Новости  О сервере  Структура  Адреса и ссылки  Книга посетителей  Форум  Чат Поиск по сайту

Кабинет нарколога _ Наркология on-line _ Прием доктора Пилюлькина _ Краткосрочная психотерапия в наркологии Ликбез _  Химия и жизнь _ Если друг оказался вдруг... _ Мифы и легенды _ Правдивые истории _ Частые вопросы _ Проверь себя _  Родительский уголок _ Родители родителям _ Ранняя диагностика _ Агитпросвет _ Место импульсивности в клинике наркологии  Закон сур-р-ов! _ Законы и нормативные документы _ Даешь систему! _  Сверхценные идеи _ Косые взгляды _ Глас народа _  Самопомощь _ Виртуальная группа _ Анонимные Наркоманы _ Сокрушающий курс _

Реальная, действительная, истинная психотерапия.... Как будто в жизни бывает или случается что-то нереальное. У психиатра, а перевод этого термина означает «лечащий душу», есть два лечебных метода: фармакологический, т.е. вытравливание сумасшествия химиопрепаратом, и психотерапевтический, когда психиатр воздействует своей якобы здоровой психикой (душой) на психику (душу) больного с целью достижения лечебного эффекта. Если последние четыре слова в этом определении не соблюдены, все остальные приёмы воздействия на психику относятся не к лечению (терапии), а к манипуляциям....

В. Пшизов

Реальная, действительная, истинная психотерапия... Как будто в жизни бывает или случается что-то нереальное. У психиатра, а перевод этого термина означает «лечащий душу», есть два лечебных метода: фармакологический, т.е. вытравливание сумасшествия химиопрепаратом, и психоте­рапевтический, когда психиатр воздействует своей якобы здоровой психикой (душой) на психику (душу) больного с це­лью достижения лечебного эффекта. Если последние четы­ре слова в этом определении не соблюдены, все остальные приёмы воздействия на психику относятся не к лечению (те­рапии), а к манипуляциям...

Психотерапия - главный ли это метод в лечении, вспо­могательный или единственный - всего лишь метод, исполь­зуемый психиатром. Поэтому существование психотерапевта как отдельной специальности - абсурд. Если так называемый психотерапевт не поработал хотя бы 7-10 лет психиатром, он и не психиатр, и не психотерапевт. Эта мысль настолько определённо высказана родоначальником современной европейской психотерапии профессором Шульцем в своём "Руко­водстве" ещё в 1935 году, что я не родил эту мысль, а лишь сослался на неё. Естественно, профессором немцем, а немцы, как высказался Фёдор Достоевский в "Бесах", вложив эту мысль в уста одного из персонажей, чтобы не нести ответственность за авторский текст - великие учителя наши..., между прочим, ничему нас так и не научившие...

Похоже, мы с Элем зацепились за этот медико-психо­логический Центр, как случайно прицепляются два куска лох­мотьев, уносимых водопадом, к встретившейся на их пути ветке, чтобы вскоре, окончательно измочаленные, сорвать­ся в пучину Небытия, которое с беспредельной щедростью открыто для всех...

Последние двадцать лет, которые я провёл в машине ско­рой психиатрической, Эль практиковал психотерапевтом в медчасти крупного научно-производственного объединения, где для него были созданы приличные условия, и ему никто не мешал…, конечно, не считая главврача-алкоголика, который присматривал за ним и регулярно докладывал руководству го­родского психиатрического Общака о поведении поднадзор­ного, то есть, как часто Эль общается со мной и не вынашива­ет ли намерений в препятствии исполнению общаковцами их природных функций. Эти обусловленные их природой функ­ции хорошо известны и многократно обозначены по теле- ра­дио- и газетным каналам информации.

И, действительно, кто не знает, что основные задачи и интерес номенклатуры так называемой российской психиатрии, начиная с 1985 года, заключались в присвоении жилплощади психических больных, проведении над группами больных ис­пытаний нейролептиков, поставляемых западными фармаколо­гическими фирмами для проведения последнего этапа проб на людях, торговле и спекуляциях этими нейролептиками среди родственников психически больных...

Возможно, через некоторое время фамилии и "кликухи" этих психиатрических гангстеров будут представлять некий ис­торический интерес для узких исследователей вопроса, но я не стану вновь озвучивать имена тех, кто относился к админи­стративно-номенклатурному слою и где безошибочно осуществ­лялся подбор кадров, носителей генов преступности.

В конце 80-х годов, естественно, 20-го столетия, группа психиатров, куда входили и мы с Элем, попыталась было про­тивостоять указанным персонажам и единственное, чего мы достигли в этом событии, то, что высветили поштучно всю эту, казалось бы неисчислимую рать. В остальном, мы могли толь­ко подсчитывать свои потери и измерять степень поражения.

Когда главврач медсанчасти, соглядатай Эля, проделал свой алкогольный путь до фазы клинической смерти, из кото­рой не вышел, общественников по надзору за Элем больше не нашлось, и психотерапевт оказался предоставленным самому себе. На своей маргинальной должности, а желанию Эля вер­нуться в психиатрию препятствовал Клан - Общак, психотера­певт ощутил творческий прилив и, окружённый почти галлюци­нирующими истеричками, переводил их на различные уровни функционирования в режиме "счастья", когда они вместе с ку­ратором, вдруг, "прозрев", присоединялись к какому-то "косми­ческому уровню", "переписывали" свои биографии и щедро де­лились друг с другом внеземной энергией, к неисчерпаемому источнику которой научил подключаться их психотерапевт.

В этот период я участвовал в серии телепередач про­граммы "Гражданин и Закон", за что по сей день благодарен её редактору Станиславу Евгеньевичу Мелейко. Эль не про­пускал ни одного моего выхода в теле- и радиоэфир, и каждый раз его телефонный отзыв был положительным: "Я удивля­юсь, как ты держишься перед телекамерой..., твои выступле­ния - большой патриотический вклад в общее возрождение". Редкий случай, когда он позволял себе пафосные словонагромождения такого типа. Потом он переходил к обыденности, то есть сообщал мне, как он со своей полусумасшедшей пси­хотерапевтической паствой "подключался", "озарялся"... В от­вет я уведомлял его: "Знаешь, Колдуслав, я хорошо отношусь к тебе, и наше совместное прошлое согревает мне душу. Поэто­му, просьба - ты о своих трансперипетиях с прозрениями ни­кому, кроме меня, не говори. Пока всё терпимо и любопытно, а если созреешь до степени каких-то медицинских показаний, я сам отвезу тебя в сумасшедший дом. Хорошо?" Он снисходи­тельно и благодушно смеялся в ответ, озарённый "космичес­кими наплывами".

Когда Эль достиг пенсионного возраста, а это случилось на два года раньше моего, он, вдруг, разом уволился из своего психотерапевтического кабинета и, позвонив мне, заявил: "Всё! Ни на какую государственную службу я больше не хожу... Я свободен!!!" Последнее слово он повторил несколько раз, озадачив меня очевидным обстоятельством: как он будет су­ществовать на ту финансовую фигу, которую ему вместо пен­сии за 40-летнее рабоиспользование сунула в нос руководя­щая уголовная генерация, которая составила правящую элиту последних десятилетий, хотя несомненно, что физиономии этих финансовых гениев смогли бы украсить страницы психи­атрических атласов...

"От чего и от кого ты свободен?! Тебе на месяц опреде­лили пенсионное пособие, которого хватит лишь на полчаса. Ты помнишь, что один из ведущих финансовых олигофренов сразу объявил, что следует очень быстро избавиться от рет­роградной прослойки пенсионеров. Нас всего миллионов трид­цать, и мы им срочно мешаем. Как ты сможешь быть свобод­ным при таких руководящих намерениях в отношении тебя?"...

"Ничего..., умирать я пока не собираюсь, может быть, кое-какая частная практика подвернётся... Кстати, у меня кое-что себе на похороны отложено..., только не говори Кларе, она не знает"... Впоследствии Эль как-то продолжал существовать в режиме выживания, как теперь говорят, вдвоём со своей, если не ошибаюсь, третьей женой Кларой. Клара была такой же нищей пенсионеркой с двумя высшими образованиями, пос­ледние годы работавшая экскурсоводом, но по состоянию здоровья оставившая это занятие.

Уйдя со скорой помощи, я оказался в статусе Эля и, на­ходясь ещё в более или менее приличной спортивной форме, размышлял на тему, стоит дальше тянуть жизненную лямку или нет. Хотя ответ на этот экзистенциальный вопрос в его сте­реотипной форме мне был известен: тысячи раз за свою прак­тику я отговаривал самоубийц от их намерений, используя один рецепт: жить, по-видимому, не имеет никакого смысла, но нет смысла и беспокоиться по этому поводу, поскольку вопрос так или иначе будет решён и без вашего участия. Коэффициент остаточного здоровья можно поддерживать спортивно-диети­ческими усилиями, чтобы достойно встретить болезнь и фи­нал жизненной свистопляски. На том пока и остановился в очередной раз...

Наша бывшая соратница m-lle Энн к этому времени по­лучила более 20 сертификатов по разным медицинским спе­циальностям и в процессе сертифицирования обзавелась множеством новых знакомств. У нас были с ней и общие зна­комые в том сумасшедшем доме, где она заведовала отделе­нием в окружении бывших наших общих врагов. Находясь сре­ди так называемых коллег, по выражению американского пси­хиатра Алана Эверетта, в этой CAN of WORMS (банке с чер­вями), Энн пыталась разорвать паутину изоляции её в среде психиатров-производственников, посещая платные курсы сер­тификационных обучений.

Этот же импульс привёл её в медико-психологический центр в качестве совместителя на должность психиатра-кон­сультанта. Энн периодически звонила нам с Элем, называя нас дураками, что нам было известно и без неё, и убеждала нас выйти за пределы созданного нами круга безысходности.

Сначала Энн удалось сдвинуть с точки вымерзания Эля и привести его в Центр, именно привести, поскольку ни к како­му самодвижению он не был способен. На местных дам-пси­хологов, которые разговаривали с ним на бегу и в вполоборо­та, поскольку всё время торопились, не зная куда, Эль, тем не менее, сумел своей космоэнергетической заумью произве­сти сокрушительное впечатление и сразу же был принят на полставки психотерапевта.

Теперь уже Энн и Эль стали вдвоём звонить мне по оче­реди, призывая вылезти из берлоги и присоединиться в каче­стве сотрудника к ним. Наконец, я решился навестить их, обо­значив свой визит как дружеский.

Наступают в жизни моменты, когда обстоятельства свя­зываются в цепь, за которыми следует событие, определяю­щее твою жизнь или, по крайней мере, её кусок, выражаясь высокопарным "сленгом номенклатурных придурков", как жиз­ненный этап.

В конце марта, во второй половине дня я пришёл в ме­дико-психологический центр, который занимал половину пер­вого этажа бывшего детского сада. Два этажа над Центром занимали какие-то чиновничьи структуры из системы образо­вания. В Центре было, приблизительно, 8 комнат, называвших­ся кабинетами, в которых было холодно. В этих кабинетах вели приём подростков с их родителями психологи, логопеды, пси­хотерапевты и психиатр. Структура Центра подразделялась на три отдела, функции которых были малопонятными, и всё время изменялись местной дирекцией. Эль вместе с Энн вели приём редких посетителей в небольшой комнате, где за сто­лом нашлось место и мне. В этот вечер клиентов не было, и мы просто общались между собой, вспоминая кое-что из об­щего психиатрического прошлого, когда все мы работали в одной больнице...

Сегодня инициатива была у Эля. У нас с Энн он увидел над головой ауру, то есть, некий светящийся круг, Энн тоже видела её над моей головой и - Эля, при этом она разглядела Различие в свечении наших аур... Я тоже уставился на их го­ловы, но честно признался, что ничего такого не вижу.

Тогда Эль предложил мне провести очистку моего подсознания, так, кажется, он это обозначил. Эль поставил меня около двери, в угол комнаты, предложил мысленно представить "негатив" и "позитив" накопившихся во мне чувств, которые я должен был выдавить из себя, и которые в виде цвет­ной воображаемой массы следовало расположить в двух час­тях угла комнаты. Выдавленному мною из себя предполага­лось выглядеть как положительная и отрицательная массы разного цвета. Эль предложил мысленно растворить вообра­жаемым растворителем массу "негатива", заменив освободив­шееся место субстанцией "позитива", после чего мне надле­жало войти в него реально, а не воображаемым образом, что я и сделал. Следующим моим шагом было - наполниться ни­кому, кроме меня, невидимой субстанцией "позитива". Таким образом, удалив из себя все отрицательные комплексы пе­реживаний, я поглотил, насытившись, всё позитивное, истек­шее из меня же самого, под руководством Эля. После содеян­ного мне следовало чувствовать себя лучше (точнее, по Элю, комфортно), о чём я тут же Эля и уведомил, поскольку хорошо к нему относился.

Я сразу оценил, какое воздействие оказывали эти при­ёмчики на внушаемых истеричек, с которыми практиковал Эль. Положительный эффект был неизбежен и по своей неотвра­тимости мог сравниться лишь с телеправительственным лапшевешанием, которое предлагается бессмысленным массам взамен материи.

Эль сказал, что его не интересуют обстоятельства, в ко­торые попал клиент, и содержание его переживаний, поскольку психотерапевт работает с проблемой, и его задачей является вставить клиенту новую призму в глаза (очки, линзы), которые изменяют отношение клиента к этим обстоятельствам.

"Слышал как-то мнение", - заметил я Элю, что неплохо бы застрелить тех, кто создал нам обстоятельства функциони­рования в режиме нищеты.... "В тебе сразу виден непрофесси­онал", - отрезал интеллигентный Эль, глядя на меня красивы­ми серыми глазами, и добавил: "Это реакция настоящего пси­хиатра". Я не возражал... Вообще Эль часто бывал прав.

В дверь кабинета постучали. Вошла дама, лет 38, и при моём росте 1 метр 82 см она на полголовы была повыше меня. "Так", - решительно произнесла высокая дама, - "на сегодня рабочий день закончен. Даю вам пять минут на сборы, и - пожалуйста, в соседний зал - у нас сегодня торжество по слу­чаю аттестации нашего Центра".

"Ну, ладно", - засобирался я, - "пожалуй, пойду..., хоро­шо, что увиделся с вами", - обратился я к Элю и Энн.

"Ничего подобного", - объявила высокая дама, - "Ваше присутствие тоже необходимо.... Я о Вас много слышала, всё знаю, и, пожалуйста, не увиливайте.... Милости просим", - и она вышла.

"Слушайте, чего делать-то?... Я же не знал, что здесь какое-то торжество".

"Делай, что тебе сказано. Это директор Центра, и я ду­маю, что ты не пойдёшь на такую бестактность: отказать даме и руководителю", - сухо объявил засобиравшийся Эль, не глядя на меня.

"Вот именно, Вас пригласили официально, а Вы ещё о каких-то вариантах рассуждаете", - поддержала его Энн.

Через несколько минут мы были в большой комнате, ко­торую директор назвала залом. В ней находились около трид­цати молодых женщин, до- и чуть после тридцати лет, и один полный молодой человек с модной в те времена пятидневной небритостью, который весь вечер не сбрасывал с лица ка­кую-то ехидную полуулыбку.

Я был крайне скован, не понимая своей роли в незнако­мом женском коллективе и уместности своего присутствия на этом мероприятии. Кстати, выпивка и закуска оказались крайне пристойными. В конце вечера дамы ансамблем из пяти чело­век запели под гитару. Пение было слаженным, грамотным и пристойным. Аккомпанировала на гитаре одна из них, брюнет­ка, она же вела и партию соло.

Эль, вдруг, указал на меня как на гитариста и завёл было нудное повествование о том, что у нас в психиатрической больнице был врачебный музыкальный ансамбль... Я уда­рил его под столом ботинком по ноге, преисполненный ужаса, что дамы ещё предложат мне взять гитару в руки. Я знал толь­ко два аккорда и всегда завидовал тем, кто знает больше и  играет по правилам.

Невзирая на алкоголизацию, это был вечер в компании акцентуированных дам, как минимум (другими психологи не бывают), глядя на которых, испытываешь широкий регистр эмоций: от уважения, до восхищения - но ни в отношении од­ой из них воображение не рисует возможной ситуации постельного общения. С такими можно было работать в одном коллективе, не опасаясь риска соблазна. Они могли быть надежными верными производственницами, общение с которыми не деформирует рабочий процесс сексуальным искусом. Вероятно, что-то похожее они уловили и во мне, поэтому во время моего следующего визита директор Центра без обиняков предложила мне работать у них по контракту, а когда я согласился, не понимая, в чём будет суть моей работы, он сказала: "Там увидите..., с Вашим опытом что-нибудь найдёт по себе, а я Вас оформлю месяцем раньше, с февраля..., мне тут ставку психиатра всё равно закрыть надо". Итак, не успев месяца побыть чистым пенсионером, уйдя из "большой психиатрии", я попал в безграничное пространство психиатрии "малой", то есть к невротикам, психопатам, акцентуантам, иначе говоря, в систему отношений так называемых "психически здо­ровых людей". Я не надеялся, что встречусь здесь с чем-то, кроме многократно "уже виденного". Договорились, что моим гра­фиком будет появление в Центре три раза в неделю.

В Центре всё время происходили перемещения специалистов по кабинетам, поэтому, начиная рабочий день, никто не знал, где у него сегодня будет приём. На кабинетах не было каких-либо опознавательных ориентиров, кроме табличек, из­вещавших о дислокации директора Центра и его заместителя.

Неизвестно как узнававшие о существовании Центра кли­енты бродили по единственному длинному коридору нашего заведения, тыкаясь в разные двери и выспрашивая: "Вы не логопед? Вы не психолог? Вы не психотерапевт?" За нами была нечётко закреплена комната №2, и когда в её приоткрывшую­ся дверь заглядывал очередной "поисковик", Энн голосом прокурорши времён НКВД объявляла: "Мы психиатры! Вы к нам?" Вместе со стереотипным: "Ой!" - дверь тут же захлопывалась.

Здесь, в Центре, не было пациентов, были клиенты, и посему в кабинетах заведующих отделами обычно где-нибудь в углу стола присутствовала табличка - Customer is always right. Здесь не рекомендовали никаких лекарств, не имели права прописывать рецептов, к моему облегчению....

Это был Центр, которые руководство открыло во всех рай­онах города, типа западных медико-психологических центров психосоматической медицины (то есть, медицины эмоциональных отношений), где основной методикой решения проблем npeдусматривались некие нерукотворные манипуляции с сознанием и подсознанием клиента (как ребёнка, так и приведшего eго родителя), так чтобы после этого ребёнок вёл себя хорошо И учился прилично, а родитель больше не мучился, глядя на него, и, как следствие происшедших метаморфоз, школьные учите­ля больше не жаловались бы на него нигде и никому.

Признавая нужность и прогрессивность новых структур и их методологии, в глубине души мы с Энн не понимали, как можно решить проблему поведения пациента (хорошо, пусть будет - клиента), не свалив его предварительно с ног каким-нибудь психофармакологическим ядом.

Эль, 20 с лишним лет назад удалившийся от нас в кос­могонические психотерапевтические дебри, называл нас "при­митивными коновалами", сразу начинал шуметь, кашлять, сморкаться, как только мы произносили какой-нибудь психи­атрический ярлык, и заявлял, что в природе никакой шизоф­рении нет, существует лишь клиент как личность - носитель проблемы: "Клиент может придти с порванным ботинком, сло­манным будильником, с возникшим чувством тревоги или с бредом. К любому из них нужно относиться как к клиенту с проблемой, не иначе. Конечно, в ботинках и будильниках я не разбираюсь, но принёсшему мне свои тревогу или страх я могу помочь", - постулировал сероглазый, полысевший и распол­невший Эль, вкрадчивыми движениями перемещаясь от сво­его стола то ко мне, то к Энн.

"А если он принёс с собой бред и галлюцинации, и голо­са приказывают ему убить кого-нибудь, а он не может им про­тивостоять. Как тогда будешь рукодействовать, Колдуслав? - вопрошал было я, но Энн, как-то быстро превратившаяся в приверженца магических приёмов Эля, тут же возражала мне: "Вы не понимаете..., у Вас рефлексы психиатра. Может быть, это не сумасшедший, которого нужно связать и колоть аминазином. Здесь нужно сначала определить проблему, увидеть даже ауру, может быть"...

"Ничего себе, Энн!? Вы, уважаемая, два часа назад как пришли из своего отделения с Пряжки, где оставили в наблюда­тельной палате связанных больных (по здешней транскрипции, клиентов) после уколов аминазина и галоперидола в обе поло­винки того самого места, которое здесь, в Центре, никак не на­зывается..., уколов, между прочим, сделанных по Вашему на­значению... И это реальность, которую не изменишь..., так что, прошу Вас, Энн, уж Вы-то хоть, заткнитесь, пожалуйста".

"Он не поймёт, он ещё не вызрел", - Энн отмахивается от меня.

"Тот, кто хочет под влиянием голосов кого-то убить и не может противостоять этому, уже не моя компетенция. Да такой и не придёт. А разбираться с ним всё равно будет НКВД", - поясняет Эль, не обращая внимания на поддержку Энн.

Отлично, крыть нечем..., я смотрю, что ты своим путём пришёл к тому же выводу, что и я", - соглашаюсь я с Элем. Вообще разговоры такого типа между нами случаются ча­сто. Проработав сорок лет психиатром на две ставки в разных структурах и системах, я до сих пор сталкиваюсь с какими-то открытиями и не перестаю удивляться. Я всё никак не могу зацепиться и воссесть на нечто фундаментально неподвижное, ощутить некую stand-by, с которой можно было бы поучать, ве­щать... Всё в меняющемся мире так зыбко, неопределённо, хотя, по сути, всегда одно и то же. Обстоятельства и люди иногда принуждают меня использовать назидательный тон, но, с моей стороны, это всегда притворство, имитация.

В этой ситуации роль Поучающего мы с Энн отдали Элю. Когда я изредка обращаюсь к нему "Колдуслав", он настаива­ет, чтобы его именовали - Маг, метапсихотерапевт и космоэнерготерапевт. Я поясняю: "Колдуслав, твоё определение слишком громоздкое, а моё короче, и в нём тот же смысл". Эль не возражает.

Каким-то неизвестным способом районная клиентура пронюхала, что в Центре наличествует и практикует "космоэнергометапсихотерапевт" Эль, и посетители потянулись именно к нему, то есть "адресно" как выражаются руково­дящие заказчики современных наёмных киллеров. Таким образом, наше с Энн участие в приёме клиентов свелось к одобрению и поддакиванию всему, что делал Эль. Но он в поддержке и не нуждался.

Изредка в наш кабинет заглядывает руководитель на­шего отдела Бэлла Ароновна, высокая, лет 32-двух психологиня, в прошлом из учителей-неудачников начальных клас­сов. Это яркая брюнетка с красивым властным лицом и длин­ными ногами, ещё сверху, в части бёдер удлинёнными за счёт эффекта минимизированной мини-юбки. Конечно, при первом контакте с ней, взгляд сам собой прилипает к нижнему краю этой самой мини-юбки с автоматической мыслью и намере­нием угадать, чего же там ещё может повыше просмотреться при возможности... Но нельзя сказать, что в конкретном слу­чае это даже в воображении сподвигает на какое-то реальное действие. Вот бывает так..., редко, но бывает.

Увидев, что мы все трое поглощены клиентом, Бэлла Аро­новна с административным чувством произносит: "О! У вас клиент, - и поспешно закрывает дверь. Если устремиться вслед за начальником отдела и попытаться выяснить, не ну­жен ли ей кто-нибудь из нас, то можно услышать: "Всё в по­рядке..., это я так, просто дежурный визит. Работайте, изви­ните, что помешала. Клиент - это свято!"

И, действительно, никто из местных внутрицентровых администраторов никогда не вмешивался в процесс нашей работы и не пытался присутствовать при наших общениях с клиентами. Они полностью доверяли нам как специалистам, у нас была масса всяких сертификатов и удостоверений о специализациях и усовершенствованиях. Обычно они, мест­ные работники Центра, обращались к нам лишь в случаях, когда им самим нужна была консультация или помощь.

У Эля, к примеру, есть такая манера: когда он выходит курить, а это каждые 40 минут, в общий с дамами туалет (гендерно раздельный построить не удалось из-за отсутствия фи­нансирования), то, возвратившись, сообщает нам, между про­чим: "Сейчас мы в туалете курили с Маргаритой..., у неё, ока­зывается, такие проблемы, она так закомплексована, и очень высокий уровень тревожности. Я применил две психотерапев­тические техники из метапсихотерапии, и - решил проблему".

"Вы психотерапевтический гений", - Энн восхищённо смотрит на него своими чёрными глазами, о которых в сумас­шедшем доме на Пряжке говорят: "У неё глаза как у колдуньи или ведьмы". Так, во всяком случае, сообщила нам сама Энн, её и цитирую.

"Послушай, Колдуслав, ты что, за несколько минут снял тревогу у сотрудницы? Это же невозможно, назначишь анти­депрессанты, и то не всегда помогает..., а ты с помощь како­го-то психометаколдуизма, - обращаюсь к Элю. Он молчит.

"Как ты сделал это, да ещё так быстро? - продолжаю я наседать.

Эль фокусирует свои почти не мигающие глаза у меня на переносице - существует у него такой приём, который он нео­днократно мне рекомендовал использовать, поучая: "Не смот­ри клиенту в глаза, только в переносицу. Особенно хорошо это я тихо выговаривает: "Во-первых, работаю не с тревогой, как с состоянием, а с тревожностью, как с чертой характера".

«Ну и что, ты считаешь, что это легче? Ты вылечил Маргариту или вот так сразу изменил её характер?» - не снижаю я регистр своего недоумения.

Эль перебирает за своим столом какие-то бумажки и, не отвлекаясь от этого действия, разъясняет мне тихим, буднич­ным тоном^: "Во-первых, мозг не обучается медленно, а обучается быстро. Это принцип НЛП, который я приемлю. Во-вторых, я не собирался ни вылечить её, ни изменить её характер".

"Ты же только что сказал, что помог ей, не так ли?"

"Я не говорил тебе, что вылечил её", - продолжает Эль повествовательным тоном.

"Ясно..., значит, ты решил её проблему. Так ты считаешь?                          

"Она так считает", - теперь Эль смотрит мне не в пере­носицу, а в глаза, но недолго. Некоторое время молчу и я, а потом произношу: "Я согласен с Энн, ты гений."

"Вашего со­гласия не требуется. Пожалуйста, скажите что-нибудь своё", - раздражённо говорит Энн.

Эль добавляет: "Хорошо, чтобы прекратить этот разго­вор и больше к нему не возвращаться, я объясню: в данном случае, с Маргаритой, я изменил её отношение к проблеме, и ей кажется, что я её вылечил".

"А на самом деле?" - требую я пояснения.

"Слушай, ты настоящий психиатр и уже никогда, наверное, не исправишься. Какая разница, что у неё было. Главное, как она к этому относится... Между прочим, меня Ароновна сразу рекомендовала директорше взять на работу, когда я при первом свидании с нею в дверях сказал ей, что у неё проблема, я это вижу и не могу пройти мимо, не решив её. Тут же, в дверях, я проделал с ней одну психологическую технику. Она пришла в восторг, замахала руками и сказала, что сама психолог, но с такими приёмами не знакома. И меня тут же оформили в Центр психотерапевтом".

"Всё ясно. Вот почему директорша и её зам смотрят на тебя таким просветлённым взглядом".

"Ну, с директоршей..., там сложнее, целый клубок проблем..., - сказал Эль.

Среди этих разговоров, вдруг, у нас объявляются клиенты. Постучавшись в дверь, в наш кабинет проникает невысок кая дама, внешностью и одеждой похожая на уборщицу вре­мён особо развитого социализма, которая представляется как работница школы из района нашего обслуживания. С ней дочь, первоклассница, маленькая круглолицая девочка с носом-пуговкой, таким, что с некоторого расстояния этот нос вообще неразличим. Дама снимает пальто и вешает на нашу единствен­ную вешалку. Девочка на предложение снять верхнюю одежду отвечает молчаливым отказом. Обе они усаживаются напро­тив Эля, причём, девочка не смотрит на него, её глаза устремлены в окно нашего кабинета.

"В чём проблема? - деловито, тихим голосом спрашивавает Эль. Мать скороговоркой обрушивает на Эля претензии в адрес своей дочери: "Не слушается, гулять уходит без разреше­ния, с какими-то друзьями бродят по дворам..." Я не дослуши­ваю, поскольку Бэлла Ароновна, заглянув в кабинет, с извине­ниями, поставляет клиента лично для меня: "Пришёл тут юно­ша, хочет получить консультацию по спортивной теме". Моло­дому человеку 11 лет, он уже бывал у кого-то из психологов Цен­тра и поэтому пришёл сам, без родителей. Это смышлёный, самостоятельный мальчик, его интересует спортивный вело­сипед, и мы беседуем на тему, в которой я немного разбира­юсь. Я объясняю ему, чем отличаются байкеры от райдеров, даю сведения о детских клубах, где готовят гонщиков-шоссейников и сообщаю координаты клуба, которым руководит Олим­пийский чемпион. "Если будут трудности, приходи. Я позвоню Сергею, и ты сможешь записаться в клуб, но учти, шоссейный велосипед - дело опасное, много травм во время гонок". "Я не боюсь", - заверяет он.

Когда мой клиент, удовлетворённый, уходит, я перевожу внимание на Эля с его посетителями. Там завершающий этап беседы: "Ну, вот, видите..., она не хочет работать, даже гово­рить отказывается со мной. Так что, если Ваша дочь переду­мает, то приходите снова". Упрямое лицо девочки с крохот­ным носиком так и не изменило своей направленности в сто­рону окна, мимо Эля. Мать продолжает сокрушаться: "Вот и со мной так..., то изводит меня своими разговорами, то за­молчит, хоть убей её".

"Не знаю, как это она Вас разговорами изводит, если мы даже голоса её не слышали", - вмешивается Энн. Девочка не удостаивает её и поворотом головы.

"Так, пожалуйста, можете идти", - сухо подталкивает их к уходу психотерапевт.

"Как же так, мне сказали - психологический Центр, здесь помогут..., учителя-то с ней не справились!?" - отказывается покидать наш кабинет мамаша клиентки.

"Вы же сами видите..., когда клиент не хочет работать, мы не вправе оказывать на него давление", - пытается урезо­нить Эль мамашу.

"Можно, я за этот стол сяду?" - вдруг, тонким голосом произносит маленькая клиентка, показывая в мою сторону. "Как хочешь", - равнодушно соглашается Эль.

"Мадмуазель я к Вашим услугам", - галантно приглашаю  я подавшую голос, - "если Вы хотите какое-то время помолчать за моим столом - милости прошу".

Она усаживается напротив меня и смотрит мне прямо глаза: "Нет, я просто хотела спросить Вас".

"Весь внимание", - я серьёзен, - "спрашивайте, уважаемая".

Некоторое время она молчит, вроде бы соображая, и, на­конец, произносит: "Скажите, а чем вы здесь занимаетесь?"

Я смотрю на Эля, смотрю на Энн, на мамашу посети­тельницы.... Никто из них не обнаруживает никакой реакции.

"Мадмуазель, Вы задали вопрос, на который Вам никто не ответит, но за этот вопрос полагается большая премия. Меня этот вопрос, честно говоря, тоже интересует". Теперь я смог выяснить, как её зовут, сколько ей лет и, с её разреше­ния перейдя на "ты", подробно отвечаю. Восьмилетней Любе я сообщаю, что наш Центр - это такое заведение, куда приходят за советами, когда человеку трудно, и он сам со своими трудностями справиться не может. "Скажи, пожалуйста, поче­му ты решила поговорить со мной, а у другого специалиста молчала?" Она объяснила, что пока молчала, слушала, как я с мальчиком говорил о велосипедах. "Вот я и подумала, а что это вы тут делаете, чем занимаетесь".

"Вот, к примеру, ты такая симпатичная, сообразительная, а мама с тобой справиться не может, переживает, и пришла к нам за помощью. Но вы со специалистом не договорились", - я указываю на Эля.

Она молчит. "Хорошо, бывает так, что с кем-то хочется говорить, а с кем-то не хочется....А у тебя есть какая-нибудь трудность, с которой ты не можешь справиться? Или все хорошо, трудностей нет. А есть они только у мамы с твоим воспитанием.... Если не хочешь - не говори."

Она продолжает молчать, обдумывая что-то и, наконец произносит: "У меня есть трудности".

"Ты можешь с ними сама справиться или тебе нужнс помочь?"

"Сама справиться не могу".

"Ясно. Если ты мне о них расскажешь, то об этом никто не узнает. У нас такой Центр, что мы никуда ничего не сообщаем, ни в школу, вообще - никому".

Она оглядывается по сторонам. Эль и Энн уже вцепились в мамашу клиентки и вовсю заняты поучениями и назидания ми. "Не смотри на них, они тебя не слышат, а если и услышат, т< ничего не поймут. Ты маме говорила о своих трудностях?"

"Нет, маме не говорила..., с ней бесполезно"....

"Возможно, ты права, зачем маму загружать лишними за­ботами. Тогда, пожалуйста, давай вдвоём разберёмся во всём". Люба сосредоточенно думает с минуту и произносит: "Мне всё время хочется делать гадости".

"А их нужно делать или не нужно?" - уточняю я.

"Их делать не нужно, а мне всё равно хочется".

"Ну, что я могу тебе сказать: ты молодец уже потому, что понимаешь, что гадости эти делать не надо".

"А всё равно хочется".

"Какие гадости-то, Люба?"

И мы в беседе с ней выясняем, что в составе неболь­шого коллектива - ещё одна девочка и мальчик - они перио­дически делают три типа гадостей:

1)   звонят в незнакомую квартиру и убегают,

2)   обливают краской чужую автомашину,

3) или с уличного телефона сообщают в милицию, что где-то может произойти взрыв.

"Ясно", - произношу я, - "а теперь, мадмуазель, давайте, как говорят наши продажные политики, порассуждаем, что из этого к чему может привести. Если вас поймают за звонками в квартиру, то могут слегка отлупить. Это не очень страшно. Если вы попадётесь, когда пачкаете чужую машину или звоните по поводу бомбы, вас арестуют и приведут в милицию".

"Вот в милицию-то я и не хочу, я этого боюсь", - озабочен­но говорит клиентка. Мы с Любой подробно анализируем все варианты пагубных последствий её тяги к "гадостям". Я не пу­гаю её, я говорю, что помню себя в её возрасте, когда те же самые вещи мне казались интересными, но было страшно. Мы пытаемся с ней представить, к каким неприятностям всё это может привести её и членов её организации. К примеру, могут поставить в милиции на учёт, она знает, что это такое; могут оштрафовать маму, и у мамы останется на свою дочку меньше Денег. Результатом системного анализа оказывается мысль, что вместо гадостей надо найти что-нибудь не менее интересное, заместительным интересом у маленькой Любы оказывается нечто, связанное с театром и сценой, и мы сразу же начинаем перебирать кружки и секции такого содержания....

Уходят они вместе с мамашей, оказавшейся уборщицей школы, которая на прощанье произносит: "Никак не уследить ней и не справиться..., всю помаду и лак для ногтей у меня  израсходовала".

"Ладно, идём, идём..., ты слишком много ерунды гово­ришь", - выпроваживает её маленькая Люба тонким, властным голоском.

"Хорошо, дамы, постарайтесь не воевать и приходите ещё", - напутствую я их на прощанье.

"У мамаши много проблем с характером, я ещё с ней noработаю", - сообщает Эль.

"Да, она органик какой-то, такая ригидная", - поддерживает Энн.

Чувствую, что мне тоже надо высказаться: "Её главная трудность в том, что дочь намного умнее её".

Детей и подростков с родителями к нам регулярно по­ставляет регистратура Центра - это небольшая каморка, где вакансию регистратора всё время занимают разные люди. Случай с Любой, пожалуй, один из немногих, где я был относительно успешен, а Эль потерпел фиаско. Впрочем, сам Эль так не считает "Клиент должен хотеть работать, сколько бы ему ни было лет", - снова постулирует Эль, - "без взаимного сотрудничества невозможен положительный результат, к тому же, за те копейки, которые нам платят за работу, я не намерен расстилаться перед ними и обольщать кого бы-то, ни было. Пришли к психотерапевту - будьте любезны: обнаружьте готовность", - развивает он свою мысль. Мы с Энн принуждены согласиться.

Обычно подростки охотно идут на все предложения Эля "поработать с проблемой". Они сразу же "визуализируют" свои трудности: объясняют, в форме каких фигур, красок, цветов или картин они видят" свои страхи, тревогу, неуверенность агрессивность. "Ты хочешь, чтобы было тревоги поменьше или она совсем исчезла?" - спрашивает психотерапевт, и какой-нибудь 11-летний джентльмен объясняет, что, хотя тревожность ему и мешает, он не хочет, чтобы она исчезла совсем: "Пусть чуть тревоги останется, а то я стану тупым".

"Вот, видите", - обращается к нам Эль, - "дети всё объяс няют чётко. И психологические упражнения делают быстро. А со взрослыми намучаешься: ему предлагаешь представить или почувствовать, а он начинает думать... Кому они нужны твои мысли, они и тебе-то самому не нужны, - ворчит космоэнергетометапсихотерапевт, не глядя на присутствующего родителя (обычно, это мамаши), безоговорочно принимающее на свой счёт все претензии Эля, который работает чётко, уверенно и досконально.

Проведение его методик нередко занимает по два часа на подростка. В середине такого сеанса он позволяет себе один раз выйти, чтобы выкурить сигарету, а клиент в это вре­мя не прерывает работы, перемешивая в углу комнаты воображаемые положительные и отрицательные субстанции, ко­торые он под руководством психотерапевта только что выда­вил из своего организма. "Ну что, всё сделал?" - возвращает­ся накурившийся Эль, - "легче стало?" "Да, легче..., сделал всё, как Вы сказали", - отвечает клиент.

"Так, теперь скажи, у тебя осталось чувство неуверен­ности?"

"Нет", - следует ответ.

"И сколько времени неуверенность не появится?"

"Дня... три...", - тянет подросток.

"Хорошо," - Эль деловито предлагает продолжить мыс­ленное упражнение с воображаемыми цветом и звуком, что­бы неуверенность исчезла на неделю, месяц, год и - если клиент согласен - навсегда.

"А хочешь ли ты, чтобы место неуверенности постоянно занимало чувство уверенности?" - и, когда клиент согласен, то добавляется ещё одно мысленное упражнение. Потом, осо­бым движением рук слегка надавливая подростка в область плеча или локтя, Эль "фиксирует" достигнутый эффект. В зак­лючение, они немного беседуют о том, что нужно предупре­дить, то есть профилактировать возможный переход от выра­ботанного чувства уверенности в самоуверенность. "Это тоже не нужное чувство - самоуверенность, от него возникают дру­гие проблемы..., при появлении этого чувства человек может вступить в полосу ошибок".

Согласно положению Центра, при беседах ("манипуля­циях") специалистов с подростками и детьми должны присут­ствовать родители, и даже требуется их согласие на психоте­рапевтические приёмы. Вначале, не понимая сути, они согласны на всё, и уже потом многие из них с тихим восхищением и подобострастием произносят в адрес Эля: "Вы просто маг какой-то"… "Не просто какой-то, а реальный, у меня есть свидельство-сертификат Мага", - вразумляет их Эль.

Психиатр Энн тоже пыталась предпринять подражательные усилия, насмотревшись и наслушавшись Эля. Увидев, насколько это жалко, я прямо в лоб сообщил ей об этом. Пытаясь предотвратить её агрессию в мой адрес, я тут же добавил: "Не набрасывайтесь на меня бездумно, я во много раз хуже Вас". "Я давно это знаю", - сухо подтвердила Энн.

Эль успокоил нас: "Всё это очень просто, и вы это умеете Вы должны лишь осознать, что умеете это. Для начала, давайте потренируемся друг на друге".

И мы, используя психологические "техники" Эля, пере ходим к решению личных проблем методами взаимного воз действия друг на друга. У Энн преувеличенный комплекс вины и заниженная самооценка, такой она родилась. Эль работав с ней в моём присутствии, и через двадцать минут Энн уведомляет нас, что ей полегчало... Меня Эль представляет как неподъёмную массу неотреагированной агрессивности, злобы, обиды и разного вида недовольств, с элементами бреда.... Я согласен с ним, в общем, хотя имею о себе более раз мытое представление.

"А ты с вредными привычками работаешь?" - спрашиваю Эля.

"Конечно, это самая лёгкая проблема. Я, к примеру, сам полностью отказался от спиртного, даже в малых дозах, уже полгода в рот - ни капли", - сообщает Эль.

"Впечатляет. А курить ты сможешь бросить? Я, к примеру, уже двадцать пять лет не курю, а до этого двадцать лет курил", - провоцирую я Эля.

"Могу бросить, но не хочу, для меня это не проблема..., к тому же, мне нравится курить", - объявляет Эль.

"Ловко, тебя ничем не взять", - заключаю я.

Динамичная неопределённость работы Центра иногда принимает, вдруг, некую форму "структурированности" (это термин любит использовать жульническое бюрократическое сословие), когда из какой-то вышепристроенной структуры сваливаются вниз шальные идеи и рекомендации.

Такого рода "дурь" однажды залетела в Центр от Beрховодящей Крыши, приняв форму предписания организовать "психологический тренинг для подростков". У наших административных дам Центра мысль сразу же закруглилась вокруг меня, поскольку Эль со своими запатентованными методиками был и так всем нужен, всегда востребован и постоянно занят, а мы с Энн, как психиатры, оказывались не совсем дел и зависли в статусе "непонятно для чего"...

"Я тренинг проводить не умею", - сообщила мне Энн.

"Прекрасно! Объединим наш общий багаж неумения, займёмся этим вдвоём", - предложил я.

"У Вас получится, Вы же психиатр, всё знаете... Возьмите к себе в ко-ассистенты доктора Энн, быстренько напишите концепцию тренинга и со следующей недели приступайте", - приободрила нас директорша, у которой в последнее время было столько проблем, и вдобавок начальство заподозрило её в наличии запаха пива в её кабинете в рабочее время.

Скажу прямо, директорша наша нравилась мне как ад­министратор и человек..., я имею в виду, человек женского пола. Поэтому, глядя на неё порой ещё и как психиатр, я глупо повторял, пытаясь отогнать рисуемую прогноз-перспективу: "Только не дурдом, только не дурдом"... Если б мы были вла­стны над тем, что предвидим...

Передо мной была поставлена задача: организовать пси­хологический тренинг для подростков и написать "под него программу". Я несколько опасался одного, чтобы не оказать­ся наедине с 7 - 8-ю подростками в закрытом тренинговом зале. Если во время приёма, где мы сидели втроём, да ещё присутствовал родитель, когда Эль работал с маленькими кли­ентами, мы были гарантированы от возможных жалоб, претен­зий и инсинуаций, то наедине с детьми..., в наше время..., с учётом американского опыта, где теперь детские воспитате­ли проводят занятия с детьми при полуоткрытых дверях.... Мало ли кому чего может померещиться?..

В общем, Энн как соучастник моего предстоящего тренингового действа была мне нужна. Её роль у психологов на­зывается ко-ассистент или ко-терапевт, так, кажется. В даль­нейшем, во время сеансов, Энн просто сидела около часа в одном из кресел рядом с подростками и спала, измученная непослушным медперсоналом сумасшедшего дома, где она за­нимала должность заведующей отделением.

"Концепцию" я соорудил, скопировав какие-то выкладки и рекомендации всемирно известных нервных личностей, вы­дающихся специалистов по выворачиванию из себя неизле­чимых болезненных комплексов, то есть всего того душевно­го мусора, который они ловко приписали всему остальному человечеству. Я не знал, как изловчиться, чтобы не озаглав­ливать своё скоропостижное произведение "Тренингом".

"Какой может быть среди подростков тренинг!? - с этими словами я вручил Балле Ароновне мой черновик. "Так положено, любое действие предваряется программой", - строго казала Бэлла Ароновна, - "оставьте, пожалуйста, думаю, к завтрашнему дню я успею ознакомиться".

На следующее утро Бэлла Ароновна встретила меня восторгами: "Вы знаете, я бы сказала, что это новое слово в психологии..., так свежо и такой стиль! Но у нас всё-таки принята иная организация материала, не такая, как у психиатров. Если Вы позволите, я немного поработаю над Вашей концепцией, кое-что подправлю?"

"Конечно, Бэлла Ароновна, я буду только благодарен".

Через несколько дней она вернула мне мой "труд", в котором не осталось почти ни одного слова из того, что я написал. Я подтвердил свой восторг в связи с её помощью и предложил присоединить к моей её фамилию как соавтора

"Нет, что Вы, ни в коем случае! Моя роль здесь более чем скромная..., только по должности".

Ну, что ж.., я сходил на кафедру психологии института который курировал наш Центр, и получил одобрение профессора кафедры психологии "моей" концепции "Тренинга". У профессора были седые усы, как у меня, но по возрасту, как мне показалось, он был намного моложе меня. Итак, "Концепция - программа тренинга для подростков", в которой не было ни одного моего слова, но соавторство Баллы Ароновны никак официально не определялось, получила одобрение на всех уровнях, и программу хвалили в Центре.

Через полгода "сверху" "вниз" спустили ещё одну инструкцию, в которой разъяснялось, что термин "Тренинг" не может быть употреблён в применении к детям и подросткам, следовательно, он был запрещён, и с данным человеческим "контингентом" возможно проводить только упражнения и занятия. Титульный лист в моей авторской программе срочно был изъят и заменён другим, с названием, соответствующим вброшенной инструкции. Всё остальное в моей программ никого не интересовало, и меня - в первую очередь. Всё равно придётся делать то, что получится.

Я к этому времени занят был подбором кадров для так называемой тренинговой группы, в мыслях же любое скопление людей (в том числе и высоконеприкасаемых) в количестве больше двух особей в одном месте меня подмывал обозначать непереводимо-понятным и таким близким словом - КОНТИНГЕНТ.

Из разных кабинетов направляли ко мне подростков 10 -13 лет, которые должны были подойти для меня и моей "Концепции", как считали специалисты, то есть тех, кто им надоел и с кем они не могли справиться. Кое-кого охотно уступа мне Эль, обычно сопровождая это рекомендацией-напутствием: "Раз не хочешь работать со мной, можешь идти к другому психотерапевту, в группу". Энн молча присутствовала при про­цедуре отбора.

При знакомстве с юными индивидами передо мной воз­никла проблема: кто из детей-подростков может быть вклю­чён в мою группу, а с кем я должен закончить общение здесь, в индивидуальном порядке (так и подмывало написать - "рас­правиться на месте". Но пока ещё наш язык недоразвился до такой непредвзятой ясности выражения, и я замотал его ка­вычками). Итак, типологический ряд отбора:

Продолжение см. здесь: http://www.narcom.ru/publ/info/804

		наверх
		Copyright © "НарКом" 1998-2024 E-mail: webmaster@narcom.ru Дизайн и поддержка сайта Петербургский сайт