 |
 |
 |
 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
 |
||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
 |
"Возможно, кому-то покажется, что эти материалы устарели. Но, думаю, что они не утратили своей актуальности, ибо то, что одними не было сказано, другим не дано услышать. А не сказано было много." М. Решетников Попытаемся провести некоторые параллели между корейскими, вьетнамскими и афганскими событиями, акцентируя внимание на специфике отношений к уволенным в запас. Мы привыкли называть войну во Вьетнаме вьетнамской войной, хотя в западной литературе она именуется 2-й индокитайской (1-я индокитайская война (1945—1954) закончилась поражением Франции и разделом Вьетнама на две части — Северный, или ДРВ (со столицей в Ханое), и Южный — РВ (со столицей в Сайгоне)), которая, так же как и Афганская, длилась 10 лет (1965-1975). Поводом для начала военных действий послужил обстрел американского эсминца кораблями береговой охраны Демократической Республики Вьетнам. Этот инцидент случился в августе 1964 года. А в марте 1965 года решением президента США Джонсона для «защиты» Южного Вьетнама от прокоммунистически настроенных партизан в регион была переброшена полумиллионная армия, оснащенная всеми видами современного вооружения. Безусловно, это был испытательный полигон, весьма эффективно использованный американской армией. В процессе ожесточенного противостояния американцами активно применялись дефолианты, уничтожая листву на огромных площадях, проводились ковровые бомбардировки, испытывались новые разработки напалма, стрелковое оружие, обмундирование, средства спасения и связи. Постепенно в боевые действия вовлеклись сопредельные страны — Лаос и Камбоджа, чем и было обусловлено второе наименование войны. К началу 1968 года стало ясно, что победить в этой войне, скорее всего, не удастся ни одной из сторон; недовольство в американском обществе нарастало, молодежь отказывалась от участия в бессмысленной войне и проводила массовые антивоенные демонстрации. В литературе впервые появилось понятие «вьетнамский синдром», которое объединяло не только психопатологические расстройства, но и определенные настроения в обществе (включая антиправительственные). Постоянно растущее количество погибших при отсутствии победоносных достижений стало восприниматься в американском обществе как чрезмерная плата за торжество западных идей. И тогда начались поиски возможности для достойного выхода из тупиковой ситуации. Переговоры велись с 1968 но 1973 год, когда американская армия покинула Индокитай, но война между двумя вьетнамскими государствами продолжалась еще 2 года (до апреля 1975). За весь период войны США потеряли 58 209 военнослужащих, в том числе — 47 424 составили боевые потери и 10785 человек — не боевые (то есть — каждый пятый погиб в результате транспортного происшествия или в результате вооруженных «разборок» среди своих, умер от болезни или покончил жизнь самоубийством). Средний возраст погибших — 22,8 лет. Учитывая, что через Вьетнам «прошли» 2 миллиона 590 000 американцев, число убитых не превышает 2%. 303 704 военнослужащих получили ранения, при этом 50% раненых проходили лечение в госпиталях, а остальные получили необходимую медицинскую помощь непосредственно в частях и вернулись в строй. К моменту окончания войны числились пропавшими без вести 2600. Однако в результате до настоящего времени ведущихся поисковых работ на 11 мая 2007 года пропавшими без вести числятся 1784 военнослужащих. По вьетнамской армии точных данных нет: одни источники называют около 250 тысяч погибших и около 1 миллиона раненых; другие говорят о более чем 1 миллионе погибших из числа солдат и партизан и 4 миллионах мирных жителей. Эта война оказала мощное влияние на американское общество и предопределила ряд крупных реформ, как в гражданской, так и в военной сферах. Послевоенный кризис в США продолжался больше десяти лет, а его благополучное завершение отчасти следовало бы связать с началом Афганской войны (1979), которая стала своеобразным катализатором нового этапа объединения американского общества. Тяжелейший послевоенный (пост-афганский) социально-экономический кризис в СССР и России также длился, как минимум, 10 лет. Война окончилась в 1989, затем последовал распад СССР (1991), «шоковая терапия», бездумная приватизация, краткий период демократической эйфории сменился глубокой деморализации и обнищанием большей части населения, усугубившийся вынужденным дефолтом (1998). В целом Еще в Корее в интересах снижения уровня и распространенности психических расстройств в боевой обстановке в армии США была введена «система пунктов», которая включала оценку как боевых, так и психических характеристик военнослужащих. При накоплении определенного (предельно допустимого) количества «пунктов» солдат возвращался домой независимо от срока службы, при этом нормы «острой боевой реакции» (по сравнении с предшествующими войнами) были значительно снижены. Во Вьетнаме была введена иная система— DEROS («дата ожидаемого возвращения»). Каждый солдат (система не касалась офицеров) уже перед отъездом из США знал дату своего возвращения в страну — не позднее чем через 12 месяцев. Особые «привилегии» предоставлялись только элитным морским пехотинцам, которые служили 13 месяцев. В случае тяжелых ранений, физических или психических травм солдаты, как правило, отправлялись на лечение в США и уже не возвращались в строй. В системе DEROS было множество специфических нюансов. Каждый солдат, как уже отмечалось, призывался индивидуально и возвращался домой в соответствии с индивидуально назначенной датой. Его перелет во Вьетнам и возвращение обычным рейсовым самолетом были также индивидуальными. Целыми отрядами или подразделениями в зону боевых действий солдаты доставлялись достаточно редко. В этой индивидуализации события был особый психологический смысл: война для каждого начиналась в тот день, когда он прибывал во Вьетнам, и заканчивалась с отъездом. Таким образом нивелировалось чувство сопричастности с теми, кто воевал до него, или будет воевать после, и даже с теми, кто воевал с ним, но еще не отслужил свой срок — каждый имел свой срок демобилизации («У каждого своя судьба»). Это отчасти снижало боевое единство подразделений, но еще больше сказывалось на единстве ветеранов. Большинство ветеранов Второй мировой войны, которые воевали и возвращались в США на кораблях, проводили недели или даже месяцы вместе, эмоционально сближались и поддерживали друг друга, а также — связи друг с другом еще в течение многих лет. У них было общее счастье — выжили, и общая радостная дата окончания войны. Для вьетнамского ветерана перелет домой в компании каких-то далеких от войны и незнакомых ему гражданских людей был датой «индивидуального триумфа», в котором, безусловно, присутствовали и радость, и чувство вины перед теми, кто остался на поле боя навсегда или продолжал вести боевые действия в джунглях Вьетнама. На смену убывающим домой прибывали молодые новобранцы, которых именовали «чертовы новые парни» — с нулевыми навыками боевой деятельности. Этих «новых парней» в подразделениях держали на дистанции, старались не брать на боевые в течение первых месяцев — чтобы их не убили, и чтобы не погибнуть из-за них самим. Абсолютно аналогичным было отношение к новобранцам и в Афганистане. Уже закаленные в боях солдаты формировали свои особые группы в каждом подразделении, где действовала особая этика. Тех, кому оставалось служить «совсем ничего», начинали беречь и старались «не планировать на боевые» перед возвращением домой. Однако бывали исключения, и, как очевидец, не могу их не упомянуть. — Накануне одного из государственных праздников СССР очередная группа отслуживших уже была полностью подготовлена к отправке в Союз, а подразделение почти на 80% оказалось укомплектованным вновь прибывшими — необстрелянными солдатами и «новичками», прослужившими в ДРА около 3 месяцев. И хотя в праздники обычно соблюдалось перемирие, по пункту постоянной дислокации нашей части начал работать снайпер. Место расположения снайпера (в одной из пещер окружающих гарнизон гор) примерно засекли, и тогда несколько человек из «убывающих», в том числе — два односельчанина, предложили, что лучше они пойдут «выкуривать» снайпера, а то «молодых он всех положит». Снайпера они нашли, но один из двух друзей-односельчан погиб. Месть второго оглушенному лимонкой снайперу была страшной. Американские специалисты отмечали, что по возвращении домой ветераны почти не писали своим сослуживцам, оставшимся во Вьетнаме, редко собирались для встреч и воспоминаний после войны. Это сильно отличалось от того, что было после Второй мировой. Возможно, это объяснялось чувством вины из-за «преждевременного» отъезда или по отношению к неизвестной судьбе (оставшихся воевать и умирать), поэтому многие ветераны даже не пытались узнать, что случилось с теми, кто остался. В СССР и России ситуация была качественно иной. Участники боевых действий выводились большими группами, какое-то время находились якобы «на реабилитации» в учебно-боевых частях. Уволенные в запас переписывались, перезванивались, создавали ветеранские общества, журналы и сайты, организации и предприятия, а в крупных городах их заселяли в так называемые «афганские дома» — многоэтажки, полностью «укомплектованные» семьями ветеранов. В последующем самым популярным видом деятельности для ветеранов стали охранные предприятия, тем более что устроиться на другую работу с «боевым анамнезом» было далеко не просто. И это было также качественным отличием от ситуации после Второй мировой. Другой уникальный психологический фактор был также общим и для пост-вьетнамских, и для пост-афганских событий. Он состоял в трудности сколько-нибудь убедительного объяснения идеологических оснований завершившейся и явно непобедоносной войны. Во Второй мировой нашим обеим странам угрожал вполне конкретный (внешний) противник, претензия которого на мировое господство и облик которого были хорошо известны. И были причины и поводы для формирования реальной ненависти к врагу, так же как и для формирования его конкретного образа. В локальных войнах была качественно иная ситуация. Враги редко носили военную форму, при этом врагами могли оказаться и женщины, и дети. Не было никаких типичных понятий тыла и района боевых действий, и практически в любом месте военнослужащие могли подвергнуться нападению. Навыки, полученные в процессе подготовки к боевым действиям в условиях обычной войны, оказывались хотя и значимыми, но отчасти бесполезными. Мины-ловушки, растяжки и фугасы, которые были причинами большого количества жертв, могли обнаружиться или взорваться где угодно. Захваченные и контролируемые войсками территории не имели никакого отношения к понятиям безопасности и не являлись свидетельством ситуационной или окончательной победы. Уже отвоеванные территории приходилось не раз «отбивать» заново. Психологически это воспринималось как бесконечная война с вездесущим и одновременно неидентифицируемым противником, с постоянным ощущением бесполезности боевых операций, которые в конечном итоге сводились к какому-то трудно объяснимому перемещению своих войск и противника по одним и тем же аулам и горным перевалам. Общим результатом преимущественно минной войны было увеличение числа искалеченных и погибших. Минная война — это подлая война, и ненависть к любому, кто мог бы быть таким минером, будь то женщина или ребенок, мягко говоря, сильно осложняла отношение с населением. Отчасти странно, но всего через 20 лет ни во Вьетнаме, ни в Афганистане уже практически не было ненависти к бывшим солдатам, так же как и у бывших солдат к своим недавним врагам. Это имеет свое объяснение. — Вся ненависть была переадресована к государствам и обществам, с молчаливого согласия которых велись эти войны, и к властным структурам, которые направили этих юношей воевать, а потом сделали все, чтобы поскорее забыть об этом. После Второй мировой войны во всех странах антифашистской коалиции появилось множество высокохудожественных фильмов о героизме своих сограждан, о воинской дружбе, высоких чувствах преданности, патриотизма и самопожертвования. Тогда война касалась всех, и не было, фактически, ни одной семьи, даже в глубоком тылу, для которой она была бы чем-то внешним. Это, безусловно, создавало особый социальный статус ветеранов и способствовало их адаптации к новым социальным условиям. Вторая мировая война проходила через каждый дом, через мысли, надежды и сердца всех граждан той или иной страны. Гражданское население периода локальных войн, совпавших с началом широкого распространения телевидения, получало информацию о боевых действиях в качестве одного из разделов обычных ежедневных новостей. Впервые началась «рутинизация» войны, то есть — превращение ее в нечто обыденное, заслуживающее 2—3-минутного упоминания, наравне со сводками погоды. Постепенно и целенаправленно формировался феномен социального равнодушия и гражданского безмолвия. Некоторые, конечно, пытались с этим бороться, но что такое голоса некоторых в сравнении с многомиллионной аудиторией ТВ, которое настойчиво внушало: «Ничего необычного — просто идет война». Ветераны Второй мировой возвращались домой победителями. Их встречали со слезами счастья и благодарности, с оркестрами, цветами, хлебом и солью. В США ветеранов встретили участники антивоенных маршей и протестов. А 40-ю Армию, когда она выходила из Афганистана на советской территории, фактически, не встречал никто. В США после Второй мировой многие курортные отели были перепрофилированы в специализированные пункты реабилитации, куда ветераны могли приехать со своими женами и семьями на период от двух недель до месяца и еще раз прочувствовать уважение граждан и страны, встречаясь с губернаторами и сенаторами. Ветеранов Вьетнама встречали антивоенные толпы, их размещали на 2—3 дня на закрытых военных базах и затем отправляли по домам. Наших — не встречал никто, кроме родителей и военкомов. После войны в Афганистане в стране впервые появились и постепенно приобрели массовый характер комитеты солдатских матерей, которые инициировали ряд законодательных подходов к проблеме правовой защиты военнослужащих и стали самыми последовательными приверженцами перехода к профессиональной армии. Их чувства мне понятны, и их вклад в общественный контроль над деятельностью призывных комиссий и армейской службой не подлежит сомнению. Но есть и другие аспекты проблемы. Мне приходилось встречаться с этими заслуживающими всяческого уважения женщинами, объединенными одним высоким порывом: «Мы не хотим, чтобы наши дети погибали!». Мне также приходилось задавать многим из них один и тот же вопрос: «Вы хотите, чтобы ваш сын вообще не владел оружием и методами вооруженной борьбы, когда хорошо подготовленный враг окажется у порога вашего дома?». В большинстве случаев ответ был примерно одним и тем же: «Профессиональная армия не должна этого допустить!». Трудно об этом писать, но этот тезис предполагает, что у профессиональных солдат не будет любящих их матерей или это будут исключительно сироты. Другой вариант ответа солдатских матерей состоял в том, что они совсем не против армейской службы, если солдаты и офицеры будут служить народу, а не обслуживать чьи-то политические и великодержавные амбиции. В целом, снисходительно-попустительское отношение общества к «уклонистам» пока мало исследовано и не получило адекватной оценки, а попытка решить эту проблему на основе материального стимулирования вряд ли что-то кардинально изменит. У всех воевавших почти всегда формируется особая иллюзия будущего. Война сильно меняет людей, и почти все выжившие считают, что если мы изменились, то и в мире что-то должно измениться, и измениться к лучшему. Но пока они воевали, мир жил своей жизнью, и если менялся, то далеко не всегда к лучшему. Но даже если бы он вообще не менялся, он уже никогда не будет соответствовать их представлениям и ожиданиям, а не воевавшее большинство — навсегда останется чужим. И они сами всегда будут немного чужими в этом мире. В силу этого многие ветераны локальных войн, по сравнению с ветеранами Второй мировой, испытывают гораздо больше проблем реадаптации к гражданской жизни. Нужно отметить еще одну особенность Афганской войны. Впервые тела погибших возвращались для захоронения на родину. Все, безусловно, видели западное кино, в котором показывают до мельчайших элементов выверенную процедуру погребения американских солдат и офицеров, которую осуществляют специально подготовленные команды. Первые похороны советских солдат проводились с элементами трусливой таинственности, почти секретности и даже с участием спецслужб, «как бы чего не случилось». Война не пользовалась популярностью у народа. Ее упоминаний «стеснялись» даже местные партийные боссы. Погибших хоронили в дальних углах кладбищ, и если на одном и том же появлялось несколько могил молодых ребят — всегда подальше друг от друга. Но постепенно эта трусливая политика начала давать «сбой» — на похороны в маленьких селах, райцентрах и заштатных городках нередко собиралось почти все население. И это было не только проявлением сочувствия семье, но и единственно возможной в тот период формой молчаливого общественного протеста. Скрывая правду о героях, до конца исполнивших свой долг и сохранивших верность присяге, региональные и союзные лидеры советского государства постепенно утрачивали право на их защиту (что со всей очевидностью проявилось в августе 1991). Провозглашенный несколько позднее некоторыми лидерами демократов лозунг о том, что «патриотизм — это последнее убежище негодяев», довершил развал армии. Человек с оружием, лишенный чувства патриотизма, может быть кем угодно — просто вооруженным гражданином, охотником, «оборотнем в погонах» или бандитом, но никак не защитником Отечества.
2. Итоги и аналогии Вьетнамской войны Как уже отмечалось, во Вьетнаме было убито 58 148 американцев, в том числе 17 539 — состоявших в браке до отправки на войну. Средний возраст убитых составлял 22,8 года. Учитывая, что средний возраст американского призывника этого периода составлял 22,37 года, именно младшая возрастная группа погибала в первую очередь (61 % — до 21 года), при этом 2/3 солдат и офицеров были добровольцами. Естественно, что это вызвало соответствующую реакцию в американском обществе и рост пацифистских настроений. Офицерский состав действующих частей составлял лишь 6 598 человек, то есть около 0,2 % от всего личного состава. Средний возраст офицеров — 28,43 лет. Из 6250 медсестер за всю войну умерли от болезней и не боевых травм восемь и одна — погибла в бою. Качественно изменилась интенсивность боевых действий. Если типичный американский солдат периода Второй мировой войны на Тихоокеанском театре боевых действий участвовал в среднем в 40 боевых операциях за 4 года (или — в 10 боевых операциях в год), то во Вьетнаме, где «рейды» проводились преимущественно в форме краткосрочных операций с использованием вертолетов, количество боевых операций в отдельные периоды доходило до 240 в год. Хотя война во Вьетнаме, фактически, была проиграна, но американские эксперты так не считали, и обращали особое внимание на ее косвенный итог — насаждение коммунистической идеологии не увенчалось успехом в целом ряде стран: Индонезии, Малайзии, Сингапуре, Таиланде и на Филиппинах. Закрепился раскол Кореи и Вьетнама. 97 % участников боевых действий во Вьетнаме были демобилизованы со всеми установленными для ветеранов войн почестями. Социологические опросы, которые проводились в первые послевоенные годы, показали, что 91 % американских ветеранов гордятся своим участием во Вьетнамской войне (в борьбе против коммунистической экспансии), а 74% заявляли, что согласились бы вновь оказаться на этой войне, даже зная, чем все это закончится. Война, как было позднее установлено в наших исследованиях, является достаточно привлекательным занятием. До 12% бывших участников боевых действий в Афганистане хотели бы посвятить свою жизнь военной службе по контракту в составе любой воюющей армии, относительно независимо от страны, предоставившей им такую возможность. Именно по этому принципу формируется Французский иностранный легион, основанный еще в 1831 году королем Луи-Филиппом. Одной из причин создания легиона была потребность сократить число иностранцев и «нежелательных социальных элементов» в Париже. Иностранный легион может использоваться только за пределами континентальной Франции, подчиняется только главе государства. Принятый на службу легионер получает новое имя, что защищает его от «излишних вопросов» и даже законодательного преследования за прошлые правонарушения (если он не находится в розыске). На службу после специальных испытаний и медицинского освидетельствования принимаются мужчины в возрасте от 17 до 40 лет. Минимальный срок первого контракта — 5 лет, после чего может быть присвоено звание сержанта. Чтобы дослужиться до офицерского звания, нужно быть или стать гражданином Франции. Получить гражданство легионер может после 3-х лет безупречной службы. Жизнь каждого легионера страхуется при подписании контракта. Легионеры имеют право жениться, но только если восстанавливают свое имя и настоящую личность. После 20 лет службы легионер получает пожизненную пенсию. Он также может жить в специальных домах престарелых, предназначенных исключительно для ветеранов легиона. В настоящее время более 1/3 состава легиона укомплектовано выходцами из стран Восточной Европы и бывшего СССР. Патриотическое воспитание с опорой на антикоммунизм, которое активно проводилось через американскую систему образования, безусловно, было чрезвычайно значимым. 79% направленных во Вьетнам имели среднее образование. В результате боевых действий пострадал физически каждый десятый американский солдат. Хотя относительное количество убитых не превышало аналогичный показатель Второй мировой войны, существенно возросло (на 300%) количество ранений, которые приводили к деформациям и ампутациям. Более 75 000 ветеранов Вьетнама стали инвалидами. 23 214 остались парализованными, 2283 — потеряли конечности, 1081 — перенесли множественную ампутацию. В процессе этой войны с обеих сторон было использовано 14 млн тонн взрывчатых веществ, что значительно больше, чем во время Второй мировой войны на всех театрах боевых действий. Финансовые затраты США составили (в нынешнем эквиваленте) более 1 трлн долларов, было сбито около 5 тысяч самолетов ВВС США. В настоящее время ветераны Вьетнама составляют 9,7 % от всех американцев своего поколения.
3. Мифы об американском рае для ветеранов В США нет специального праздника победы над Германией или Японией, и не проводятся парады войск, посвященные этим датам. Тем более — никак не отмечается окончание Вьетнамской войны. Но ряд аспектов работы с ветеранами заслуживает особого внимания. Для решения проблем ветеранов всех войн в 1989 году был создан специальный Департамент по делам ветеранов, в котором на постоянной основе работают около 5 тыс. сотрудников, при этом им не рекомендуется поднимать или рассматривать любые вопросы, которые могли бы разъединять сообщество ветеранов. Департамент решает вопросы пособий для бывших военнослужащих, но право на них предоставляется только тем, кто полностью или частично утратил работоспособность — по состоянию здоровья или по возрасту. В целом, лишь 10% ветеранов или члены их семей получают государственные пособия и пенсии. Департамент также помогает демобилизованным получить образование, найти работу, предоставляет пособие на 6 месяцев после увольнения, способствует получению ссуд в банке на приобретение жилья, финансирует бесплатное захоронение ветеранов, а также членов их семей, оказывает помощь в частичном (около 8—12%) покрытии затрат по договорам медицинского страхования. Медицинская страховка позволяет оплачивать также получение психологической помощи. В совокупности на каждого ветерана расходуется около 10—14 тыс. долл. в год. В стране действует около 750 ветеранских учреждений, включая 196 федеральных центров реабилитации и госпиталей. Безусловно, нужно учитывать, что 10 тысяч в год (всех совокупных затрат на одного ветерана) — это, по американским меркам, не так уж много. США — очень богатая страна (средняя зарплата в США на март 2010 составляла 26804 долларов в год.), а за все годы своего существования потери ее армии во всех войнах (включая Гражданскую войну XIX века) составили около 900 тыс. человек. СССР только во Вторую мировую потерял более 25 млн. Потери немецкой армии на Восточном фронте за весь период 1941-1945 гг. составили от 4 до 5 млн чел., что позволило некоторым историкам отметить, что, по сути, Советский Союз «завалил» немецкую военную машину телами своих солдат. С этим можно согласиться лишь отчасти. Мощи немецкой военной машины были, с одной стороны, в гораздо большей степени противопоставлены советский (рабоче-крестьянский) патриотизм и коммунистическая идеология, а с другой — кроме обычного человеческого чувства ответственности за судьбу Родины и своих семей, страх перед режимом и возможными репрессиями родителей, жен и детей за любые формы неисполнения приказов или проявлений трусости. Правовое определение понятия «ветеран» в США трактуется достаточно широко и включает помимо самих ветеранов их детей, родителей и вдов, которые могут пользоваться теми же льготами. В настоящее время в США насчитывается более 25 млн ветеранов, из них: ветеранов Первой мировой войны — 2503 человека, 5,5 млн — Второй мировой, 4 млн — корейской, 8,3 млн — вьетнамской, 1 753 530 ветеранов «войны в заливе». Еще не так давно в поименных списках департамента числилось 12 ветеранов Гражданской войны 1865 года и одна вдова ветерана этой же войны (эта женщина вышла замуж за престарелого ветерана в начале XX века). Департамент осуществляет планирование и прогнозирование затрат на содержание ветеранов. По его прогнозам к 2018 году не останется в живых ни одного участника Первой мировой, и останется около 360 тысяч участников войны 1939—1945 годов. Как уже упоминалось, во Вьетнаме погибло около 58 тысяч американских военнослужащих, а после окончания боевых действий покончили с собой более 120 тысяч ветеранов. Только за один 2005 год (через 25 лет после окончания вьетнамской войны) покончили жизнь самоубийством 6256 ветеранов или, как подсчитали американские журналисты — ежедневно сводили счеты с жизнью 17 ветеранов (уровень самоубийств в США на 2008 год составлял в среднем 8,9 человек на 100 тыс. населения, а среди ветеранов — 18,7 чел. на 100 тыс., при этом — среди ветеранов возрастной группы 20-24-летних он поднимался до 22,9 на 100 тыс. и был в 4 раза выше, чем в той же возрастной группе не участвовавших в боевых действиях). Для сравнения: боевые потери США во время вторжения в Ирак (2003) составляли в среднем 2,4 человека в день. Современная российская статистика по этим вопросам автору неизвестна. Имеются только разрозненные данные. Например, расследование журналистов «Воронежской газеты» показало, что к 2008 году смертность среди ветеранов Афганистана (в генерации 40—45-летних) составила 10% (то есть более 500 из 5200 участников войны, постоянно проживающих в городе), при этом каждый седьмой совершил самоубийство (средний уровень смертности в возрастной группе 40-летних по РФ в начале XXI века не превышает 2,5—3%, т. е. 25-30 чел. на 1000). Клинический уровень посттравматических стрессовых расстройств диагностируется примерно у 20% ветеранов армии США, но эти цифры явно занижены. Бытовое насилие в семьях бывших военнослужащих в 5 раз превосходит аналогичный показатель среди гражданских лиц. В армии США используются специальные психотехнологии для снижения чувствительности солдат к процессам насилия, к крикам женщин или детей, которые могут умышленно применяться противником, чтобы ввести их в заблуждение, отвлечь их внимание или заманить в ловушку и уничтожить. Известны случаи, когда в Ираке американские солдаты издалека расстреливали приближающуюся к ним женщину, так как принимали прижатого к груди ребенка за бомбу. В данном случае вряд ли возможна однозначность оценок и суждений — террористки-смертницы с прижатыми к груди бомбами или детскими колясками начиненными взрывчаткой, в современных условиях — не такая уж редкость. Уровень разводов в семьях ветеранов составляет около 90%. Они также лидируют по подверженности алкоголизму, наркоманиям, случаям асоциального и преступного поведения, что исходно затрудняет для них решение всех вопросов трудоустройства. Более одной третьей всех заключенных в США — также ветераны. По опубликованным данным в российских тюрьмах в настоящее время находится более 500 тысяч ветеранов. См. Ирецкий А. Н., Есаулова Ю. П. «Потерянное поколение» — симптом или locus morbi социального кризиса. // в сб. Социальный кризис и социальная катастрофа. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. — С. 114-117. По данным, представленным в интервью «Российской газете» от 06.04.2010 заместителем генерального прокурора РФ Е. Л. Забарчуком, количество отбывающих заключение постепенно снижается, и на 2010 год всего в местах лишения свободы содержится 861 687 чел. Сколько среди них ветеранов в настоящее время — неизвестно. В 2005 году было зарегистрировано 2374 сексуальных домогательств со стороны бывших военнослужащих США, что на 40% больше, чем в предшествующем 2004". Каждый четвертый бездомный (около 25%) в Америке — это участник боевых действий. Примечательно, что участники вьетнамской войны стали пополнять ряды бездомных примерно через 10 лет после окончания войны, что, в целом соответствует клинического прогнозу при посттравматическом стрессовом расстройстве, которое характеризуется склонностью к последовательному усилению психопатологической симптоматики и социальной дезадаптации. По данным национальной организации США по борьбе с бездомностью на 2005 год в качестве бездомных было зарегистрировано 194254 ветерана. Хотя официальные власти и демонстрируют свою озабоченность этими проблемами, регулярно обсуждая их в сенате или увольняя высокопоставленных чиновников за ненадлежащее исполнение своих обязанностей по лечению ветеранов, все реализуемые меры являются явно неэффективными. Как заявил в 2005 году Майк Боуман — отец 23-летнего солдата, который после возвращения из Ирака покончил с собой: «Они не хотят, чтобы стало известно истинное число жертв». Бывший морской пехотинец Пол Рикхофф, основавший объединенную организацию ветеранов Ирака и Афганистана почти с клинической точностью характеризует состояние участников войны: «Не все возвращаются домой с ранениями, однако главное в том, что никто не возвращается домой прежним». То же самое констатирует председатель комитета по делам ветеранов сената США Дэниел Акака: «Для слишком многих ветеранов возвращение домой с поля боя не становится окончанием конфликта...». В 2007 году специальная исследовательская группа министерства обороны США признала, что психологические и психопатологические проблемы ветеранов демонстрируют «обескураживающий рост». С такими проблемами постоянно сталкиваются до 40 % военнослужащих сухопутных войск, до 30 % морских пехотинцев и 50% служивших в национальной гвардии. В связи с этим в министерстве обороны США были начаты исследования по разработке препаратов, которые могли бы снижать влияние боевого стресса и вероятность развития посттравматического синдрома — что-то типа «бронежилета для психики» (в проекте это так и обозначается — «психологическая "кевларовая" защита». Кевлар — синтетическое волокно, обладающее высокой прочностью (в пять раз прочнее стали). Разработан американской компанией DuPont в 1965 году, с начала 1970-х годов начато его коммерческое применение, а в 1973 году — началось применение кевлара для изготовления бронежилетов. В качестве возможного варианта или поиска направления исследований назывался медицинский препарат — бета-адреноблокатор пропраналол (в отечественной практике он более известен как анаприлин), который широко применяется преимущественно при сердечной патологии в качестве антиаритмического средства (обладает также противоболевым и гипотензивным эффектом). Это предложение, вероятно, обусловливалось тем, что одним из побочных действий препарата является снижение чувства страха и, как следствие, индивидуальной реакции на психотравмирующие ситуации — основную причину развития посттравматических расстройств. То есть главная задача состояла в том, чтобы сделать американских солдат менее подверженными боевому стрессу, более устойчивыми к боли и ужасам войны. Этот проект был подвергнут обоснованной критике в американских СМИ, как попытка «перепрограммировать» психику военнослужащих, воздействовать на их систему ценностей и избавить их от мук совести и чувства вины за уничтожение себе подобных. Главный вопрос состоял в том: а как будут действовать такие запрограммированные «рыцари без страха и упрека» в последующей мирной жизни? Тем не менее нет сомнений, что исследования в этом направлении продолжаются.
4. Стратегические итоги непобедоносных войн Вьетнамская война и ее исход, казалось бы, убедительно продемонстрировали, что даже самая мощная и оснащенная самым современным оружием армия не способна победить в ситуации партизанского противодействия всего населения (здесь следовало бы особенно подчеркнуть — идеологически, религиозно или патриотически сплоченного населения), даже опускаясь до массовых расправ, ковровых бомбардировок, уничтожения посевов, лесов и т. д. Увы, из этого опыта, как показывают современные события в Ираке и в Афганистане, не было сделано адекватных выводов, если не считать появление дистанционных методов ведения войны, уже апробированных в Югославии под видом «принуждения к миру». Этот тип войн с применением высокоточного оружия по стратегическим военным и техническим объектам в сочетании с массированным внешним информационно-психологическим воздействием при одновременном подавлении всех каналов информации и связи противника пока мало осмыслен, в том числе — в отечественной военной доктрине (2010), которая допускает применение превентивных ядерных ударов. В этой связи уместно привести задолго до этого (2004) высказанную точку зрения: «Похоже, что в России искусственно создается ситуация, при которой она просто вынуждена продолжать делать ставку на ядерное оружие, ядерное сдерживание. Бесплодность попыток вместо перехода к очередной революции в военном деле создавать универсальную стратегию ядерного сдерживания "всего и вся" вполне очевидна. Именно она может поставить Россию в рассматриваемый период 2010—2015 гг. в чрезвычайно трудные условия в любой обычной войне или даже военном конфликте, которые, вполне вероятно, будут вестись противником в соответствии с новой шестой революцией в военном деле. Совершенно очевидно, что сейчас руководство России, ее ракетно-ядерная промышленность препятствуют военным революционным преобразованиям и загоняют страну в тупик условий, когда она неизбежно окажется перед вынужденной необходимостью применения ядерного оружия первой, так как все остальные возможности защиты суверенитета, территориальной целостности государства будут либо неэффективны, либо их не будет вообще. Но даже дозированное применение ядерного оружия может привести к непрогнозируемым результатам» (см. Слипченко В. И. Войны нового поколения: дистанционные, бесконтактные. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2004. - С. 86). Через 6 лет после этого прогноза была принята вышеупомянутая военная доктрина России, в которой зафиксировано право ядерного удара в ответ на неядерное нападение, а также — право на ведение боевых действий вне территории Российской Федерации в интересах национальной безопасности. В принципе, все логично. Другие интересные материалы:
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||
, можно было бы признать, что этот кризис далек от завершения. 
