 |
 |
 |
 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
 |
||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
 |
Б. Гладарев
Почему же ей пугают непослушных малышей? В 2007 году российские милиционеры шумно отметили круглую дату — 90 лет со дня основания своего ведомства. Как положено 10 ноября — юбилейный концерт на Первом канале, торжественные доклады милицейских генералов об успехах, развешанные по городу поздравительные билборды — «90 лет на страже общественного порядка». Традиционные поздравления ветеранов и награждения героев. Все в парадной форме. Всё в популярной ретро-советской стилистике. Помпезно и с размахом. 90 лет — почетный возраст, и с его высоты уже можно оглянуться на пройденный путь, подвести промежуточные итоги, вспомнить победы и поражения, в общем, каким-то образом калькулировать результат. Понятно, что за 90 лет своего существования советская, а потом российская милиция пережила множество социально-экономических и политических трансформаций. Милиция активно участвовала в установлении советской власти, боролась с вредителями, защищала страну в годы Великой Отечественной войны, восстанавливала правопорядок в послевоенные годы, осуществляла политико-воспитательную работу во времена развитого социализма, боролась с разгулом преступности в «лихие 90-е»… История милиции — это огромная и интереснейшая тема. Однако я оставлю ее героические страницы за рамками этого очерка, тем более что им посвящены десятки, если не сотни серьезных исследований. Как социолога меня прежде всего интересует современное положение человека в милицейских погонах, его сегодняшнее место в российском обществе, его социальная роль здесь и сейчас. Я бы хотел рассматривать этот очерк как набросок к обобщенному социальному портрету рядового милиционера «путинской эпохи». Моя цель состоит в поиске внутренней логики, некого базового принципа, который лежит в основе работы современной милиции. 90-летний юбилей просит портретной фиксации. Это хороший повод, чтобы выделить характерные черты, прописать особенности, а главное — социальную роль изображаемой натуры. Практической и теоретической базой для представленных в очерке рассуждений стали материалы двух исследований милиции, в которых я участвовал последние четыре года. В ходе этой работы были собраны десятки интервью с сотрудниками различных подразделений милиции в Казани, Великом Новгороде, Ставрополе и Петербурге. Однако на страницах журнала «Нева» мне хотелось бы несколько сузить географию анализа и написать в первую очередь о милиции Петербурга, которая имеет свои специфические особенности, хотя и подчиняется общим принципам внутриведомственной логики. А логика эта, как мне кажется, во многом одинакова на обширных пространствах нашего постсоветского отечества — и в Петербурге, и в Казани, и где бы то ни было еще. Вопрос о природе внутриведомственной логики, которой руководствуются российские милиционеры при осуществлении своей «и опасной, и трудной» службы необходимо разобрать в первую очередь. Это важно потому, что без понимания внутренней логики невозможно увидеть механизмы, определяющие специфические черты современного нам милиционера. Поэтому важно для начала описать милицию как социальный институт, чтобы потом понять милиционера как социальную фигуру, этот институт представляющую. «Богов выбирают, выбирая партнера по игре», — как-то написал немецкий социальный теоретик Питер Бергер. Можно продолжить: милицейскую службу выбирают, принимая правила игры или внутриведомственную логику, которой руководствуются в МВД. Как я покажу ниже, стать милиционером может далеко не каждый, потому как не каждый готов подчиниться специфическим правилам, которые десятилетиями вырабатывались внутри профессионального сообщества милиционеров. Поэтому сначала я обозначу внутренние механизмы, запускающие социальную машину, которую в российском законодательстве именуют «милиция общественной безопасности». Важно сразу оговориться, что предметом представленных здесь рассуждений будет именно милиция общественной безопасности, которая наиболее тесно соприкасается в своей работе с обычными гражданами. На всякий случай напомню, что российская милиция делится на две части, неравные по функциям, по системе подчинения и штату. Одна из них — криминальная милиция, которой предписываются в первую очередь задачи по «выявлению, предупреждению, пресечению и раскрытию преступлений»[1], вторая — милиция общественной безопасности (МОБ), основными задачами которой являются «обеспечение безопасности личности, общественной безопасности, охрана собственности, общественного порядка, выявление, предупреждение и пресечение преступлений и административных правонарушений» [2]. По действующему законодательству МОБ должна прежде всего обеспечивать общественную безопасность и пресекать правонарушения, относящиеся к Административному кодексу. Криминальная милиция в значительно меньшей степени нагружена задачей обеспечения повседневной общественной безопасности, ее сфера ответственности — опасные правонарушения, регулируемые Уголовным кодексом. В результате такого разделения задач сотрудники криминальной милиции в ходе своей профессиональной деятельности сталкиваются в основном с представителями криминального мира, тогда как сотрудники МОБ, находясь на службе, должны взаимодействовать со всеми слоями и группами российского общества. Каждый из нас вынужден время от времени сталкиваться с сотрудниками милиции общественной безопасности. Ведь в состав МОБ входят служба участковых, патрульно-постовая служба (ППС), ГИБДД, служба по делам несовершеннолетних (ПДН), паспортные столы и подразделения милиции вневедомственной охраны (ОВО). А это значит, что общения с ними фактически не избежать. Ведь от паспортных столов зависит прописка, а значит — жилье, работа, социальные перемещения, воинский учет, учеба, разнообразные акты гражданского состояния и т. п. От ГИБДД — надзор за системой дорожного движения, приобретение гражданами автомобилей и их техосмотр. От ППС — надзор за поведением граждан в публичных местах. От службы участковых — надзор за бытовым поведением граждан, регистрация охотничьего оружия и бойцовых собак, надзор за проживанием по прописке, отлов уклонистов от воинской службы, соблюдение правил уличной торговли и многое другое, что так или иначе касается каждого из нас. Именно поэтому МОБ значительно превосходит по кадровому составу все другие подразделения МВД и представляется мне наиболее интересным объектом для анализа. Кроме того, участковые, гаишники и постовые, в отличие от сотрудников криминальной милиции, обязаны носить форму, поэтому именно они являются источником наших представлений о милиции, именно они формируют общественное мнение о современном российском милиционере.
Теперь я попробую описать наиболее характерные черты внутренней логики, которая определяет действия человека в милицейской форме, попробую создать социальный портрет современного «дяди Степы», проанализировать наиболее фундаментальные организационные принципы, которые лежат в основе его профессиональной деятельности. Главный принцип — верность советским традициям. Современная российская милиция относится к числу социальных институтов, которые вопреки многочисленным реформированиям и нововведениям во многом сохранили до настоящего времени советскую организационную структуру, советские практики и методы работы. Примеры реформирования правоохранительных органов, которые можно было наблюдать последнее время, производят впечатление отрывистых и даже конъюнктурных шагов высшего руководства, направленных больше на демонстрацию активности, чем призванных на деле реформировать российскую милицию. Как отметил один из информантов: «Реформы МВД, о которых вы читаете в газетах, просто рябь на воде. В глубине, как у нас говорят, „на земле“, в районных отделах все делается, как при Брежневе» (52 года, полковник). Складывается впечатление, что верхние эшелоны эмвэдэшной бюрократии обладают значительными лоббистскими ресурсами, поэтому сильная и устойчивая корпоративная группа «защитников правопорядка» успешно противостоит робким попыткам государства и общества по реформированию милиции. Такая институциональная консервативность неизбежно накладывает свой отпечаток на стилистику работы российских правоохранительных органов. Можно с уверенностью утверждать, что современная российская милиция все еще сохраняет значительное количество советских традиций, определяющих внутреннюю логику, цели и задачи современного нам милиционера, а значит, советский опыт правоприменения до сих пор определяет практики работы простых «стражей порядка». Интервью с милиционерами, собранные мною на протяжении 2004–2008 годов, открывают перед нами, как минимум, четыре социальных механизма в работе российской милиции, которые можно в полной мере считать наследием советского опыта: 1) политическая и экономическая зависимость милиции от властей; 2) сохранившееся с советских времен преобладание карательно-репрессивных функций в работе сотрудников милиции; 3) советский правовой нигилизм российских милиционеров; 4) «палочная» система оценки эффективности работы милиции. Первая примета советского наследия в работе российских органов охраны правопорядка отражается в традиционно зависимом политическом положении милиции. Сами милиционеры открыто говорили о политической и экономической зависимости своего ведомства: «Особенно милиция общественной безопасности сильно зависит, она же очень тесно связана с местными городскими властями. Потому что основную дотацию денежного содержания они получают от города. И ППС, и те же участковые, они получают доплаты от города. Естественно, они будут плясать под дудку города. Будут работать в плотном контакте. И поэтому отношение городской власти к милиции имеет такой компанейский характер: все бросить и бежать туда, упал — отжался, на месте присел. Это разрушает нормальный порядок работы» (33 года, майор). Поскольку МОБ финансируется одновременно из федерального и регионального бюджета, сотрудники милиции общественной безопасности прекрасно понимают, что их региональные надбавки к зарплате зависят от администрации города. Поэтому в любой момент городские власти могут нагрузить сотрудников МОБ дополнительной работой, заставляя реализовывать свою политическую волю. По словам людей в милицейских погонах, характерной чертой их трудовых будней уже давно стал ненормированный рабочий день: «Как правило, рядовой опер, следователь, участковый или патрульный пашут, не поднимая головы... А еще бывают усиления. В некоторые годы они составляли до 270 дней в году. Усиление — штука страшная, рабочий день может удлиняться до бесконечности, о выходных речи не идет» (33 года, рядовой). Говоря о политической и экономической зависимости милиции от властей, важно отметить, что сотрудники МВД не могут создать профессиональный союз для защиты своих права: «Профсоюзы в милиции никого не защитят. Мы не можем бастовать, чтоб не приходить на работу. В принципе мы можем прийти на работу и сказать, что мы бастуем и никуда не пойдем. Только потом все равно начальство все узнает, найдет двух-трех крайних, уволит их, и на этом дело закончится» (38 лет, сержант). Не верят в возможность милиционеров защищать свои трудовые права через профсоюзы и внешние эксперты: «Закон о профзащите в милиции можно толковать неоднозначно… можно сказать, что создание милицейского профсоюза — дело в юридическом смысле запутанное даже для юридически подкованных правоохранителей» (52 года, эксперт правозащитной организации «Гражданский контроль»). Вторым «приводным ремнем» механизма работы российской милиции, который также имеет корни в советском прошлом, можно с уверенностью считать сохранившееся преобладание карательно-репрессивных функций в деятельности сотрудников МВД. В советском обществе десятки лет правоохранительные органы играли роль одного из элементов репрессивной системы социального контроля, обеспечивающего стабильность и легитимность существующего режима. Несмотря на популярный советский лозунг «Сила милиции в связи с народом!», можно сказать, что милиция как социальный институт длительное время стояла как бы вне общества. Будучи элементом государства, милиционеры всецело зависели от него, а в силу тоталитарности режима их деятельность слабо поддавалась общественному контролю. Такое положение привело к тому, что в содержании деятельности МОБ репрессивные функции превалировали над функциями оказания социальной помощи. Данные проведенных ЦНСИ (Центр независимых социологических исследований — место работы автора) исследований указывают на то, что российский милиционер, подобно своему советскому «предку», видит основной задачей «пресекать», «обезвреживать» и «наказывать». Так же как 20, 30, 40, 50 лет назад современный «страж порядка» не воспринимает свою службу как вид социального сервиса, которая заключается в помощи пострадавшим или «лицам, находящимся в беспомощном состоянии», как того требует «Закон о милиции». Один из информантов, говоря о принципах работы МВД, высказался предельно определенно: «Мы же, по сути, карательная структура. Это было раньше, это так и сейчас. Разговоры о правах у нас не приветствуются... Милиция… она, как цепная собака государства, работает» (54 года, полковник в отставке). Замечание полковника о «милиции как цепной собаке государства» подтверждается результатами множества отечественных исследований. Например, в статье руководителя Левада-центра (Москва) Льва Гудкова можно найти близкое утверждение: «Советская правовая система, а также милиция как институт правоохраны была ориентирована прежде всего на защиту тоталитарного государства… и лишь затем уже — на прочие ценности или принципы». С Гудковым соглашаются некоторые «внутриведомственные» эксперты из ВНИИ МВД. Например, Сергей Егорышев пишет, что «преобладание в содержании деятельности ОВД карательно-репрессивных функций имеет историческую обусловленность, что отразилось в самом названии органов внутренних дел, которые долгое время назывались не правоохранительными, а карательными». Материалы, собранные в ходе исследований последних лет, дают все основания говорить о сохранении карательно-репрессивного вектора в деятельности современной российской милиции. Причем репрессии осуществляются в основном в отношении наименее защищенных слоев населения: молодежи, мигрантов, новых бедных, бичей и бомжей — социальных групп, лишенных экономических, статусных или каких-либо других хорошо конвертируемых ресурсов. В русле советских традиций и сегодня не граждане, а власть предержащие являются основным объектом «защиты» правоохранительных органов: «Милиция сейчас хозяев жизни защищает. Там у них как в универсаме: есть деньги, пожалуйста, хулигань, пей, воруй. Нет денег или связей, там… пожалуйста, садись на нары» (58 лет, пенсионер). Милиционерам не интересно просто оберегать покой граждан, и не только потому, что они мало получают или плохо укомплектованы, а потому, что у них другая задача. Как выразился в интервью один из экспертов, сам бывший офицер милиции: «Тут еще важно отметить, что дело не только в кадровом дефиците, дело в том, что они уже психологически не готовы ввязываться. Зачем ему пять несовершеннолетних, которые побили в подъезде пять бутылок? Что они с них получат, кроме неприятностей? Они поедут на другой конец района, чтобы проблемы себе найти? Нет, конечно, не поедут» (45 лет, журналист). Ощущение такое, что граждане только мешают работе милиции, надоедая своими просьбами, заявлениями и обращениями. Приведу характерную цитату из интервью с участковым: «Рабочий день участкового начинается либо с утра… либо в приемные дни, у участкового есть два приемных дня — вторник, четверг, с шести до восьми вечера прием граждан. Они приходят с жалобами, заявлениями. В основном это все бытовуха, конечно. Крайне неприятная и рутинная работа. „Он наступил на хвост моей кошке там, в коммунальной квартире. Теперь кошка бегает по моей комнате и гадит, а виноват сосед, который специально дергает ее за хвост“. Вот такого плана. В общем, бред полный. Все эти бумаги, заявления, все их приходится рассматривать. И это занимает очень много времени» (32 года, сержант). Схожее отношение встречает граждан и в ГИБДД, которое воспринимается как структура, работающая прежде всего на самое себя: «Они как-то забыли, что вообще-то государство служит для человека. Что такое сотрудник тот же ГИБДД — это человек, который помогает людям на дороге и так далее. И он для всех них, а не они, чтобы он на карман имел. Но сейчас уже психология изменилась, основы как-то ушли, принципы службы. Нет понимания, что мы же людям должны служить! А теперь так: я стою, вы мне все должны; я вот сейчас выберу, кто из вас мне должен и сколько» (45 лет, журналист). Много претензий к паспортным столам, где процветают волокита и бюрократия, к следователям, которые не заводят или незаконно закрывают дела: «Мне в отделе прямо сказали: закон у нас как флюгер, куда мы со следаком его повернем — туда и ветер дуть будет. Я понял, что заявление нужно забрать, и чем быстрее, тем лучше» (35 лет, менеджер). Петербуржцев оскорбляет хамское отношение некоторых милиционеров к простым гражданам, появление сотрудников милиции на работе в нетрезвом состоянии, их неряшливый внешний вид: «Стоят на улице, форма мятая, изо рта перегаром несет, ручкой так тебе махнут: „Гражданин, иди сюда! А ну-ка документы“» (19 лет, строитель). Известный петербургский криминолог Яков Гилинский отмечает, что среди подвергшихся задержанию невежливость сотрудников милиции отметили свыше 60 %, несправедливость задержания — свыше 55 % опрошенных. Почему это происходит? Ответ содержится, с одной стороны, в уже упомянутой утрате «принципов служения», профессионального долга, а с другой — в «гибком» понимании права, характерном для современной милиции. Правовой нигилизм наших милиционеров вызрел из опыта «социалистической законности», когда поведение определялось не столько нормами формального права, сколько политическими требованиями и круговой порукой. Действительно, как показывают материалы собранных интервью, а также многочисленные публикации правозащитных организаций, неформальная логика в подходе к праву и сегодня широко распространена в милиции. Один из моих информантов, иллюстрируя «гибкость» правоприменения, высказался образно, кратко и точно: «Если в темной комнате никак не найти черную кошку, ее следует сфабриковать из серой мышки» (52 года, майор). Избирательный подход к праву и «гибкость» его понимания порождали и порождают систему, в которой состояние любого субъекта, как юридического, так и физического, можно квалифицировать как существование в модусе «отложенного наказания». Лучше всего модус «отложенного наказания» иллюстрирует старая советская шутка, порожденная в недрах милицейского фольклора: «То, что вы не сидите, это не ваша заслуга, а наша недоработка». Четвертым из «советских» механизмов работы, унаследованным российской милицией, можно считать систему оценки эффективности работы органов МВД. Дело в том, что сегодня, как и при советской власти, оценка эффективности работы тех или иных подразделений милиции производится исходя из динамики количественных данных в соотношении раскрытых преступлений и преступлений зарегистрированных.
Эта система, получившая в милиции название «палочной», основана на учете в первую очередь количества «палок», то есть раскрытых преступлений или пресеченных правонарушений, причем «палка» не имеет качественного измерения. Требование количественного роста положительных результатов приводит к тому, что милиция борется с наиболее видимыми и наименее опасными формами преступности. Сложность, латентность и тяжесть раскрытых преступлений не учитываются «палочной» системой: «На бумаге все выглядит просто отлично. И раскрываемость растет, и количество тяжких преступлений медленно, но верно сокращается, а как на самом деле, я думаю, никто не знает» (24 года, лейтенант).
Петербургские участковые указывали на парадоксальность существующей в их ведомстве оценки эффективности: с одной стороны, с них требуют профилактики правонарушений, а с другой — каждый месяц должны быть пресеченные преступления: «Это же маразм! Подумайте, с одной стороны, у меня профилактика и все тихо: не было у меня на участке ни одного грабежа, ни одного мордобоя. Это ж хорошо! Уголовных дел нет. Нет! Тоже плохо, потому что ты должен раскрывать! Это же значит — преступления на бумаге придумывать» (27 лет, младший лейтенант). Высокопоставленные представители МВД не устают убеждать россиян в искоренении в их ведомстве «палочной» системы отчетности, но многочисленные подтверждения существования этой системы оценки результатов содержатся в интервью с петербургскими милиционерами: «Каждый участковый за смену должен составить, как минимум, три административных протокола за распитие, за неправильную парковку, за мелкое хулиганство и подобное. Если участковый не справляется, если на него много жалоб от населения, начальство начинает наказывать» (36 лет, капитан). Получается, что «палочная» система отчетности провоцирует неправовые методы работы. Сами милиционеры достаточно откровенно говорили об этом: «У нас в ППС работа тяжелая, но простая. Работаем по „черным“, по алкашам, наркам, бомжам и прочей дряни. Сначала оформляешь необходимое количество „палок“, потом уже на себя работаешь. Все, что сверх нормы, — себе на жизнь» (44 года, младший сержант). Милиционеры работают на рост количественных показателей количественными же методами: задерживают максимальное число «социально неблагонадежных» граждан, считая, что кто-нибудь из них точно поможет прикрыть недостачу раскрытых преступлений или правонарушений. Таким образом, милицейская практика ориентирована на разработку наименее защищенных и образованных слоев населения: молодежи, новых бедных и этнических мигрантов, потому что им «легче навесить». Характерным примером может служить история, рассказанная мигрантом из Узбекистана, который поведал о своем опыте общения с петербургским участковым.: «Первый раз я с ним столкнулся в ларьке, ну, когда я только обучался продавать там… Наш ларек на его территории. И он мне сказал: давай документы. Ну, я показал. И он мне сразу сказал, что у меня фальшивые документы. Он любому так говорит, хоть сам министр ему сделает документы на регистрацию, он все равно говорит, что это фальшивые. Потому что он сам… он сам мне предлагал: я могу тебе сделать настоящую регистрацию на два-три месяца, но за пять тысяч. Он думает, что мы дикие узбеки, законов не знаем. Потом, когда я отдыхал на следующий день, он меня забрал. Я пришел в ларек, ну просто так прогуляться решил. Он мне сразу показал — садись в машину! Я сел в машину, они меня повезли в отделение и там пробили через свою… эту базу. И сказали: у тебя фальшивые документы. Я говорю: не может быть, чтобы они были фальшивые. Они: нет, у тебя фальшивые документы, тебя у нас в базе нет. И он мне поставил печать «недействительно». Ну, штамп такой поставил. Потом, когда мы разбирались с начальником отделения милиции, этот начальник сказал, что такого штампа у них совсем не существует» (20 лет, продавец). Очевидно, что участковый пользовался заведомо неправовым («дикие узбеки законов не знают»), но отточенным методом фальшивой печати, чтобы «рубить палки» и собирать деньги, ибо сегодня одной из важнейших структурных характеристик, определяющих условия работы сотрудников МОБ, является не только их далеко не блестящий моральный облик, но и исключительно слабое государственное финансирование их службы. Материалы собранных интервью указывают, что для милиционеров в длинном списке профессиональных проблем вопросы адекватной оплаты труда сегодня стоят на первом месте: «Первый вопрос всегда — это оплата. Я работаю по 12–14 часов в сутки. Я рискую здоровьем. Я хочу, чтобы мне компенсировали это» (25 лет, старший сержант). Или: «Зарплата наша — это проблема номер один, конечно. Все кричат: „Зарплату повышаем, зарплату повышаем!“, а на самом деле? На триста рублей поднимут. Это же смешно» (27 лет, младший лейтенант).
На конец 2007 года средняя зарплата рядового сотрудника милиции в Петербурге составляла около 7,5 тысяч рублей, в 2008 году ее подняли до 10 тысяч. Милиционеры солидарны во мнении, что «государство обеспечивает милицию лишь минимумом» (30 лет, капитан). Руководители РОВД всеми силами пытаются сохранить кадровый состав, обещая повышение в званиях и взывая к патриотизму. Однако они не могут гарантировать рост зарплат. Начальник одного из городских отделов милиции рассказывал: «Я их (сотрудников отдела. — Б. Г.) правдами и неправдами упрашиваю остаться. Они говорят: дайте нам денег! Не нужны нам звездочки и грамоты, дайте денег! Как их удержать?» (45 лет, майор). К нищенским зарплатам нужно прибавить постоянное снижение уровня социальной защищенности рядовых сотрудников МОБ. После принятия 122 ФЗ «О монетизации льгот» милиционеры лишились льгот на оплату коммунальных услуг и телефонной связи, их лишили права на бесплатный проезд, а также льготных государственных кредитов на жилье. С 1 января 2005 года из социального пакета милиционеру остались только бесплатное медицинское обслуживание и право на льготный проезд к местам отдыха. Получается, что государственная политика в отношении финансирования МВД и социальных гарантий для милиционеров сводится к минимизации затрат. Очевидно, что такая «экономия» имеет множество негативных следствий как для института милиции, так и для общества в целом, поскольку создает предпосылки для развития в милиции системной коррупции. Милиционеры начинают заниматься самообеспечением. По многочисленным свидетельствам самих милиционеров можно предположить, что в МОБ существует целый спектр легальных, полулегальных и откровенно криминальных практик пополнения скудного государственного оклада. Начиная от законодательно запрещенных, но фактически легализованных подработок по охране разнообразных объектов и кончая участием в организованных преступных группах и системной коррупции. Можно с уверенностью утверждать, что коррупция в правоохранительных органах стала настолько обыденной, что перестала даже проблематизироваться, то есть превратилась в общий стиль работы. Процитируем интервью одного участкового: «Территория кормит… на территории есть какие-то контролируемые объекты, из которых можно где-то что-то поиметь. Где-то за решение вопроса, где-то таджиков на стройке пощипать, где-то с уличной торговли собрать» (38 лет, сержант). Такой же подход сквозит в высказывании рядового патрульно-постовой службы: «Милиционер без хлеба не останется. Он — власть, а значит, может себе в карман по мелочи насобирать» (29 лет). Корпоративная этика не восстает против ситуаций мелкого злоупотребления служебным положением. Оправданием обычно являются тяжелые условия жизни современного милиционера и общий упадок общественных нравов: «Милиция — это не другая часть общества. Люди приходят в милицию с гражданского общества. И, естественно, все болезни, которые имеют место в гражданском обществе, имеют место и в милиции. Если идет рост и переплетение криминальных структур в обществе, то это коснется и милиции в том числе» (43 года, майор). Расширение масштабов коррупции и ее укорененность в правоохранительных органах признают и на руководящем уровне МВД, однако реальных шагов по предотвращению ее распространения в правоохранительных органах пока не предпринимается. Охота на «оборотней в погонах», преследование сотрудников ГИБДД за поборы на дорогах, борьба с «укрывательством преступлений» и другие «громкие инициативы» не носят системного характера. Подобные кампании не подразумевают серьезного анализа и работы по устранению причин совершения нарушений, что отражается в профессиональном юморе сотрудников милиции: «Я о коррупции не буду рассказывать… просто анекдот послушайте, московский, сами всё поймете: в МУРе вводятся новые должности: „младший оборотень“, „оборотень“ и „оборотень по особо важным делам“. Всё понятно?» (27 лет, младший лейтенант). Материалы, собранные на протяжении 2006–2008 годов, говорят о том, что коррупция в милиции мутировала от отдельных случаев злоупотребления служебным положением в целях личной наживы в устойчивую и самовоспроизводящуюся систему работы. Позволю себе привести еще один показательный анекдот: «Устроился парень в милицию, а зарплату не получает уже три месяца. Приходит к нему начальник и говорит: — Ты что же зарплату не получаешь? — А я думал, что выдали пистолет — и крутись, как можешь...» Самообеспечение постепенно становится основной формой заработка петербургских милиционеров. Если в начале 90-х годов самообеспечение сотрудников МОБ в основном сводилось к нерегулярным подработкам и поборам, то в настоящее время эта деятельность институциолизировалась, приобрела устойчивость и породила относительно развитые организационные формы, что находит подтверждение в массиве интервью петербургских милиционеров, например: «Если я не буду делиться (неформальными доходами. — Б. Г.), меня быстро подчистят. Все работает как… пирамида. Все делятся с вышестоящими. Наши держат отдел, значит, делятся с РУВД. Те, кто держат РУВД, делятся с ГУВД… и так далее» (30 лет, лейтенант). Причины возникновения нелегальной экономической деятельности работников милиции и ее чудовищные масштабы коренятся в самой системе функционирования правоохранительных органов постсоветской России. Такая деятельность уже не является «отклонением», она стала нормой. Ею заняты не единицы, не проценты, а большая часть работников органов охраны правопорядка, что имеет серьезнейшие социальные следствия для всего российского общества. Во второй части очерка я обозначу некоторые из этих социальных следствий, которые мы будем иметь несчастье наблюдать в ближайшем будущем. Что защищают люди в милицейской форме? Собирательный портрет российского милиционера, каким он предстает в глазах населения сегодня, можно кратко представить следующим образом: это молодой человек 25–35 лет, выглядящий неряшливо, злоупотребляющий ненормативной лексикой, часто с агрессивным поведением, с зарплатой ниже прожиточного минимума и образованием в восемь классов, любящий выпить и берущий «по мелочи» взятки. Интересно, что сотрудники криминальной милиции не менее критично, чем простые граждане, относятся к социальному образу своих коллег из МОБ. Например, характеризуя кадровый состав ППС и службы участковых, майор УБОП, говорил, что, «как правило, это люди без серьезных жизненных целей. „Сапоги“ после армии, ни думать самостоятельно, ни действовать самостоятельно не умеют. Ходят по форме, сшибают халявное пиво и шаверму с ларечников. Бабок, торгующих у метро, обирают... Короче, портят они образ милиции. Из-за них нас всех за козлов держат» (35 лет, майор). Сотрудник петербургского ОБЭП высказывался в унисон убоповскому майору: «Милиция общественной безопасности позорит органы. Ведь в ППС и участковые сейчас просто идиоты, быдло там работает. Я их сам боюсь. Рад, что вовремя документы могу достать» (25 лет, капитан). Материалы интервью с постовыми, участковыми и гаишниками демонстрируют, что среди низового состава МВД формируется низкая профессиональная самооценка. Такое ощущение потерянности, ненужности и где-то даже униженности вызвано, с одной стороны, отсутствием идеологической и экономической поддержки государства, а с другой — недоверием со стороны населения. Низкий престиж милицейской профессии, жалкие зарплаты и аховая социальная защищенность сотрудников порождают перманентный кадровый голод в МОБ. Штат петербургской патрульно-постовой службы, по словам некоторых экспертов, укомплектован менее чем на 50 %, а служба участковых нуждается в 30-процентном пополнении. Жестокий кадровый голод заставляет кадровые службы МВД зачислять в штат всех подряд, без разбора. Интервью, которые удалось взять у преподавателей петербургской средней школы милиции, указывают на постоянное снижение требований к качеству подбора кандидатов в милиционеры. По мнению офицеров, занимающихся профобразованием будущих милиционеров, сегодня в кадровой политике МВД ориентируется на количественные показатели, пренебрегая качеством отбора и подготовки: «Там, наверху, преследуют единственную цель — закрыть некомплект, то есть место надо застолбить милиционером. В крайнем случае, если он очень вспыльчивый, мы ему пистолет тогда не дадим, дадим ему палку резиновую»(54 года, полковник).Кадровики и преподаватели учебных центров жалуются в интервью на молодое пополнение:«Приходят двоечники и троечники, разве можно из такого сделать профессионала?» (38 лет, майор).Или: «Люди в МОБ приходят в основном с периферии. Основная масса — это лимитчики, как их раньше называли. Чтобы закрепиться в большом городе, приезжают» (54 года, полковник). В результате, по словам начальника одного из петербургских ОВД, в милиции «остаются бездельники, которые нигде больше не потребуются… Вот сейчас мы набираем сотрудников, скажем, не из лучших — выбора нет… Не отбор, а набор» (43 года, майор). Специфическая система подобного отбора приводит к постепенному росту в профессиональной группе милиционеров доли сотрудников, отличающихся плохой подготовкой и слабой профессиональной мотивацией: «К нам идут либо те, кто не могут нигде устроиться, либо с определенной целью — не людям служить, а решать свои проблемы, и, как правило, больше финансовые. Считают, что, надев погоны, получив пистолет, они могут делать что угодно» (43 года, полковник). Приходится констатировать, что современное положение человека в милицейских погонах и место, которое занимает профессиональная группа милиционеров в российском обществе, лишены какого-либо социального уважения и престижа. Профессиональная группа сотрудников милиции стремительно маргинализируется: там остаются люди, которые лишены возможности найти себе применение в других отраслях, как говорили при Советах «народного хозяйства». Их отношение к своей работе можно выразить фразой одного участкового: «Мне-то по барабану. Дальше фронта не пошлют» (25 лет, сержант). Люди не доверяют таким милиционерам. Как сказал один из экспертов: «Люди не доверяют, и правильно делают. Человек не хочет вникать в вашу проблемы: сколько вам платят, сколько вас там, в дежурке. Человек хочет получить услугу. Он не может этого сделать. Он ее не получает. В отличие от английской, например, полиции, российская милиция — это не сервис, эта банда вооруженных и облеченных властью людей, преследующих свои интересы» (45 лет, журналист). Мнение эксперта подтверждается данными количественных исследований, которые указывают, что подавляющее большинство россиян (60 %) считает, что милиция работает только на свои интересы. Можно сказать, что совокупным результатом взаимосвязанных между собой социальных, политических и организационных условий, в которых оказались российские милиционеры сегодня, стала двойная дискриминация милиции: и как института, и как профессиональной группы. Природа этой двойной дискриминации проистекает, с одной стороны, из широко распространенного среди россиян негативного отношения к милиции, а с другой стороны, из пренебрежения и невнимания государственной власти к нуждам милиционеров. Рядовые сотрудники милиции остро чувствуют свою оторванность от общества, которому они вроде как служат. Их интервью содержат многочисленные примеры проявления очевидной социальной неприязни со стороны простых граждан: «Конечно, отношение, которое есть сейчас к милиции, оно неприятно. Я даже в форме стараюсь домой не ездить. Народ сейчас пошел дикий, в лицо не скажут, а вот когда едешь в метро и за спиной слышишь: „Мент поганый“ — противно»(25 лет, рядовой). Милиционеров постоянно «поливают грязью» в СМИ: «Скажите, нормальный человек пойдет в ментовку, если по всем каналам нас поливают, если в каждой газетенке истории про „оборотней в погонах“? Мы же для журналистов любимая фишка. Ленивый только мента не пнет!» (28 лет, рядовой). Складывающееся негативное отношение к милиции предопределяет и негативный (конфликтный) тип поведения граждан при контактах с сотрудниками милиции. Более 20 % опрошенных в 2004 году не считают необходимым подчиниться милиции, если расценивают ее действия как неправильные. По мнению некоторых опрошенных нами петербуржцев, государство, недофинансируя милицию, экономит бюджетные средства на поддержание общественного правопорядка, при этом оставляет милиционерам возможность самим восполнить недостаток государственного финансирования. Российский милиционер сегодня дискриминируется не только общественным мнением и СМИ, но и политическим руководством страны. Недофинансирование милиции, слабая социальная и правовая защищенность воспринимаются сотрудниками милиции как признак государственного невнимания и неуважения властями их профессиональной деятельности по охране правопорядка. Пожилые милиционеры, вспоминая условия службы в советское время, указывали на утрату государственного внимания к милиции, которое выразилось в сокращении зарплат и льгот: «Профессия милиционера и в советское время не была особенно престижной, но тогда хоть были существенные социальные и материальные компенсации. А теперь ты мент-голодранец, получается. Где и в чем компенсации?» (64 года, подполковник в отставке). В милицейской среде распространено представление о том, что политическое руководство страны сознательно разрушает работу органов внутренних дел: «Если подумать, то властям эффективная, независимая милиция не нужна. Люди, стоящие у руля, не заинтересованы в сильной милиции, которая может сама, без приказа сверху начинать дела, в том числе и коррупционные дела… Понимаете?» (25 лет, лейтенант). Любой сотрудник милиции потенциально может быть осужден, поскольку задачи, которые ставятся перед милицией общественной безопасности, а также средства для решения этих задач заведомо выталкивают ее сотрудников за пределы правового поля: «В нашей системе все ходят под статьей... Я ежедневно вынужден совершать должностные преступления, не регистрируя дела или как-то их фальсифицируя. И я не один такой. Это общее место. Мы все потенциально виновны» (34 года, капитан). Получается, петербургские милиционеры находятся в тисках двойного давления:
они не чувствуют себя нужными государству, они не видят себя «слугами народа»,
интересы которого призваны защищать согласно статье 1 «Закона о милиции».
Ощущение собственной социальной бесполезности приводит к массовой
маргинализации людей в милицейской форме. Сегодня рядовой сотрудник милиции
превращается для общества и для властей в лишенного всякого уважения, социально
изолированного «изгоя». Отрицательный кадровый отбор приводит к накапливанию в
МОБ таких «изгоев», и в итоге мы имеем затяжной процесс внутреннего разложения
милиции как социального института, рост неуправляемости, рост произвола и
коррупции в нем. Накапливание в профессиональной среде милиционеров ощущения собственной ненужности влечет за собой цепочку социальных следствий, которые уже затрагивают или в перспективе могут затронуть каждого из нас. Коротко обозначим основные звенья этой цепи. Государственная и общественная дискриминация МОБ порождает самоизоляцию
этого правоохранительного института и накапливание в профессиональной группе
милиционеров социально опасных личностей. Возникновение вокруг милиции и
милиционеров зоны социального отчуждения ожесточает сотрудников милиции, лишает
их работу «большой государственной и общественно полезной» цели, что толкает
«стражей правопорядка» к замыканию на решении собственных, как правило,
материальных проблем. В ближайшее время следует ожидать еще большего роста коррупции в системе правоохранительных органов, который неизбежно будет сопровождаться мощным всплеском преступности: «Милиция в нынешнем своем виде не справляется с преступностью, потому что это не является для нее приоритетной задачей. Например, у участковых установка не расследовать, а чтобы их не трогало начальство, отсюда отписки и фабрикации. Подобное положение сопровождается нарастающим валом всевозможных преступлений, потому что реальные преступники часто остаются на свободе» (34 года, майор). Быстрый рост преступности неизбежен еще и потому, что эффективная борьба с ней зависит от своевременного получения правоохранительными органами информации о преступлениях или правонарушениях. Социальная изоляция милиции лишает ее поддержки граждан, а значит, создает серьезные препятствия для получения милиционерами своевременной информации. Ведь именно простые граждане являются основными носителями информации о ситуациях нарушения закона, которым они стали свидетелями. И только благодаря поддержке и участию населения возможны эффективное противодействие и профилактика преступности. В итоге изолированная от общества милиция сталкивается с фактически непреодолимыми сложностями в ходе выполнения своих профессиональных задач. Осуществлять же эффективную работу по охране правопорядка в условиях социальной изолированности правоохранителей сложно. Участковые уполномоченные рассказывали, что сейчас помогают только старики. Большинство преступлений по горячим следам раскрывается с их подсказки: «Я бы им памятник ставил, фактически в раскрытии преступлений помогают только бабки и дедки» (47 лет, капитан). А молодежь «знает свои права», «ведет себя агрессивно». Люди среднего возраста, по словам информантов, относятся к милиционерам просто потребительски: «Я вам плачу налоги, и все! Вы должны…» Материалы наших и множества других исследований милиции говорят о том, что в России необходимый для эффективной борьбы с преступностью климат доверия между обществом и правоохранителями фактически отсутствует. По результатам массовых опросов Левада-центра, 59 % милиционеров соглашаются с тем, что жители тех городов, где они служат, относятся к ним по большей части с опасением. Граждане все чаще отказываются сотрудничать с милицией, предпочитая решать возникающие у них проблемы безопасности самостоятельно. В результате в стране постепенно формируются устойчивые поведенческие модели, когда«кто сильнее, тот и прав, то есть фактический беспредел с правовой точки зрения» (38 лет, майор). Особенно быстро такие модели обеспечения личной безопасности и достижения «справедливости» распространяются среди молодежи. Уже сейчас можно видеть первые признаки разрушения правового поля в России. По данным ВНИИ МВД, около 60 % жертв даже тяжких преступлений предпочитают не иметь дело с милицией, но предпринимать самостоятельные действия по восстановлению справедливости. То есть население постепенно начинает возвращать когда-то делегированное милиции право или обязанность по поддержанию правопорядка, а значит, и право на легализированное насилие. Таким образом, происходящая сейчас деградация милиции общественной безопасности может иметь очень серьезные последствия для всей социальной структуры российского общества. Находясь в условиях двойной дискриминации, МОБ будет все больше изолироваться как от общества, так и от государства. А ее сотрудники сконцентрируются на решении проблем самообеспечения или компенсации «за сложность и напряженность» службы. В результате нас ожидает стремительный рост преступности, сопровождаемый массовым распространением правового нигилизма и деградацией общественных представлений о законности. Все получается, как в анекдоте: «Опытный участковый спрашивает молодого милиционера: — Чем у нас занимается милиция? — Защищает порядок. — Ответ правильный наполовину. Нельзя защищать то, чего нет». ------------------------------------------------------------------- [1] Ст. 8, раздел II «Организация милиции в РФ», Закон о милиции. [2] Ст. 9, раздел II «Организация милиции в РФ», Закон о
милиции. Об авторе: Борис Сергеевич Гладарев родился в 1974 году в
Ленинграде. Окончил СПбГУ. Социолог, сотрудник Центра независимых социологических
исследований, автор многих публикаций в области социологии. Живет в
Санкт-Петербурге. © Журнал «Нева» 2009, №1
Другие интересные материалы:
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||
