 |
 |
 |
 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
 |
 |
||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
В России боятся западной наркологической «заразы» - заместительной метадоновой терапии. Но найти свой «особый путь» лечения наркоманов тоже не получается. А. Злобин, А. Ковалевский Немецкие медики жалуются: с наркоманами - эмигрантами из России, проходящими лечение в клинике «Варендорф» под Ганновером, сложнее, чем с местными. У русских странные, на немецкий взгляд, представления о методах лечения. «Они относятся к наркологической клинике, как к стиральной машине: полежал чуть-чуть, снял ломку, прошел детоксикацию, и всё - чистый. О том, что надо перестроить всю свою жизнь, они не задумываются», - сокрушается старший врач больницы Роман Захалев. К тому же наркоманы из России свято уверены, что принятая в ЕС основа лечения - заместительная терапия - крайне опасна. Наркоманы привезли эти представления о лечении из России, где они являются официальными. В ноябре международные правозащитные организации потребовали у России разрешить наконец заместительную терапию - и вновь получили гневную отповедь. Главный санитар Геннадий Онищенко на днях жестко ответил им: «Метадоновой терапии, то есть по существу легализации оборота наркотиков вне медицинской среды, допущено быть не может». Вероятно, Онищенко не очень хорошо разобрался в сути метода. На Западе наркотические вещества типа ставшего уже знаменитым синтетического опиата метадона пациентам выдаются именно в клиниках - для того, чтобы те не приобретали их на улицах и в притонах. Таким образом врачи пытаются вырвать наркоманов из неблагополучной среды - чтобы они не совершали преступлений в поисках денег на дозу, а также оградить их от наркотиков кустарного изготовления, часто смертельно опасных. ВОЗ и ООН называют эту методику эффективной и оправданной, а в России в следующем году будет 10 лет, как она считается противозаконной. В России считают, что методика вообще не является лечением. Наркомания воспринимается не как социальная болезнь, масштабы которой нужно уменьшить, и не как болезнь психическая, когда можно избавить пациента от привязанности в том числе и к определенному образу жизни. Для нас это физический недуг и преступление в одной упаковке. Наш рецепт: детоксикация, затем изоляция, а только затем, если больной излечился, интеграция в общество. Кроме того, в России по обыкновению примешивают к проблеме чуть ли не геополитику. В Федеральной службе по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН) считают, что мировой рынок перенасыщен метадоном, поэтому его пытаются перенаправить в Россию. Начальник управления общественных связей ФСКН Николай Карташов так и заявил Newsweek: нас подталкивают к пересадке с одного наркотика на другой. За последние 13 лет, с 1993-го по 2005-й, количество участников метадоновых программ в странах ЕС выросло примерно в 8 раз - с 73 000 до 570 000 человек. В той же Германии в прошлом году заместительная терапия применялась к 65 000 наркоманов, то есть примерно к каждому четвертому. Немецкие наркологи довольны: в первые годы лечения перестают колоться героином и употреблять другие нелегальные наркотики 65% больных. И главное - полностью от употребления опиатов отказываются 10% из тех, кто начал лечение с заместительной терапии. Об эффективности лечения в России судить трудно - ведь нет даже надежных данных о количестве наркоманов. Разброс оценок - от 300 000, состоящих на учете, до 6 млн, по оценке ФСКН.
В прошлом году фонд «АНТИСПИД» провел опрос среди тысячи наркоманов из десяти крупных российских городов. Как выяснилось, более 90% респондентов пытались отказаться от героина, причем подавляющее большинство обращалось за помощью к государственной наркологии. Но тщетно: лишь 4% после визита в клинику продержались год и более. Данные госстатистики еще хуже: лишь 2% наркоманов снимают с учета в связи с выздоровлением. УГРОЗА ОБЩЕСТВА «Наркоманы сами виноваты, они не хотят лечиться», - полагает большинство россиян. Судя по опросу, проведенному в Казани, Оренбурге и Воронеже, в российском обществе по-прежнему преобладают репрессивные настроения в отношении наркоманов - более половины респондентов ратуют за их принудительное лечение. Сорок лет назад такое же агрессивное отношение к наркоманам было и на Западе. «Но оно изменилось в 80-х, когда поколение, которое активно экспериментировало с наркотиками в 60–70 гг., выросло и пришло в политику. Сейчас европейский истеблишмент на собственном опыте знает, что такое наркотики», - говорит глава фонда «Новая наркополитика» Лев Левинсон. По его мнению, появление наркоманов в России и тяжелые социальные проблемы начала 90-х совпали по времени, и между ними у россиян возникла сильная ассоциативная связь. Сейчас, по опросам общественного мнения, наркомания стабильно занимает одно из первых мест среди фобий населения. «Например, проблема алкоголизма рационально более опасна для страны, но ее меньше боятся», - говорит эксперт Института социальных систем МГУ Дмитрий Бадовский. На фоне таких иррациональных страхов общество начинает требовать защиты у государства. И государство с готовностью ее предоставляет. «В целом в сфере наркополитики в стране практически полностью доминируют силовики», - констатирует Лев Левинсон. В рамках федеральной целевой программы по борьбе с наркоманией на 2005–2009 гг. силовикам (ФСКН, ФСБ, Минобороны, МВД и т. д.) достанется около 2 млрд руб., а Росздраву - чуть больше 300 млн руб. Правда, и здесь большая часть суммы уйдет не на лечение, а на закупку оборудования для выявления наркотических веществ, то есть в помощь тем же силовикам. Сама ФСКН помимо целевой программы обладает годовым бюджетом почти в 13 млрд руб. Денег так много, что наркополицейские не успевают их освоить: в прошлом году они, например, 13% финансов по программе так и не пустили в дело. На Западе другое соотношение, рассказывает Левинсон, - там львиную долю съедает здравоохранение и социальные программы. «В России же наркология финансируется по остаточному принципу, - продолжает эксперт. - Очевидно, что силовикам из ФСКН такая ситуация выгодна». По иронии судьбы, Всемирная организация здравоохранения пыталась убедить нас присоединиться к заместительным программам, уверяя, что это даст серьезную экономию на правоохранительных органах: им не нужно будет ловить наркоманов, грабящих мирных старушек ради дозы. Понятно, наших силовиков такие аргументы не убеждают.
Вместо этого было принято решение усилить организацию антинаркотической силовой службы. В октябре президент подписал указ о создании новой надведомственной структуры по борьбе с наркотиками. Государственный антинаркотический комитет (ГАК) - орган, очень похожий по сути на Национальный антитеррористический комитет (НАК), созданный в начале года. Возглавит ГАК нынешний глава ФСКН Виктор Черкесов. Впрочем, большинство экспертов видят в создании ГАК лишь политический смысл - уравновесить конфликтующие группировки силовиков в окружении президента. А значит, антинаркотические силовики получат еще больше средств. К каким-либо сущностным изменениям не готовы ни власти, ни общество, ни сами наркологи. «Я видел, как работают метадоновые центры в Англии и Америке. Если там цель - снижение вреда, то у нас задача, в идеале, - ликвидация наркомании», - говорит Newsweek Фарит Фаттахов, главврач наркологического диспансера Татарстана, республики с благополучной - в сравнении с другими российскими регионами - наркотической ситуацией. Лечить наркомана наркотическим веществом - это то же самое, что алкоголика - водкой, приводит Фаттахов главный аргумент российских наркологов. Его немногочисленные в России оппоненты уточняют эту метафору: это то же, что и лечение хорошей водкой нищих алкоголиков, подсевших на спиртовой омыватель стекол. Кстати, именно так чиновники хотят отучать от смертельно опасной привычки потребителей алкогольных суррогатов. БОЙ С ИГЛОЙ Задумавшись на секунду и осознав, что заявленное предназначение российской наркологии - уничтожение наркомании на корню - получается совсем уж антигуманным, Фаттахов пытается сгладить острые углы: «Просто мы прекрасно даем бой наркотической зависимости и без метадона». Член Общественной палаты и нарколог Сергей Полятыкин с высокой оценкой, которую ставит коллегам Фаттахов, не согласен. Главная задача наркологии, с его точки зрения, - достижение достойного качества жизни больного. А у наркологии в России, говорит Полятыкин, цель в том, чтобы «запугать пациента до смерти. Можно подвести больного к компьютеру и показать, что у него область мозга с зеленой на красную изменилась, или ударить током, или нейролептиками заколоть». Евгений Крупицкий из питерского НИИ имени Бехтерева называет такой подход «наукообразно оформленным шаманством». Заниматься им выгодно: это простой и быстрый способ заработать деньги. А единственная «серьезная» процедура, которую могут получить наши наркоманы в государственных диспансерах, - это «детокс», т. е. снятие ломки, причем в специфических условиях. Но детоксикация - лишь подготовка к лечению, а не само лечение. И после нее большинство опять садится на иглу. Четвертое отделение наркологического диспансера Татарстана, которым руководит Фарит Фаттахов, - это и есть «детокс», место, известное каждому местному наркоману со стажем. В две палаты, где снимают ломку, помещается около 20 человек. Обе, как правило, заполнены до отказа. Пациентов о появлении журналистов из Москвы предупредили заранее. Все вежливы, спокойны. Вид у героинщиков (а здесь в основном именно они) неприглядный: серые лица, отрешенный взгляд. В палате есть и одна женщина. Несмотря на присутствие мужчин, она сидит в одном нижнем белье. Отдельной женской платы в четвертом отделении нет. «Ну да, жена она вон того мужчины, - пояснил корреспонденту Newsweek сопровождавший врач Сергей. - Семейная пара. Поступили к нам совсем недавно по собственному желанию». Именно так, по своей воле, в «детокс» попадает большинство. «У нас уже давно нет принудиловки», - уверяет Сергей. Тридцатилетний наркоман Михаил, по комплекции похожий на боксера, в четвертое отделение тоже пришел сам. Его история стандартна: не употреблял наркотики целых два месяца - после курса реабилитации. Но продержался недолго, сорвался на ноябрьских праздниках. «На автомате прибежал сюда, в “детокс”, - вспоминает он. - Боль от ломки здесь уйдет незаметнее, чем дома “на сухую”». При этом Михаил прекрасно отдает себе отчет в том, что возвращаться в «детокс» будет постоянно. Рассказ Михаила прерывает суматоха в коридоре. Врач Сергей, который все это время стоял у двери комнаты, бежит к окну, а потом объясняет: «Кто-то из друзей пытался передать дозу». Такие ситуации в «детоксе» не редкость. «Какие только способы не придумывают, - говорит, успокоившись немного, Сергей. - Но мы пресекаем, научились уже». После посещения «детокса» идем в кабинет к заведующему четвертым отделением Дамиру Ваганову. - Сильно их ломает? - Ломки все во сне происходят, в первые пять дней. - Ну а вообще кричат, больно им в этот момент? - Ну, а если я вам скажу, что боли вообще нет, что боли фантомные… Последние слова Ваганов сопроводил хитрой улыбкой. УЧЕТНО-СПРАВОЧНАЯ СИСТЕМА Пациентам в таком состоянии не до реформы наркологии. Дежурящим у окон врачам - тоже. Кроме прочего, они загружены выдачей справок в ГАИ и на оружие, напоминает Лев Левинсон. Некоторые наркодиспансеры давно превратились в конторы по выдаче экспертиз на коммерческой основе. А если бы и были свободны - про метадон им даже думать опасно. Связываться с психотропными веществами никто не хочет - все знают, что тут же приедет проверка ФСКН. Все же видят, как мучаются стоматологи с обезболивающими. «Зачем госнаркологам лишняя головная боль?» - задает риторический вопрос Левинсон. Не нужна она и наркоманам, которые быстро понимают, что встать на учет - значит обрести много новых проблем с милицией. Бывший героиновый наркоман Алик Зарипов о том, кому и сколько надо платить за анонимность лечения, знает не понаслышке. «Нынешняя система [анонимной] наркологии недоступна для самих потребителей, - считает Алик. - Денег у наркоманов немного, а за “детокс” у нас платить надо. Пять дней “детокса” - 5000 руб. А в “детоксе” надо провести 21 день. Вот и считай».
Если не хочешь платить, как говорит Алик, надо вставать на учет. «У потребителей наркотиков есть много мифов вокруг учета. Есть и реальные ограничения в правах: например, не разрешается иметь водительское удостоверение. Только через три года человек может его получить. И другой момент - все списки вставших на учет уходят в МВД», - говорит Зарипов. Он в свое время тоже прошел «детокс» четвертого отделения, а сейчас работает психологом в социально-реабилитационном центре «Роза ветров». Хотя центр находится в ведении Министерства молодежи и спорта и частично финансируется государством, это все-таки частная инициатива. Создание «Розы ветров» в Казани в 2000 г. пробила Татьяна Дмитриева, мать двух сыновей-наркоманов. Когда один из них оказался в «детоксе», мать к нему не пускали. «Но он мне потом рассказывал, что находился в ужасном состоянии, лежал в фекалиях. Я долго возмущалась по этому поводу. Но у нас многие в наркологии считают, что чем больше ты в дерьме, тем быстрее выберешься», - рассказывает Дмитриева.
В «Розу ветров» отчаявшиеся наркоманы приходят после официальной медицинской реабилитации. Лечение происходит «в социальной среде», то есть «без дерьма». И если верить Дмитриевой, 60% из тех, кто проходит полное восьмимесячное лечение, потом отказываются от наркотиков окончательно. Раньше Дмитриева к метадону относилась отрицательно. Сейчас пересмотрела свои взгляды. «Просто у меня тогда кругозор узкий был, - говорит она. - Мы знаем, что есть наркоманы, которые никогда не бросят употреблять. Они у нас не лечатся. Я всегда говорю: какое у нас молодое кладбище - нам, старикам, негде лечь». РЕЦЕПТ МЕНДЕЛЕВИЧА Ярый противник официальной системы, заведующий кафедрой медицинской и общей психологии Казанского медуниверситета Владимир Менделевич во всех бедах не стесняясь обвиняет директора Национального научного центра наркологии Николая Иванца. С нынешней системой Менделевич борется уже не один год, за что и пострадал. В прошлом году депутат Госдумы Евгений Ройзман обратился в Генпрокуратуру с запросом, в котором говорилось, что Менделевич «активно продвигает методики заместительной терапии героиновой наркомании […], и его действия содержат признаки состава преступления, предусмотренные статьей “склонение к потреблению наркотических и психотропных средств”». Суд, правда, не обнаружил в действиях завкафедры состава преступления. Ту судебную историю Менделевич, который мог отправиться за решетку на 5 лет, вспоминает спокойно. А депутат Ройзман до сих пор возмущается: «Менделевич - он деньги зарабатывает, гранты выбивает с Запада. Метадоновая терапия - это все равно что самоубийцам дать веревку».
Менделевич считает, что в последние пять лет произошла «клерикализация наркологии». На научных конференциях выступают представители церкви, которые рассказывают ученым, как лечить наркоманов, и рекламируют высокий процент излечения в церковно-религиозных центрах. «Как может идти речь об излечении, если они не считают наркоманию болезнью? - возмущается Менделевич. - Они считают это духовным изъяном. В российской наркологии есть такое понятие - “лечение в назидание”. Ты помучайся - и в следующий раз не будешь уже делать дурное».
Мировая наркология в 60-х годах - видимо, от духовной слабости - определила, что наркомания - это хроническое рецидивирующее заболевание. «По-русски говоря, длительное заболевание, протекающее со срывами, как сахарный диабет», - поясняет Менделевич; а раз так, то вопрос о полном излечении может ставиться не для всех больных. «Для тех, кому нельзя помочь, и придумана заместительная терапия. А у нас, прежде чем ты придешь на лечение, ты должен отказаться от употребления наркотиков. Это как шизофренику сказать: ты сначала откажись от бреда, а потом приходи лечиться», - отвечает он своей метафорой на столь же образные сравнения оппонентов. ЖИЗНЬ КАК ЧУДО У старшего врача немецкой клиники «Варендорф» Романа Захалева есть пациенты, которые находятся в метадоновой программе уже почти 10 лет, а без нее давно бы умерли, уверен врач. «Пока наркоман ежедневно приходит к врачу за препаратом, мы можем лечить его от физических и психиатрических заболеваний, вырвать его из криминального окружения, а вопрос о полном воздержании возникает лишь после решения первичных целей», - рассказывает Захалев. А так участник метадоновой программы может и без полного излечения поступить на работу и получить образование. «Один из моих пациентов окончил университет, находясь в программе, - рассказывает медик. - Конечно, такие люди живут в “золотых наручниках”, но это лучше возврата к приему героина, а попытка быстро перейти от программы к полной абстиненции этим часто заканчивается». Одна из пациенток клиники - молодая девушка-эмигрантка из России - четыре года находилась в метадоновой программе. «За это время она нашла работу, поменяла круг общения, начала встречаться с парнем, - говорит Захалев. - И ее партнер начал настаивать на ее выходе из программы, чтобы родить ребенка». Захалев был против, так как она была психологически не готова. «В итоге девушка вышла из программы и куда-то исчезла, а потом через месяц я увидел ее в другой больнице в тяжелом состоянии после передозировки героином», - сокрушается врач. Захалев утверждает, что основное преимущество синтетических заменителей героина - длительный и мягкий эффект. Один из участников немецкой метадоновой программы, Сергей, рассказывает, что чувствует себя нормально, только немного в сон клонит. Он получает раствор с метадоном раз в сутки. При этом, говорит Захалев, многие российские наркоманы из Германии едут в Россию кодироваться: «Все на чудо надеются, на быстрое излечение, а приезжают обратно - и снова начинают колоться».
Интервью «ЧТОБЫ БОЛЬШЕ СЛОВО «МЕТАДОН» НЕ УПОТРЕБЛЯЛИ!»
Каково ваше отношение к метадоновой терапии? У нас метадон в списке наркотиков, его оборот запрещен на территории РФ. Я бы мог просто так ответить и на этом закончить… Когда мне говорят, что влечение к наркотику лечат наркотиком, у меня возникает мысль: «А врач вы или нет?» Представьте себе алкоголизм - давайте будем его лечить алкоголем. Тогда уж лучше героиновых наркоманов лечить героином - что сейчас, кстати, и делают в Голландии, Швейцарии, Германии, хотят еще и в Великобритании. Государство поднимает руки вверх - оно сдается. Оно лечит не больного, оно лечит общество, чтобы меньше было преступности, чтоб наркоманы не воровали. А наша задача - сделать так, чтобы больному меньше хотелось или вообще не хотелось. Другими словам, наша страна против метадоновой терапии? Наш клинический опыт показывает, что это не лечение вообще. Разве в России были клинические испытания метадоновой терапии? В России после войны было то же самое с морфином. Во время войны было много травм и ампутаций, сами врачи делали из больных морфинистов. И этих морфинистов прикрепили к аптекам. И каждый человек получал свою дозу. Потом эта группа стала расширяться. В 1956 году эту практику прекратили. Так что мы такой этап проходили. Но можно же эту систему так организовать, чтобы они получали заменитель только под контролем врача? Ее нельзя организовать! Откуда такой барьер в научном сотрудничестве между Россией и другим миром? Нет барьера, мы проводим международные конференции. К нам приезжают из Германии, Великобритании, они сравнивали налтрексон и метадон и говорили, что налтрексон эффективнее. Ведь там тоже нет единства. Мы же не будем приглашать к нам тех, кто будет нам про метадон здесь рассказывать. Они получают деньги за количество больных, включенных в метадоновую программу. Их зарплата от этого зависит. На самом деле этот больной, получив метадон, на второй день идет на улицу и вкалывает себе героин. Почему? Потому что кайф не тот! Я в свое время в Минздраве просил - давайте закон изменим: для больных наркоманией, осложненной СПИДом, разрешить использование не просто метадона (метадон это вообще чепуха), их надо лечить наркотиками, надо дать им то, что они хотят! Героин? Да. Еще раз повторяю - наркотики, а не метадон, для очень ограниченного круга больных. Сейчас в Москве есть одно отделение в 17-й больнице, там наркоманы, больные СПИДом. Их 30 человек всего. Масштабы не те, у нас нет СПИДа, это только разговоры. Но ведь и ООН поддерживает метадоновые программы. В Москве был представитель управления наркотиков и преступности ООН, он тут подбивал наших инакомыслящих. Слава богу, его убрали. Прислали другого, немца. Ему дали задание, чтобы он нашел общий язык с госучреждениями. Он у меня был, мы с ним разговаривали. И мы с ним общий язык нашли - чтобы больше слово «метадон» не употребляли! Но в научных-то дискуссиях, наверное, это слово употреблять можно? В научных дискуссиях с кем? С кем? С западными учеными. Мы приглашаем западных ученых на наши научные конференции, и они показывают нам свои результаты. Но почему ВОЗ все же рекомендует заместительную терапию? Есть такая книжечка, где ВОЗ рекомендует, но это не значит, что мы будем следовать их рекомендациям. А внизу приписка, что ВОЗ не отвечает за эффективность, результаты и последствия. Они рекомендуют, но ни за что не отвечают. Почем же тогда многие российские врачи выступают за метадоновые программы? Они не будут выступать «за», они не идиоты. Есть закон: если они будет выступать «за», их арестуют за пропаганду наркотиков. Метадона за границей напроизводили очень много, а куда девать - не знают. То, что нам говорят, что все прекрасно, - это потому, что [у нас] колоссальный рынок, некуда его продать. Но мы же можем сами производить. Это другой вопрос - но они рвутся сюда, они хотят свой продать. Но мы же не обязаны покупать? Да, мы не хотим вообще метадон!
Источник: "Newsweek" 26.11 – 02.12.2007 Другие интересные материалы:
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| |||||||||||||||
