащего закреплению за наркотизмом функции внутригрупповой и "поколенческой" солидарности. Учет реальных обстоятельств требует не запрета различных форм самодеструктивного саморазрушающего) поведения, а осознанных действий по внедрению в ценностно-нормативную систему представлений о престижности здорового образа жизни. Только такой подход, как свидетельствует опыт стран, добившихся реальных результатов в борьбе с наркотизмом, позволяет добиться заметного снижения численности злоупотребляющих алкогольными напитками, курящих и употребляющих наиболее опасные для здоровья наркотики.

Нынешнее общественное настроение по-прежнему на стороне государственного прогибиционизма и усиления жесткости мер по отношению к "наркоманам". Такая поддержка общественного сознания, на первый взгляд, должна обнадеживать инициаторов жесткой запретительной политики по отношению к потребителям наркотиков. Однако противников жесткого государственного прогибиционизма почти втрое больше численности всех, кому хотя бы однажды довелось пробовать наркотики. Но главное заключается в том, что отношение к уголовному преследованию потребителей наркотиков с личным опытом их потребления связано не так однозначно, как можно было бы предположить.

Наименьшую терпимость по отношению к потребителям наркотиков обнаруживают не имеющие собственного опыта их употребления и руководствующиеся в определении своего отношения доминирующими в обществе представлениями и моделями. Заметно меньшую нетерпимость обнаруживают сами актуальные потребители наркотиков, чье индивидуальное сознание все же находится под воздействием тех же доминирующих в социуме стереотипов социального сознания. И наконец, минимальный уровень ригоризма демонстрируют те, кто в настоящее время наркотики не употребляет, но имеет за плечами прошлый опыт пользования наркотическими веществами.

Такое сочетание собственного опыта и личной отстраненности от актуальных наркотических потребностей способствует наиболее высокому уровню терпимости по отношению к тем, кто пока не сумел преодолеть свое увлечение или зависимость.

При том, что наркотики, основанные на производных мака и конопли, присутствуют в общечеловеческой истории на протяжении тысячелетий и имеют почти столь же давние истоки, что и производные виноградной лозы и их аналоги, не исключено, что появление наркотиков (не имеющих в традиционной российской культуре сколько-нибудь глубоких исторических корней) в нашей практике оказывается близким по своим последствиям появлению "огненной воды" в жизни северных народов. Отсутствие в культуре выработанных веками систем защитных традиций (а, возможно, что и соответствующих защитных систем в организме "аборигенов") делает эти вещества (в "окультуренном" соответствующими социальными нормами виде сравнительно безопасные для представителей некоторых восточных культур) столь же разрушительными для носителей отечественных традиций, что и пресловутая "огненная вода" для американских индейцев или российских северных народов.

Все это требует выработки стратегии антинаркотической политики, как минимум, различающей борьбу с собственно наркоманией, осуществляемую, главным образом, органами здравоохранения; борьбу с наркобизнесом (производством и распространением наркотиков), осуществляемую, главным образом, силовыми структурами; и предупреждение наркотизма, осуществляемое органами просвещения и образования. При этом основные усилия и ресурсы антинаркотической работы должны быть направлены не столько на тактические операции по преследованию уличных торговцев, сколько на снижение реального спроса на наркотики со стороны потенциальных потребителей. В целом, эффективная антинаркотическая стратегия, на наш взгляд, должна быть нацелена в первую очередь на постепенное снижение спроса на наркотики.

Несмотря на постоянно увеличивающийся поток антинаркотических публикаций и выступлений, наркотизм продолжает оставаться одной из наиболее мифологизированных сторон не только общественного, но и профессионального сознания. Одна из причин такого положения состоит в том, что не только журналисты или политики, выступающие с какими-либо заявлениями о масштабах наркотизма и средствах борьбы с ним, но и исследователи, как правило, не имеют не только личного опыта применения (употребления) наркотических веществ, но и опыта сколько-нибудь длительного и глубокого общения с реальными потребителями наркотиков и их субкультурой, имеющей свою систему смыслов, ценностей и норм.

В этой ситуации ответы на многие вопросы или, по крайней мере, перспективные подходы к этим ответам могло бы дать включенное наблюдение сообществ актуальных потребителей различных наркотиков. Такие наблюдения, насколько нам известно, имели место не только в зарубежной, но и в отечественной практике. Этот метод позволяет не только наблюдать исследуемый социальный феномен с предельно близкого расстояния, но - что особенно важно – дает возможность осознать личностные смыслы, обосновывающие существование ценностей и норм закрытых для внешних субъектов сообществ. Однако результаты наших отечественных социологических экспериментов в этой области, насколько нам известно, в открытых публикациях пока еще не появились.

Хороший материал для исследовательских гипотез можно было бы получить и в групповых фокусированных интервью представителей различных сообществ. Но метод фокус-групп, получивший в последнее время широкое распространение в различных исследованиях, в исследованиях наркотизма используется пока крайне мало и неэффективно.

В целом, проведенный анализ, ставя под сомнение некоторые широко рапространенные мифы о масштабах и механизмах отечественного наркотизма, не столько предлагает на их место окончательные ответы на соответствующие актуальные вопросы, сколько намечает альтернативные гипотезы, требующие дальнейшей проверки и более глубокого изучения наркотизма и тенденций его развития, а также поиска эффективных средств предотвращения его наиболее негативных последствий. Одним из наиболее естественных направлений развития этой работы, на наш взгляд, должна быть организация развернутого во времени и пространстве межрегионального мониторинга наркотизма, аналогичного "Мониторингу Будущего", осуществляемого сотрудниками Университета Мичигана (США). Такой мониторинг позволил бы более надежно проверить описанные выше тенденции и место наркотиков в жизни различных социальных групп, а также вычленить общие и внутрирегиональные особенности отечественного наркотизма.

Понятно, что нынешний уровень отечественных исследований социальных координат и механизмов российского наркотизма оставляет достаточно места для их дальнейшего развития и углубления. Однако вряд ли эта работа будет достаточно эффективной, если в ней не найдет отражения опыт, накопленный зарубежными исследователями. Поэтому одним из главных направлений развития отечественных исследований должно стать освоение основных подходов и методов изучения наркотизма, разработанных зарубежными социологами, и, в частности, участие в международных сравнительных исследованиях наркотизма.

7. Литература

1. Аврутин Ю.Е., Гилинский Я.И. Криминологический анализ преступности в регионе: Методология, методика, техника. - Л.: Ленинградские высшие курсы МВД РСФСР, 1991.

2. Айдинян Р., Гилинский Я. Функциональная теория организации и организованная преступность // Организованная преступность в России: теория и реальность. - СПб: СПбФ ИС РосАН, 1996, с. 1-15

3. Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля/ под.ред. Я.И.Гилинского. - М.: ИС РАН, 1992.

4. Андрианов В. Самоубийство. Наркомания: цена расплаты. – Ростов-на-Дону: Кн. изд-во, 1988.

5. Астахов М.В., Вершина С.В., и др. Молодежь Самарской области в 1996 году. - Самара: Областной фонд социальных исследований, 1997.

6. Афанасьев В.С., Гилинский Я.И. Девиантное поведение и социальный контроль в условиях кризиса российского общества. - СПб.: СПбФ ИС РАН, 1995.

7. Ахмедов Г., Кадыров М. Наркомания. Преступность. Ответственность. - Ташкент: Узбекистан, 1989.

8. Бабаян Э.А., Гонопольский М.Х. Наркология. - М.: Медицина, 1987. - 336 с.

9. Батыгин Г.С. Обоснование научного вывода в прикладной социологии. - М.: Наука, 1986; Батыгин Г.С. Лекции по методологии социологических исследований: Учеб. для высш. учеб.заведений. - М.: Аспект Пресс, 1995.

10. Башкатов И.П. Психология групп несовершеннолетних правонарушителей (социально-психологические особенности). - М.: "Прометей", 1993. - 251с.

11. Белогуров С.Б. Наркотики и наркомания. - Санкт-Петербург: Университетская книга, 1997.

12. Габиани А. А. Наркотизм (конкретно-социологическое исследование по материалам Грузинской ССР). - Тбилиси: Сабчота Сакартвело, 1977.

13. Габиани А.А., Гачечиладзе Р.Г. Некоторые вопросы географии преступности: по материалам Грузинской ССР. - Тбилиси: ТГУ, 1982.

14. Габиани А. Наркомания: горькие плоды сладкой жизни // Социологические исследования, 1987, N 1, с. 48-53.

15. Габиани А. Наркотизм: Вчера и сегодня. - Тбилиси: Сабчота Сакартвело, 1988.

16. Габиани А. На краю пропасти: наркомания и наркоманы. - М.: Мысль, 1990.

17. Габиани А. Наркотики в среде учащейся молодежи // Социологические исследования, 1990, N 9, с. 84-91.

18. Габиани А. Кто такие наркоманы? //Социологические исследования, 1992, N 2.

19. Габиани А.А., Меликишвили Л.А. Социальное лицо женщин преступниц и проституток. - Тбилиси: НИЦ по проблемам борьбы с преступностью МВД Республики Грузия, 1993.

19а. Гилинский Я. И. Мифологизированное сознание и тоталитаризм // Радуга (Таллин), 1990, N9, с.29-31.

20. Гилинский Я.И., Афанасьев В.С. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения: Учебное пособие. - СПб: СПбФ РАН, 1993.

21. Гилинский Я.И. Девиантное поведение как одна из характеристик качества населения Петербурга // Качество населения Санкт-Петербурга. - СПб: СПбФ ИС РАН, 1993, с. 149-161 (156-158).

22. Гилинский Я.И. Девиантное поведение в Санкт-Петербурге: на фоне российской действительности эпохи перестройки // Мир России, 1995, N2, с.118-131.

23. Гилинский Я.И. Наркотизм: мифы и реальность // Молодежь. Цифры, факты, мнения, 1996, N 1, с. 80-84.

24. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения и социального контроля // Социология в России. - М.: ИС РАН, 1996, с. 485-514.

25. Гилинский Я.И. Девиантное поведение молодежи // Социология молодежи. - СПб: СПбГУ, 1996, с. 279- 331.

26. Гилинский Я.И. Война с наркотиками или мирное сосуществование: Тезисы конференции по проблемам девиантного поведения, 1998.

27. Гольберт В. Обыденное и научное мифотворчество по поводу насилия // Насилие в современном мире. Тезисы докладов. - СПб: СПбФ ИС РосАН, 1997, с. 15-20.

28. Гольберт В. Изучение жертв насильственной преступности: некоторые направления в современной зарубежной виктимологии // Человек против человека Преступное

29. Гришко А.Я. О наркомании среди подростков // Социологические исследования, 1990, N 2, с. 100-102.

31. Гурвич И.Н. Социальная психология здоровья. Автореферат диссертации на соискание степени доктора психологических наук. - СПб, 1998.

32. Гурски С. Внимание - наркомания! - М.: Медицина, 1988.

33. Гусев С.И. Актуальные проблемы борьбы с наркоманией // Советское государство и право, 1988, N5.

34. Давыдов Ю. Роднянская И. Социология контркультуры (инфантилизм как тип миросозерцания и социальная болезнь). - М., 1980.

35. Дакселиус М., Константинов А. Преступный мир России.- СПб.: Библиополис, 1995.

36. Двойменный Н.А. Социально-психологические особенности несовершеннолетних преступников //Социологические исследования, 1994, N 8-9.

37. Довольно прогибиционизма: Радикалы и наркотики / под ред. А. Бандинелли. - Рим: Новая партия, 1995.

38. Дунаевский В.В., Стяжкин В.Д.Наркомании и токсикомании. - Л.: Медицина, 1990. - 208 с.

39. Завражин С.А. Подростковая делинквентность: транскультуральная перспектива // Социологические исследования, 1995, N 2.

40. За здоровый образ жизни (борьба с социальными болезнями), в 2 книгах/отв. ред. Б.М. Левин. - М.: ИС АН СССР, 1991.

41. За здоровый образ жизни (борьба с социальными болезнями)/отв. ред. Б.М. Левин. - М.: ИС РАН, 1993.

42. Иванова Т.В. Отклоняющееся поведение и употребление подростками наркотиков // Социологические исследования, 1992, N 7, с. 103-105.

43. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Политические исследования, 1997, N4, с. 6-32.

43а. Итоги социологического исследования наркотизации среди молодежи Санкт-Петербурга. Научный отчет НИИКСИ СПбГУ. СПб., 1998. - 18 с.

44. Карпов В.Г., Лисовская Е.Б. Жизненнный путь наркомана как объект междисциплинарного исследования // Актуальные проблемы социологии девиантного поведения и социального контроля. - М., 1992.

45. Калачев Б.Ф. аркотики в армии // Социологические исследования, 1989, N 4, с. 56-61.

46. Кесельман Л.Е. Социально-структурные особенности субъективной защищенности от физического насилия//Социальный контроль над девиантностью в современной России / под ред. Я.И.Гилинского. СПб.: СПбФ РАН,1998, с - 181-194.

47. Кесельман Л.Е., Мацкевич М.Г. Индивидуальный оптимизм / пессимизм в современной российской трансформации //Социологический журнал, 1998, N1/2, с.

48. Колесникова Э.А. Наркомания - как угроза здоровью молодежи // Материалы ювенологической конференции. Молодежь России: потерянное поколение или надежда ХХl века? - СПб, 1998, с. 98-99.

49. Колесов Д.В. Эволюция психики и природа наркотизма. - М.: Педагогика, 1991.

50. Константинов А. Бандитский Петербург. - СПб: Библиополис, 1995.

51. Коэн А.К. Отклоняющееся поведение и контроль за ним//Американская социология: Перспективы, проблемы, методы. пер. с англ. В.В.Воронина и Е.В. Зиньковского. - М.: Прогресс, 1972, с. 282-296.

52. Левин Б.М., Левин М.Б. Наркомания и наркоманы. - М.: Просвещение, 1991.

53. Лелеков В.А., Прохоров Ю.Н. Молодежь: криминальная активность и проблемы ресоциализации // Социологические исследования, 1994, NN 8-9.

54. Леонтьев Ю.Б. Токсикомания: медицинские, социальные и правовые аспекты проблемы // Советское государство и право, 1988, N5.

55. Личко А.Е., Битенский В.С. Подростковая наркология: Руководство для врачей. - М.: Медицина, 1991.

56. Лоренц Л. Агрессия (Так называемое "зло"). - М.: Прогресс, Универс, 1994.

57. Лукачер Г.Я., Макшанцева Н.В., Чудновский В.А. Одурманивающие срдства в подростковой среде // Социологические исследования, 1990, N 4.

58. Лунеев В.В. Криминогенная обстановка в России и формирование новй политической элиты // Социологические исследования,1994, N 8-9.

59. Лунеев В.В. Преступность в ХХ1 веке методология прогноза)//Социологические исследования, 1996, N 7.

60. Наркомания с точки зрения социолога, врача, правоведа и журналиста // Социологические исследования, 1989, N 2, с. 38-51.

61. Ойзерман Т.И. К.Маркс: эволюция социологической концепции насилия // Социологические исследования, 1994, N5.

62. Организованная преступность. - М.: Юридическая литература, 1989.

63. Организованная преступность-2. - М.: Юридическая литература, 1993.

64. Организованная преступность-3. - М.: Юридическая литература, 1996.

65. Организованная преступность в России: теория и реальность / под ред. Я.И. Гилинского. - СПб: СПбФ ИС РАН,1996.

66. Петербург начала 90-х: безумный, холодный, жестокий... - СПб: Ночлежка, 1994, с. 96-101.

67. Плахов В.Д. Социальные нормы и отклонения // Социологические исследования, 1995, N 11.

68. Позднякова М.Е. Социологический анализ наркомании. - М.: ИС РАН, 1992.

68а. Попов В.А., Кондратьева О.Ю. Наркотизация в России - шаг до национальной катастрофы. // Социологические исследования, 1998, N 8, с. 65-68.

69. Попова Л.А., Соломин В.П., Сопко Г.И., Бахтин Ю.К. Динамика отношения к потреблению психоактивных веществ в среде студентов за период 1992-1997 гг.// Материалы ювенологической конференции. Молодежь России: потерянное поколение или надежда ХХl века? - СПб,1998, с. 102-103.

70. Представление школьников о наркомании и токсикомании // Социологические исследования, 1989, N 3, с. 66-70.

71. Преступность и правонарушения в СССР. 1990 г.: Статистический сборник. - М.: Финансы и статитика,1991.

72. Преступность и правонарушения. 1991 г.: Статистический сборник. - М.: Отечество, 1992.

73. Преступность и правонарушения. 1993 г.: Статистический сборник. - М., 1994.

74. Проблемы борьбы с экономической преступностью и наркобизнесом при переходе к рынку: Материалы международной конференции. - СПб, 1996. в 2-х частях.

75. Прозументов Л.М. Групповая преступность несовершеннолетних и ее предупреждение. - Томск: изд-во ТГУ, 1993.

76. Русакова М. Некоторые тенденции наркобизнеса в Санкт-Петербурге// Организованная преступность в России: теория и реальность. - СПб.: СПб.Ф ИС РосАН, 1996, с. 49-55.

77. Русакова М.М. Детский наркотизм // Молодежь: Цифры. Факты. Мнения. - 1996, N1, с. 84-88.

78. Русакова М. Социальный контроль над наркотизмом - Социальный контроль над девиантностью в современной России/ под ред. Я.И.Гилинского. - СПб: СПбФ РАН, 1998. с 46-56.

79. Салагаев А.Л. Молодежные правонарушения и деликвентные сообщества сквозь призму американских социологических теорий. - Казань: изд-во "Экоцентр", 1997.-

80. Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности / под ред. В.А.Ядова. - Л., 1979.

81. Силласте Г.Г. Новая наркоситуация в России // Социологические исследования, 1994, N 6.

82. Скворцова Е.С., Сулаберидзе Е.В. О распространенности алкоголизации, курения и наркотизации среди старшеклассников Нижнего Новгорода //Социологические исследования, 1997, N 4.

83. Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х/ под ред. Ю.А.Левады. - М., 1993. - 300 с.

84. Социальный контроль над девиантностью в современной России/под ред. Я.И.Гилинского. - СПб: СПбФ РАН, 1998. - 194 с.

85. Социальные последствия возможной легализации наркотиков в России. Специальный выпуск по материалам социологического исследования /"Безопасность". Информационный сборник Фонда национальной и международной безопасности. - М., 1993, N2 (8).

86. Социальные, правовые и криминологические проблемы борьбы с наркоманией (сб. научных трудов). - Хабаровск: М-во внутр. дел СССР, 1991.

87. Тайбаков А.А. Карелия - Вермонт: анализ криминогенной обстановки // Социологические исследования, 1994, N 12.

88. Требач А.С. Примирение с наркотиком //Социологические исследования, 1991, N 12, с. 131-147.

89. Франк В. Человек в поисках смысла. - М.: Прогресс, 1990.

89а. Шакиров М. Ш. Наркобизнес в России. - "Человек и закон" - М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 1998. - 425 с.

90. Шилова А.Н. Социология отклоняющегося поведения (спецкурс)//Социологические исследования,1994, N 11.

91. Штомпка П. Социология социальных изменений/пер. с англ. под ред. В.А.Ядова. - М.: Аспект Пресс, 1996, с. 416.

92. Ядов В.А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. - Самара: Самарский университет, 1995.

94. Monitoring the Future Study Pr.Rel.//December 20, 1997//University of Michigan News and Information Services.

Другие интересные материалы:

Медицинский цинизм
Повседневный, массовый, диффузный цинизм...

У врача — два врага: мертвые да здоровые....

К вопросу о принудительном лечении больных наркоманией
В связи с готовящимся законопроектом...

Столкновение подростков с правоохранительной системой как модель социального порядка
«Столкновение подростков с милицией...

Развитие российского общества в...

О словах и выражениях

В данном курсе, наряду с терминами,...

Система предупреждения безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних: история и современность
Исследование исторического опыта по...

Преступность несовершеннолетних —...