 |
 |
 |
 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
 |
||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
 |
Дискуссии о приемлемости и целесообразности различных моделей политики в отношении наркотиков непрерывно ведутся в различных территориях. В некоторых странах политика по вопросу наркотиков остается не сформированной в полной мере до сих пор, и нерешенным остается вопрос: какая модель может быть оптимальной в том либо ином национальном контексте. Я. Полонская «Пытаться победить наркоэпидемию путем индивидуального лечения – это примерно то же самое, что пытаться победить малярию, отлавливая комаров. Этим делом может заниматься огромное количество людей, но результаты будут ничтожны. Что же необходимо сделать? Осушить болото…» Дискуссии о приемлемости и целесообразности различных моделей политики в отношении наркотиков непрерывно ведутся в различных территориях. В некоторых странах политика по вопросу наркотиков остается не сформированной в полной мере до сих пор, и нерешенным остается вопрос: какая модель может быть оптимальной в том либо ином национальном контексте. Швеция является одной из немногих стран, которые декларируют свой успех в политике в отношении вопроса наркотиков. Более того, в 2006 году Управление ООН по наркотикам и преступности опубликовало документ: «Успешная наркополитика Швеции: обзор данных», в котором были собраны факты, свидетельствующие об эффективности «шведской модели». Однако необходимо отметить, что этот документ вызвал удивление в рядах международных экспертов в области наркополитики, а также у представителей общественного здравоохранения.(Cohen P., 2006, Rolles S., 2007, Trace М. et al, 2006). Такая реакция может быть связана с тем, что Швеция являет собой пример скорее нетипичного для западноевропейской страны подхода к проблеме употребления наркотиков. Это прогибиционисткий подход в рамках криминальной модели наркополитики, транслирующий принцип «нулевой толерантности» и, по сути, весьма далекий от ценностей общественного здоровья. Подобные противоречия не могут не наводить на размышления о том, что именно мы можем считать успехом в этой области, а также о возможностях распространения зарекомендовавших себя практик на другие территории. Вне сомнений, наркополитика Швеции представляет собой интересный для рассмотрения случай, который целесообразно исследовать. Это стоит сделать, чтобы лучше понять, каким образом может складываться процесс формирования политики в тех или иных условиях, какие факторы могут на этот процесс влиять и какими будут вероятные продукты этой политики. При изучении процесса формирования политики по вопросу наркотиков в разных странах важным может быть знание, каким образом «проблема наркотиков» социально конструируется в том или ином географическом контексте. Конструирование проблемы наркотиков обычно связано с воздействием многих акторов, формирующих такое «объяснение проблемы», с которым более или менее согласны практически все. И, как следствие, причины проблемы, ее распространение, и представление о том, кто должен нести за это ответственность – все это может быть обусловлено тем, как проблема объясняется.(Lindgren S., 1993) В результате появляется общая стратегия, которая находит свое отражение в политике государства по вопросу наркотиков. Отправной точкой в этом вопросе принято считать 1960-е годы прошлого столетия, когда резко возросшее употребление наркотиков среди молодежи стало привлекать все большее внимание, и многие страны учредили специальные комитеты, которые призваны были изучить вопрос и дать некоторые рекомендации по разрешению проблемы. В этой связи небезынтересно понять, кто входил в эти комитеты и как состав комитетов мог повлиять на конструкт «проблемы наркотиков», поскольку заключения этих комитетов в значительной степени способствовали выбору стратегии решения вопроса и направления развития политики по вопросу наркотиков в обеих странах. Шведский Комитет по лечению наркозависимости (The Swedish Drug Treatment Committee), который просуществовал три года, в большей степени состоял из медиков. Он был сформирован в связи с обеспокоенностью в этой среде выросшим уровнем инъекционного употребления амфетаминов среди молодежи. Начиная со Второй Мировой войны амфетамины широко использовались в медицинских целях, и медицинские специалисты имели значительный опыт в это сфере. Влияние медицинской среды не только на комитет, но и во время общественных дебатов внесло лепту в отождествление проблемы наркотиков с некой эпидемией, что в дальнейшем повлияло на формирование шведской политики по вопросу наркотиков. Аналогия с реагированием на эпидемию угадывается в следующих аспектах: - сам агент должен быть устранен (наркотик); - необходимо направить контроль на распространение опасного агента (блокируя незаконное производство, импорт и продажи); - профилактические меры, сосредоточенные на потенциальных, но пока еще незараженных, «группах риска» среди населения (через предоставление инструкций, информации, и проведения профилактических мер); - уже затронутым «эпидемией» людям нужно дать лечение; - те, кто особенно опасен, должны быть изолированы и обеспечены долгосрочным лечением (принудительное лечение).(Bejerot N., 1968) Одним из веских аргументов в поддержку такой стратегии являлось провозглашение этой эпидемии угрозой значительной части молодежи и населению в целом. Угроза также была представлена как ситуация, требующая реагирования немедленно, и возможные неудобства рассматривались как «меньшее зло» относительно возможных последствий. В дебатах часто использовались методы популистской риторики, чтобы программа мер получила наиболее широкую поддержку. Например, в своих выступлениях Министр Здравоохранения и Социальных Дел, господин Асплин (Asplin), призывал к объединению «сил добра в битве с наркотиками». Под «силами добра» подразумевались все, кто ведет «борьбу» с наркотиками, «силами зла» же являлись беспринципные фармацевтические компании, привлекающие наркотики в Швецию - «наркоакулы», и те, чьи взгляды отличались от официальной трактовки проблемы, то есть «нарколибералы».(Tops D., 2003) В 1978 году шведский парламент провозгласил основной целью полное избавление от наркотиков общества Швеции, как ориентир развития социальной политики по вопросу наркотиков. Основной идеей стало недопущение проникновения использования индивидуумом наркотика в шведскую культуру, продвижение идеи, что наркопотребление – это чуждое шведской нации явление извне, а эпидемия «наркотизма» пришла в Швецию в 60-х из соседних либерально-ориентированных стран. Поэтому борьба с этим «злом извне» должна стать ответственностью не только властей, но и гражданским «добрым» делом простых шведских людей в школах и в локальных сообществах. В 1984 году Ингвар Карлссон (Ingvar Carlsson) заявил, что единственной приемлемой целью социальной политики может быть общество, свободное от наркотиков. Суть идеи была проста: нет потребителей наркотиков – нет проблемы наркотиков. Швеция выбрала путь во многом милитаристского характера, транслирующий политику так называемой «нулевой толерантности», декларирующую, что каждый индивид должен следовать правилу «свободного от наркотиков» шведского общества. Основной тренд в этой связи может быть представлен цитатой шведского журналиста Пеле Ульссона (Pele Olsson): «Каждый должен подчиняться ограничениям ради блага общества». В случае неподчинения, общество оставляет за собой право «обезопасить» индивида от себя самого и вернуть его к «нормальной жизни» с помощью силовых методов. Это может происходить посредством принудительного тестирования подозреваемых, регистрации как потребителя наркотиков и штрафа, либо лишения свободы в случае обнаружения наркотика в организме, а также лечебных мер, в том числе принудительных. Такие распространенные меры, как масштабные облавы в ночных клубах и задержание полицией любого человека на основании подозрения в употреблении наркотика и принудительный тест урины в участке используются для идентификации новых нарушителей. Такие практики многим в Швеции видятся весьма разумными, например, Томас Халлберг (Tomas Hallberg) из ECAD, бывший полицейский, легко отождествляет употребление наркотика индивидом с вождением в нетрезвом виде – практикой опасной как для самого водителя, так и для окружающих. Следовательно, принудительное тестирование урины на содержание нелегальных наркотиков не может вызывать вопросов: ведь если вас за рулем останавливает инспектор и просит пройти тест на содержание алкоголя в крови, эта мера уже никому не кажется это странной. (Халлберг Т., 2003) Шведский подход являет собой пример вовлечения коммунитаристской парадигмы в политику и процесс принятия решений в отношении вопроса наркотиков, фокусом которой априори является общественная польза и интересы общества. Индивид рассматривается, прежде всего, как член сообщества, привносящий свое «Я» в систему норм и его историю, а не автономная личность, как в либеральной парадигме. «Демократия основана на том, что нас объединяет. В либерализме же главное – индивидуальное, то есть то, что нас разделяет. Здесь мы сталкиваемся с вечной проблемой либерализма. В нем нет ничего, что могло бы удерживать членов общества вместе…» Мораль в рамках такого концепта являет собой трансляцию этических ценностей доминирующего сообщества. Кроме того, ситуация в Швеции может быть объяснена также и феноменом умело сконструированной «моральной паники» в отношении проблемы наркотиков, которая имеет место во многих странах, вне зависимости от уровня употребления наркотиков населением. Несмотря на то, что уровень употребления наркотиков (в основном амфетаминов и каннабиса) традиционно был и остается в Швеции достаточно низким, опросы общественного мнения демонстрируют крайнюю озабоченность этой проблемой. Многие находят употребление наркотиков намного более важной социальной проблемой, чем бедность или неравенство.(Van Solinge T.B., 1997) Несомненным является также факт, что в формировании сегодняшней идеологии и так называемой «шведской модели» политики по вопросу наркотиков значимую роль сыграло масштабное лобби ряда общественных движений. Ресурс гражданского общества и коммьюнити исторически был весьма развит в Швеции. Общественные движения всегда являлись ключевыми игроками в формировании социальной политики в Швеции и могут рассматриваться как неотъемлемая часть шведского общества. Некоторые из них стали идеологами и движущей силой современного подхода к проблеме наркотиков в Швеции, похожим образом как Рабочее движение (The Labour Movement), внесло свой вклад в построение шведской социальной демократии в прошлом. Это, прежде всего, созданная в 1969 году «Ассоциация за свободное от наркотиков общество» (Association for a Drug-Free Society (RNS)), основателем которого является Нильс Бейерут (Nils Bejerot), бывший полицейский врач, теория которого легла в основу настоящей стратегии по решению проблемы наркотиков в Швеции. Более того, некоторые авторы высказывают предположения, что этот человек практически самостоятельно сконструировал «шведскую модель» политики в отношении вопроса наркотиков. (Van Solinge T.B., 1997; Tham H. 1995; Tops D., 2003) Основной идеей его теории являлось убеждение, что крайне важно выявлять, регистрировать и преследовать потребителей наркотиков, которые интерпретируются Бейерутом как главное, но самое «слабое звено в цикле оборота наркотиков» и «являются мотором наркотической карусели». Это позволяет «беспокоить» рынок наркотиков и делать употребление наркотиков максимально «неудобным».(Bejerot N., 1975) Здесь важно отметить, что Нильс Бейерут был уверен, что наркозависимость не является заболеванием, поэтому полагал, что общественное здравоохранение не должно переоценивать свою роль в решении этой проблемы. Ключевыми ему казались силовые полицейские методы («Очистить улицы от наркоманов») в сочетании с ранними превентивными образовательными мерами. «Солидарность Хаселлы»(Hassela Solidarity), как общественное движение было создано в 1969 году бывшим военным и учителем Вестербергом К.А.(Westerberg К.А.), одновременно с лечебно-трудовой милитаризированной коммуной для подростков в деревне Хаселла. Коммуна функционировала по принципу Макаренко, и основная идея была в «переобучении студентов» (потребителей наркотиков). Употребление наркотиков объяснялось как «неправильное поведение», а целью интервенций было «научить, как жить нормальной жизнью». Движение было тесно связанно социал-демократической партией Швеции и транслировало ее ценности, а именно, что каждый индивид должен быть нормальным гражданином и работником, даже ценою принуждения и изоляции. Популярные прогибиционистские движения, сконструировав «проблему наркотиков» в 70-х годах, в настоящий момент стали достаточно влиятельной силой в Евросоюзе, не только отстаивая свои идеологические позиции, но и активно продвигая свой подход к проблеме наркотиков на международном уровне. Примером может служить международная деятельность созданной лидерами «Хасселлы» и RNS организации Европейские города против наркотиков (ECAD), представительство которой активно продвигает «шведскую модель» также и в России. Скандально известная деятельность екатеринбургской организации БФ «Город без наркотиков», возглавляемой эпатажным Евгением Ройзманом, наглядно демонстрирует, во что может трансформироваться милитаристский подход к проблеме употребления наркотиков в российских условиях. Сегодня представители упомянутых выше прогибиционистских движений Швеции работают во властных структурах и группы лобби держат «накал страстей» в традициях социал-демократической и военной риторики, апеллируя к дефинициям зыбкой безопасности шведского общества, а также экспансии западной наркомафии (в частности, из Нидерландов), угрожающей национальной идентичности каждого индивида. Поэтому часто даже инициировать какую-либо дискуссию о политике по вопросу наркотиков в Швеции не представляется возможным. Не только «рядовые граждане», но и академические круги и политики избегают обсуждать и, тем более, высказывать критические замечания в адрес мэйнстрим идеологии. Стигмат «drug liberal» может стоить профессиональной и политической карьеры.(Yates J., 1995) Как высказался представитель RNS Пер Йоханссон (Per Johansson):«…если ты хочешь оставаться у власти, ты не можешь желать более либерального подхода к проблеме наркотиков. Это станет твоей политической смертью...» Появление ВИЧ и СПИДа в 80-х отнюдь не способствовало развитию программ снижения вреда среди потребителей наркотиков в Швеции, как важного компонента профилактики распространения инфекций среди одной из наиболее уязвимых групп населения, как это произошло во всех странах Западной Европы. Более того, стратегия снижения вреда в шведском обществе не одобряется, поскольку рассматривается как «троянский конь» сторонников легализации наркотиков, против которой шведские идеологи считают необходимым бороться во всем мире. Ответной мерой шведской политики на распространение эпидемии ВИЧ/СПИДа стала цель: «Найти каждого инъекционного потребителя наркотиков и вылечить». Необходимо отметить, что значительные денежные вливания были обеспеченны государством для достижения этой цели в конце 80-х годов. Поддерживающая заместительная терапия и проекты обмена инъекционного инструментария, как широкая практика не используются, а единичные программы в нескольких городах Швеции имеют статус экспериментальных. Обычно лечение предлагается в виде предварительного детокса и последующего «перевоспитания» в трудовых коммунах, похожих на советские ЛТП. Лечение чаще всего базируется на полной абстиненции и длится в среднем 6 месяцев, после чего «свободный от наркотиков» индивид возвращается в общество и, как декларируется, «ведет нормальную жизнь». Если случается рецидив и пациент снова «попадается», лечение может повторяться. Однако, достаточно часто вместо этого потребитель наркотиков оказывается в тюрьме, как «рецидивист», где никакой помощи, в том числе медикаментозного лечения абстинентного синдрома и купирования боли, ему не предлагается. Широко распространено мнение, что такие меры могут принести индивиду пользу, так как делают употребление наркотиков все «менее удобным». Суммируя вышесказанное, можно предположить, что в основе политики по вопросу наркотиков в Швеции лежит прогибиционистский подход, который соединил в себе: - так называемую «нулевую толерантность», как общественное отношение к употреблению нелегальных наркотиков (например, демонизация наркотиков и наркопотребителей); - политизацию вопроса наркотиков, популизм и милитаризм в риторике; - меры превентивного характера, осуществляемые социальными работниками (например, раннее выявление лиц, «склонных к употреблению наркотиков» в школах); - полицейский контроль над немедицинским употреблением наркотиков (например, принудительные тесты урины по подозрению в употреблении наркотика, принудительное лечение и тюремное заключение наркопотребителей); - «лечение» для потребителей наркотиков, в том числе принудительное, основанное на полной абстиненции (например, сочетающее детокс без медикаментозной поддержки и меры по «перевоспитанию»); - изоляцию для потребителей наркотиков, неуспешных в «перевоспитании» (дабы «очистить улицы от наркоманов»); - продвижение «шведской модели» и борьба с «легализаторами наркотиков» на международной арене. Можно ли считать шведскую политику в отношении наркотиков эффективной? Ответ на этот вопрос зависит от того, в чем видеть цель такой политики и что считать индикаторами эффективности. Так как Швеция базовым трендом своей политики позиционирует «свободное от наркотиков общество», то, возможно, уровень употребления наркотиков среди населения вполне может быть таким индикатором. В то время как уровень употребления наркотиков с конца 60-х годов прошлого века вырос, статистика демонстрирует уменьшение «новых проб» среди молодого населения.(UNODC, 2007). Некоторые авторы указывают на стабильно увеличивающееся количество потребителей наркотиков в тюрьмах, и смертей среди популяции потребителей наркотиков, а также один из самых высоких уровней распространения гепатита С в Европе. (Tamm D., 2003, Heilig M., 2003; Hörnqvist M., 2003; Lenke L., Olsson B., 2003) Однако эти факты не слишком смущают шведских политиков, так как снижение вреда от употребления наркотиков не является фокусом политики в отношении наркотиков, и негативные аспекты употребления наркотиков, такие как смертность, болезни и жизнь в тюрьмах, рассматриваются обществом как естественные последствия «игры, в которую играет потребитель наркотиков». Например, есть свидетельства о том, что в случае передозировки потребители наркотиков часто избегают вызывать скорую помощь, а также обращаться в медицинские учреждения, потому что это может привлечь внимание полиции и социальных работников. Тем не менее, учитывая, что «новых проб» становится все меньше, можно предположить, что через некоторое время, «старая» популяция проблемных потребителей наркотиков попросту «вымрет», а среди нового поколения потребителей наркотиков со временем не будет вовсе. Следовательно, у Швеции есть хорошие шансы достичь своих целей в построении «свободного от наркотиков» общества и, относительно заявленных целей, шведская политика может считаться успешной. Вместе с тем адекватность самих целей может вызывать некоторое сомнение, как и принцип «цель оправдывает средства», который так характерен для «шведской модели». Декларируемый принцип социальной справедливости, как отличительная черта стран социал-демократического лагеря государств благосостояния (Welfare State), пронизывает все сферы общественной жизни Швеции (Esping-Andersen G., 1990). Обеспечение «нормальной жизни», а также «правильного» поведения считается правом и социальной ответственностью каждого гражданина. Эти принципы закладываются в умы масс с детства и работают, как хорошо отлаженная компьютерная программа, не вызывая не малейших сомнений в их корректности у индивидов. В этой связи важным представляется вопрос, кем и каким образом должно определяться что есть «правильно», «норма», «справедливость», а главное, насколько этот процесс может быть прозрачным, а решения научно-обоснованными? Если предположить, что в процессе программирования происходит сбой на начальном этапе, не приведет ли это к фатальным последствиям, как для самой программы, так и для связанных с ней других сегментов? Возможно ли воспроизвести шведский опыт и достигнуть аналогичных результатов в качественно иной социально-экономической и политической системе? Когда политический курс в вопросах глобального масштаба базируется на идеях и убеждениях одного человека или небольшой группы, необходимо учитывать и связанный с этим риск – человек может заблуждаться, а последствия этих ошибок часто чудовищны. Наша страна хорошо знакома с продуктами авторитаризма, и важно отдавать себе отчет в том, насколько это может быть опасно. Адекватны ли ситуации с употреблением наркотиков в Швеции такие фанатичные сентенции и жесткие меры по отношению к наркозависимым людям? Можно задать вопрос: где проходит граница, за которой закачивается социальная демократия в традициях государства благосостояния и берет начало тоталитаризм? Библиография
Другие интересные материалы:
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||
