НарКом - Традиционные установки сознания и социального поведения русских

Специфические особенности русской ментальности, показанные специалистом-филологом, преподавателем русского языка как иностранного, надеемся, будут интересны не только французам, которым автор адресует свою рабобту, но и нашим соотечественникам.

Понятно, что моральные и этические ценности не всегда совпадают в разных культурах. Например, известно, что русским несвойственны такие приоритеты французской цивилизации, как уважение мастерства, хозяйственности и богатства, а также услужливая благожелательность, улыбчивая любезность, вольнодумство, скептицизм, картезианство, любовь к здравому смыслу, фрондерство, гедонизм, откровенный индивидуализм, все общая приверженность к правилам хорошего тона и другие качества французской ментальности.

Даже не читая эту статью, можно заранее предположить, что француза в русских неприятно поразят их неулыбчивоать, недоверчивость по отношению к «чужим», непунктуальность, вспыльчивость, их негибкость и твердая убежденность в собственной правоте, манера есть не в строго определенные часы, а «как придется», отсутствие принятых в Европе «хороших манер» (например, за столом) и многое другое. Многие реалии российской жизни будут восприняты как противоречие «здравому смыслу» европейца, от чего может появиться даже чувство обиды и психологического дискомфорта.

С другой стороны, ведь и французам далеки и не всегда понятны многие важные для каждого русского вещи. Например, то, что в России важнейшей ценностью для личности является «ее социальная значимость»: русскому человеку очень важно знать, насколько его признают и уважают окружающие люди, способен ли он как-то влиять на ход дел. Французы к этому относятся гораздо спокойнее.

Для русских характерна ориентация на общественное мнение (мир, общество, государство, коллектив сотрудников), горячая жажда справедливости, приоритет эмоциональных ценностей перед материальными, взаимопомощь, беспечность (русское «авось», «небось» и «как-нибудь») и многое другое, о чем пойдет речь дальше. Таким образом, француз, привыкший решать проблему исходя из собственного мнения, будет сбит с толку, поскольку он не в состоянии уловить сложной паутины взаимоотношений в русском коллективе и того, почему они не всегда «стыкуются» с его решением. К тому же его неприятно поразят неритмичность и «авралы» в работе, частые «перекуры», а может вообще сложиться впечатление о том, что русские, эти обломовы, не хотят работать. Но это не всегда правда, а если и правда, то далеко не вся.

Согласно К.Г. Юнгу, «архетип— это коллективное бессознательное, это то общественное (нормы, представления, предрассудки, мифы), которое впечатано в сознание каждого индивида». Употребляя это слово, мы будем иметь в виду «ключ» к «коду» национального характера. Причем среди русских людей преобладает, по выражению К.Г. Юнга, «интуитивно-чувственный психологический тип», или, как он его еще называл, «интуитивно-этический интраверт».

Если говорить проще, то, по объяснению самого К.Г. Юнга, такому типу людей свойственны особые способности к предчувствию, развитая интуиция, особое чувственное восприятие жизни. Для них характерна сосредоточенность на внутренней (душевной, духовной) жизни. Ведь не случайно основополагающими понятиями для русских служат «душа» (с этим словом в русском языке найдется множество пословиц и поговорок), «правда» (в отличие от рассудочной «истины») и др.

Слово «совесть» как отдельная лексема отсутствует в европейских языках, поскольку переводится словом, производным от латинского consientia, что соответствует русскому слову «сознание». Исторически получилось так, что русские слова «совесть» и «сознание» переводятся на европейские языки одним и тем же словом, что говорит о размытости смысла и неразличении этих понятий. А ведь сознание и совесть для русского — вещи совершенно неравнозначные и неравноценные! Для русских важнейшее условие счастья — это чистая совесть, на которой не лежит камнем сознание вины перед кем-то, потому что «Совесть без зубов, а грызет». «Хоть мошна пуста, да совесть чиста», — говорят они себе в утешение, когда удалось преодолеть соблазн, не совершить дурного, даже потеряв что-то при этом.

Чувственное восприятие жизни русских объясняет, почему в них больше восточной иррациональности, чем западной рациональности, откуда идет их особая страстность. Эмоции у них чаще преобладают над разумом, а страсти — над материальными интересами. При решении трудного вопроса русский человек будет руководствоваться чаще «голосом сердца», а не рассудком. От него трудно требовать объективности, «разумности», спокойного подхода к делу и жесткой логики.

Экстремизм и максимализм выражается в типичном требовании: «все или ничего». Общеизвестен русский максимализм и экстремизм, который в его крайней форме выражен в стихотворении А.К. Толстого:

Эта склонность к экстремизму в характере русских объясняет, почему столь многие события в истории России проявлялись в гиперболической форме, были столь грандиозны по замыслу: например, действия Петра Великого, построившего за несколько лет столичный город на болоте; фанатичное принятие и проведение идей марксизма; наивный энтузиазм и шпиономания при Сталине; сейчас — бессовестное выпячивание своего богатства «новыми русскими» и т.п.

Чувственное восприятие жизни у русских выражается и в том, что они нуждаются в близких контактах, во взаимопонимании, эмоционально зависят от своего окружения. При этом в России нет личного и семейного изоляционизма, зато есть «чувство локтя», привычка к публичности, ощущению себя среди «своих».

К числу свойств русского народа принадлежит и чуткое восприятие чужих душевных состояний. Отсюда живое общение даже мало знакомых людей друг с другом, легкость завязывания знакомства: через час людям кажется, что они знали друг друга чуть не всю жизнь. Показательно, что англичане, американцы и французы не понимают речи собеседника при малейшей ошибке в произношении, потому что их внимание сосредоточено на внешней стороне речи, на ее звуках. Русский человек, наоборот, обыкновенно понимает собеседника даже при очень плохом произношении: его внимание направлено на внутренний смысл речи, который он интуитивно улавливает. Поэтому русский язык комфортно изучать в России: никто не станет раздражаться от неправильной речи, окружающие будут стараться понимать даже то, что вы не можете выразить.

Русским нелегко переносить сенсорный голод, отсутствие впечатлений и близких отношений между людьми. Не менее тягостна и даже ненавистна им повседневная рутина, излишняя размеренность, «мелочность», т.е. то, что западный человек, напротив, считает нормой и основой жизни.

Многими отмечается, что в отношениях с другими людьми русские как-то по-детски доверчивы, тут же признают положительные свойства любой новизны, новой идеи, новых форм и стараются перенять все новое, легко подчиняясь моде, авторитету сильного, волевого человека.

Для западных людей характерно вербалыю-логическое, а для русских — образное, интуитивное мышление. Западный человек действует по своей воле и рассудку, у него гораздо меньше развита «обратная» связь с собеседником, он не делает усилий углубиться в смысл беседы: он слышит только то, что было сказано, не пытаясь домыслить услышанное.

У русского же сначала работает воображение и интуиция, а уже потом воля и ум. Русский человек более многослоен, у него развита способность понимать подтекст сказанного, отношение говорящего, его тайные замыслы и пр. Отсюда идет широко распространенное мнение, будто «западные» люди как бы проще, что они более «прямые» и открытые, чем русские, потому что логично рассуждают и выражают только то, что думают. Более того, иногда выражается даже мысль о «неискренности» и «лживости» русских. Надо сказать, что «открытость» и «прямота» совсем иначе понимаются самими русскими. Добавим, что иногда европеец может стыдиться и даже пугаться чужой искренности, совести и доброты как «глупости» или желания «навесить на него» свои проблемы. А русский прежде всего ждет от другого человека именно доброты, совестливости и искренности.

Другое дело, что для них тяжело перенести свои предчувствия и эмоции в рациональную форму конкретных решений. Они долго, сложно и глубоко думают над серьезными вопросами бытия. Но это совсем не значит, что долгие раздумья приведут их к определенным решениям или решительным переменам в жизни. Способность мобилизовать себя для конкретной деятельности у них не развита, находится «на уровне ребенка». Поэтому любая критическая ситуация, когда нужно собрать волю, проявить самостоятельность, может вызвать у русского «детские реакции».

В такой ситуации он более всего склонен обратиться «к старшему» — к «умному человеку», начальнику, государству. Поэтому в его сознании доминирует желание «жить в сильном государстве», которое защитило бы его интересы или, в крайнем случае, заставило бы его самого собраться для выживания.

На этой ментальной особенности русских построены, например, сюжеты пьес А. Чехова. Французы, например, часто указывают на трудность в восприятии содержания этих пьес: по их мнению, в течение нескольких часов герои пьесы неимоверно страдают, много говорят, пытаются найти выход из неприятной ситуации, в кульминации пьесы — обязательный скандал. В конце концов, герой доведен до истерики и все зрители ждут развязки. Но нет, увы! Все остается по-прежнему.

Примерно так ведут себя герои в известном фильме Н. Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино». Казалось бы, в конце фильма всем ясно, что герой не может дальше продолжать двойную жизнь во лжи и обмане, он не в силах пережить унижение и готов покончить с собой... Самоубийство не получилось, герой затихает и бессильно смиряется: «Ничего нельзя изменить в этой жизни, не стоит и пытаться».

По такой схеме живет очень много людей в России. В сложных ситуациях русский человек импульсивен, он может сам донести себя до отчаяния и истерики, но ему трудно решиться на что-то окончательно. При угрозе конфликта он предпочитает не бороться, а уступить. Для него гораздо важнее сохранить «нормальные» отношения с окружающими людьми, чем вступать с ними в конфликт, даже если при этом страдает справедливость, столь важная для него.

К характеристике русского архетипа К.Г. Юнгом («интуитивно-этический интраверт») следовало бы добавить еще одно общепризнанное качество русских, а именно противоречивость. Многие русские философы и историки обращали на это качество пристальное внимание, объясняя его, во-первых, положением России между Западом и Востоком, а во-вторых, тем, что в русской душе соединилось христианство с особенностями языческого мироощущения, которое так и не изжито до сих пор. Можно назвать и третью причину такой противоречивости — это сама русская история с ее вечным конфликтом между государственным могуществом и инстинктом свободолюбия народа.

Далее следует остановиться на жестоком, но справедливом постулате: трудно отрицать постепенное разрушение, деформацию традиционного русского архетипа. Так, советская система усилила внешнюю противоречивость русских и способствовала этому разрушению. Выше мы уже говорили о том, как жестоко русский характер деформировался под влиянием «квартирного вопроса». А ведь это только один из аспектов действительности, были и многие другие.

Система советской жизни воздействовала на черты русского характера разрушительно, и всегда в худшую сторону. Как точно отметил А. Солженицын в книге «Россия в обвале», «советский режим способствовал всегда подъему и успеху худших личностей» и, добавим, уничтожению лучших. Например, взамен традиционных моральных принципов в сознание людей насильно вбивались идеологические постулаты: «Кто не с нами — тот против нас», значит, он — враг народа; «Отдать свою жизнь во имя коммунизма» — это подвиг, а «В жизни всегда есть место подвигу!» и т.п. Вот почему в 20-е годы стал возможен такой чудовищный случай в глухой сибирской деревне, когда юный пионер по имени Павлик Морозов донес на своего отца, что он прячет хлеб от колхоза. Семья маленького предателя осталась без хлеба, а несчастный мальчик был в отместку убит. Пропаганда сделала его национальным героем: его именем называли пионерские отряды, корабли, улицы и т.п. О моральной стороне дела тогда редко кто задумывался...

Сама социальная структура советского общества также деформировала русских людей. Особенно негативно повлиял новый постулат приоритета рабочего класса в обществе, вторым (менее важным идеологически) классом было объявлено крестьянство. А вот для интеллигенции в этой структуре нашлось место только «прослойки», как в пироге, — тонкая прослойка варенья между двумя пышными лепешками, в общем — очень скромное место. Интересами «прослойки» можно было и пренебречь: оплата труда и условия жизни у интеллигенции были на порядок ниже, чем у рабочего класса. Фраза «Я — из рабочих!» пролетариями произносилась гордо. В бытовой жизни к людям с интеллигентной внешностью можно обратиться снисходительно: «Эй, шляпа!» (это о не очень сообразительном, рассеянном человеке). О мягком человеке могли сказать, что он «гнилая интеллигенция», «А еще очки надел! Надень вторые!». К потомственным интеллигентам относились не только свысока, но и с подозрением, словно ожидая от них досадных сюрпризов. Униженное положение людей умственного труда неминуемо толкало их на конформизм, услужливость и изворотливость, демонстрацию собственной лояльности, которая в силу привычки иногда становилась личной убежденностью. Это объясняет, например, почему писатели так ополчились в свое время на А. Солженицына: они оказались не в силах простить ему внутренней свободы духа и попытались при этом «выслужиться» перед своим начальством.

Совершенно разрушительно на моральные устои общества действовала «номенклатура». На практике она обозначала наличие особой системы распределения внутри узкого круга «прикормленных» начальников, которые держались друг за друга, образуя цепь круговой поруки. Но было бы еще полбеды, если б речь шла только об ограниченной группе лиц. В конечном итоге произошло смыкание в круговой поруке номенклатуры с криминальными элементами (группировками), ведь у них одни и те же принципы: одни стоят над законом, а другие — вне закона, и тем и другим «законы не писаны». Практика круговой поруки была подхвачена массами на бытовом уровне, породила «приписки» (завышенные цифры в отчетах), воровство, когда с работы каждый «нес» (т.е. тащил в дом) все, что могло пригодиться (отсюда слово «несуны»). Это усилило скрытность россиян, недоверчивость к любой власти, цинизм.

На моральном здоровье россиян отрицательно отразился также уникальный, единственный в своем роде опыт массового заключения граждан в лагеря (ГУЛАГ). Это дало массу людей с искалеченными судьбами и здоровьем (в том числе и психическим), приучило их к неизбежности лгать и притворяться, породило особый язык, фольклор, анекдоты, своеобразную литературу, даже музыку, песни (сейчас этот песенный жанр манерно называется «русский шансон» — с «французским» произношением в нос) и проч. У целого поколения людей выработалось особое качество — «страх на генетическом уровне». А это, в свою очередь, сформировало новую логику в поведении: «как бы чего не вышло» — лучше ничего не делать. Молодежь, которая стала новым социальным лидером после краха СССР, получила от старших сограждан название — первое «поколение непоротых» (т.е. не битых), и поэтому лишенных «страха на генетическом уровне»: они не боятся ничего, потому более динамичны и успешны в любых действиях.

Кажется, что сильнее всего русский характер деформировала сама двойственность и лицемерие советской жизни: это колоссальный разрыв между правящей элитой и народом; жесткое вмешательство государства в личную жизнь — и открытое беззаконие; агрессивная государственная пропаганда — и полное равнодушие народа к политике; тотальный государственный атеизм — и скрытая религиозность; официальная мания гигантизма — и жалкий быт бедных людей с очередями, «доставанием» самого необходимого, с поисками «левых» доходов, с «блатом» и мелким жульничеством «несунов», которые тащат с работы домой все, что может пригодиться. А главная двойственность советской жизни состояла в инстинктивном желании рядового человека любым способом отделить свою личную жизнь от общественной. Поэтому в общественных местах россиянин обычно внешне был хмур, неприветлив, строг, деловит, насторожен и равнодушен. Он внешне демонстрировал свою лояльность, трудовой энтузиазм и т.п., а в тесном кругу «среди своих» мог стать неузнаваемым: улыбчивым, сердечным, сентиментальным, открытым, критически воспринимающим все происходящее и т.д. Внешне это еще больше усиливало свойственную русским противоречивость их характера.

Иностранцы, не утруждающие себя желанием заглянуть поглубже в российскую жизнь и понять причины такой непоследовательности в поведении одного и того же человека в разных ситуациях, сделали расхожим штампом идею «двойственности», «дихотомии», загадочности и даже лицемерия и лживости русских. Неудивительно, что к описанию русского характера так подходит образ крутых «русских горок» — с их взлетами, падениями и неожиданными поворотами. Ибо в русском человеке можно найти практически все: склонность к национализму — и открытость всем культурам и новым идеям; жестокость — и необыкновенную жалостливость; способность причинять страдания — и умение глубоко сострадать чужой боли; привычку повиноваться, уважение к власти — и вольнолюбие, удальство, вплоть до анархизма; умение самозабвенно трудиться, забыв обо всем не свете, — и расслабленность, пассивность, лень, желание посозерцать, перекурить, «посидеть в компании» и в рабочее время «излить душу» друг другу...

Все эти качества характера, которые можно найти и в европейцах (но там они как бы «смазаны» и скрыты «корсетом» цивилизации, правилами этикета).

Результаты этнопсихологических исследований подтверждают, что в сознании русских сегодня сталкиваются противоречивые установки и стереотипы поведения. Так, на основании опроса 305 человек, проведенного учеными в нескольких крупных городах России, были выявлены основные типы поведенческих ориентации:

1. на коллективизм (гостеприимство, взаимопомощь, щедрость, доверчивость);

2. на духовные ценности (справедливость, совесть, правдивость, талантливость);

3. на власть (чинопочитание, сотворение кумиров, управляемость и т.д.);

4. на лучшее будущее (надежда на «авось», безответственность, беспечность, непрактичность, неуверенность в себе и т.д.);

5. на быстрое решение жизненных проблем (привычка к авралу, удальство, высокая трудоспособность, героизм и т.д.).

Рассмотрим более подробно некоторые установки в сознании русских.

В научной литературе выделяются три типа социальных установок в поведении любого человека:

3) «быть другим, не таким, как все остальные».

Каждая такая установка определяет поведение человека и его ценностные ориентации в жизни.

Первая установка, желание «быть как все», «быть вместе со всеми» выражается в рассуждениях типа: «Мы — народ». Ее ценность в том, что она служит сохранению культурных традиций и взаимопониманию между людьми. Она проявляется в традиционных обществах, когда поведение человека зависит не столько от его личности, сколько от традиций, общепринятых стереотипов поведения, религиозных предписаний или идеологических формул.

Установка «быть личностью» проявляется в желании человека реализовать себя, ощущать свою неповторимую индивидуальность, самоценность, быть свободными. Она преобладает в Европе, которая пережила Ренессанс с идеями уникальности каждого человека. Гипертрофированное стремление к этой установке превратило мир в огромный дом, где жители разобщены и никому нет дела до ближнего.

Установка «быть не таким, как все» выражается в желании стать отдельной личностью, быть оригинальным и ярким, непохожим на других, выйти за пределы унылого однообразия жизни. Часто она характерна для молодежи, для людей маргинального типа и артистической среды.

В любом обществе у каждого человека одновременно сосуществуют все три установки, которые могут проявляться в зависимости от обстоятельств жизни и темперамента. Однако в культурном архетипе каждого этноса более или менее выразительно доминирует одна из них.

В архетипе поведения русского человека доминирует потребность «быть как все», действовать вместе и сообща. Россия не переживала Ренессанса, идея неповторимости каждого человека не привлекла к себе особого внимания в русской культуре. Гораздо чаще среди русских было стремление «жить как все», «не выделяться». И не случайно, что в ответе на вопрос «что для вас самое главное в жизни?» русские отвечают: «равенство возможностей для каждого человека» (72,3%). И еще: «жить как все гораздо лучше, чем выделяться среди других» (64,7%). А вот «стать яркой индивидуальностью, «не быть как все» предпочитает только 31,9% русских.

Это можно оценивать положительно как бессознательный демократизм, в чем мы могли убедиться, наблюдая образ жизни русских и поведение в быту (см. § 1). Однако надо признать и то, что такая установка часто мешает русскому стать «личностью». Групповая сплоченность как бы снимает проблему индивидуальной инициативы и ответственности. Как правило, это задавлено в россиянах еще с детства с помощью «воспитания в коллективе»: несколько поколений россиян прошли через муштру в школе, через пионерскую и комсомольскую организацию с их железной дисциплиной и приоритетом общественных ценностей. Таким коллективным воспитанием в подсознание каждого россиянина вбито: «все — как один, один — как все»,«не высовывайся, а то будет хуже». Индивидуальная инициатива уже с детства «задавлена» групповой сплоченностью.

Растворение личности в коллективе, с одной стороны, порождает «чувство локтя» и морального комфорта. Хорошо, когда ты — не один, в беде тебе не дадут пропасть, «на миру и смерть красна». Но, с другой стороны, такая модель порождает и безответственность за свое поведение, за свой выбор и участие в чем-то. На практике это часто ведет к агрессии коллектива по отношению к людям с яркой индивидуальностью, не похожих на других — по внешности, по типу поведения или образу мыслей.

Современная жизнь в России благоприятна для людей энергичных и инициативных, т.е. для тех, кто при плановой советской системе занимался так называемой теневой экономикой и был тогда вне закона. Теперь эти бизнесмены вызывают глухую неприязнь основной массы населения, особенно старшего поколения. При этом средний россиянин прекрасно понимает: чтобы добиться сегодня успеха, нужно рисковать, ломать себя и прежние стереотипы и установки. А вот на это готов далеко не каждый и, как мы теперь понимаем, совсем не от лени. Ломать свой национальный архетип — может быть, самое сложное в жизни.

Желание «быть как все» и не выделяться на общем фоне ведет к тому, что в своей деятельности люди обычно предпочитают традиционные, а не новаторские формы. При этом чаще используются привычные, экстенсивные формы хозяйствования, а у людей развивается консервативный синдром. Выражается он, например, в том, что русские не любят разрушать свой привычный уклад жизни: для них становится драмой необходимость поменять место работы, развестись с ненавистной женой, сделать крупный ремонт в квартире или поменять место жительства. Недаром русские считают, что два переезда равны одному пожару. Им легче перетерпеть некоторые неудобства, чем радикально что-то менять и потом долго привыкать к новшествам. Отсюда же и народная мудрость: «Худой мир лучше доброй ссоры».

Особенно неприятные результаты дает такая установка в условиях негативных демографических процессов в современной России — увеличении безработицы. Казалось бы, условия политической и экономической нестабильности должны подстегивать человека, заставлять его действовать, быть активным, искать любую работу, чтобы выжить. Потеря работы влечет за собой стресс, неуверенность в себе, болезни, деформацию личности, распад семьи и другие беды. Однако социологические исследования показывают, что часто безработные россияне (особенно мужчины) отказываются обучаться другой профессии даже при отсутствии вакансий на рынке труда, обрекая себя и свои семьи на страдания. И причинами этого положения являются вовсе не глупость, лень или мифическая «обломовщина», а все тот же консервативный синдром, изначально присущий русскому архетипу и еще больше укоренившийся в советский период.

Так, во-первых, всех россиян учили с детства выбирать себе профессию на всю жизнь, даже если она не соответствует твоему характеру и способностям. Человек боялся сменить работу, опасаясь, что на новом месте ему будет еще хуже.

Во-вторых, каждому вдалбливалась в сознание мысль, что государство на бесплатное образование и профессиональное обучение человека затратило огромные средства, поэтому каждый человек живет в неоплатном долгу перед ним. Таким образом государство боролось с текучестью кадров, а это еще больше привязывало законопослушного гражданина к его рабочему месту.

В-третьих, советское государство гарантировало своим гражданам рабочие места. Однако во главу угла при этом ставились интересы государства, а не человека. План предусматривал развитие тех или иных отраслей, создание рабочих мест, количество специалистов по тем или иным профессиям и т.п. Человек становился винтиком в тоталитарном государстве с его патерналистской системой. И большинство населения это устраивало, поскольку создавало иллюзию стабильности и уверенности в завтрашнем дне, что вполне соответствовало консервативному архетипу россиян.

Люди с детства привыкали к положению иждивенцев и привычно рассчитывали на то, что государство обязано им помогать. Они разучились надеяться на себя, на свои силы и возможности. Консервативный синдром ухудшает и без того нелегкое положение многих россиян.

К чему еще на практике приводит такой синдром? Постоянное стремление «быть как все» у русского приводит к тому, что духовные потребности и моральные императивы могут замещаться внешними стандартами поведения или идеологическими установками. Для человека становится более важным общественное мнение («А что скажут люди?»), чем внутренний контроль и чувство личной ответственности.

Логично, что при такой установке люди могут предпочесть переложить ответственность за свои действия и поступки, за свою судьбу на кого-то другого. Это могут быть близкие люди, члены семьи, родители, виноватые в том, что у человека не сложилась судьба. Еще удобнее обвинить в своих бедах общество, которое лишило его чего-то, недодало, обошло вниманием. А еще проще обвинить в этих бедах государство и затем требовать от него помощи, возмещения утраты.

Конечно, все это порождает бездумность и безответственность людей. Отсюда в России так много инфантильных мужчин и брошенных детей. На бытовом уровне в России это к тому же традиционно выливалась еще и в антисемитизм, а сейчас — «антикавказский» синдром.

Поясним, о чем речь. В последние годы в России все шире проявляются националистические, расистские, а то и фашистские настроения, особенно в молодежной среде, которая уже не знает прививаемых в советское время понятий «интернациональная дружба» и проч.

В советское время большинство мелких торговцев овощами и фруктами на рынках крупных городов России были выходцами с Кавказа и Средней Азии. В коллективном сознании образ кавказца (на бытовом уровне) уже тогда был связан с умением обхитрить доверчивого русского человека. Распад СССР, вызвавший массу беженцев из южных республик в крупные города России, расширение криминальной сети, в которой растет число представителей кавказского региона, притеснения русских в новых независимых республиках, наконец, военные действия в Чечне — все эти факторы в значительной мере способствуют подъему русского национализма.

На языковом уровне словом «черные» современный россиянин называет отнюдь не африканцев, а выходцев с Кавказа (чеченцы, азербайджанцы, грузины, дагестанцы и проч.). Грубое слово «чурки», с тем же презрительным оттенком, означает выходцев из бывших среднеазиатских республик (узбеки, казахи, монголы, киргизы и проч.). Любопытно, что по отношению к татарам, с которыми тесно связана вся история России, подобной неприязни не наблюдается, несмотря на их обилие в крупных городах. Поразительно, но самый «мусульманский» город в России — это Москва (10% населения — мусульмане), и к татарам здесь относятся спокойно и уважительно.

Попытки «найти виноватого», структурированные в русском архетипе, не могут не вызывать озабоченности. Так, установка русского архетипа «быть как все», «быть вместе со всеми» на практике порождает определенные проблемы для самих же русских. Но, с другой стороны, такая растворенность русского человека в социуме не лишена своеобразной теплоты и притягательности. И на это тоже не стоит закрывать глаза. Благодаря ей у человека возникает чувство общности с другими людьми, чувство безопасности и стабильности, доверия к людям, ощущение «братства» и более того — душевного комфорта, счастья и даже эйфории. Подсознательно это выражается в логике: «Я не один. Значит я не пропаду, значит мне всегда помогут. Среди "своих " мне не страшно одиночество и другие беды».

В отношениях с окружающими русский человек крайне нуждается в близких контактах, во взаимопонимании, он эмоционально зависит от своего окружения. Он стремится прежде всего к эмоциональной вовлеченности в отношения с людьми. Для русского самое тяжелое наказание — это сенсорный голод, отсутствие эмоций и впечатлений, особых отношений с людьми. Недаром всеми отмечается, как трудно и мучительно происходит процесс адаптации русского человека на Западе, независимо от материальных условий его жизни. Этим он отличается от представителей других наций. Выпадая из теплого кокона сложившейся «коллективной» жизни, русский за границей чувствует себя как ребенок, потерявший в толпе свою мать. Вот суть русской ностальгии! Это не просто тоска «по березкам», самоварам и прочим штампам. Это подавленность от незнакомого ранее чувства одиночества, потерянность в огромном чужом мире, ощущение своей оторванности от какой-то большой семьи.

Общая установка «быть как все» связана с таким представлением об устройстве мира, когда личность человека важна не сама по себе (как у европейцев), а является частью целого— общества. Каждый человек выражает и осуществляет это целое. Причем в соотношении личность (часть) и общество (целое) приоритет, конечно, остается на стороне целого. Личность человека (как фрагмент целого) интересна не сама по себе, а тем, каким образом она функционирует в составе целого, т.е. в обществе. Такая установка русского архетипа исключает индивидуализм, одиночество, самоизоляцию, замкнутость, порицает эгоизм и сосредоточенность на себе, столь характерные для европейского общества.

В поведенческом плане желание «быть как все» часто выглядит как желание «быть не хуже других». Такая логика может толкать человека на вполне невинные действия, например, тщеславное стремление быть одетым не хуже других, даже если это наносит ощутимую брешь в семейном бюджете: «Шапка три рубля, зато набекрень», «На брюхе шелк, а в брюхе — щелк!». Ничего, что куплено на последние деньги, ничего, что голоден, зато «смотрюсь не хуже других». Отсюда же русская поговорка: «По одежке встречают, по уму провожают». Она объясняет, почему русские так много внимания уделяют одежде и атрибутам успеха (часы, украшения, машины и т.п.), почему русские так удивляются, увидев, что во Франции, например, принято скрывать свое богатство, и богатые люди предпочитают одеваться неярко и скромно, там дурной тон быть вычурным, поэтому люди предпочитают ездить на скромненьких малолитражках, а не на «Мерседесах».

Французские «крылатые» фразы типа «Счастье возможно только вдали от людских глаз» или «Самый большой секрет счастья — это когда тебе хорошо наедине с собой» (Pour vivre heureux, vivons cache, Florian, Faibles; Le plus grande secret du bonheur, eest detre bien avec soi, Fontenelle) для русского сознания остаются непонятными, если не абсурдными. На взгляд русского эти «мудрости» говорят, скорее, не о скромности, а об индивидуализме французов.

Однако чаще эта установка не так уж невинна, потому что порождает зависть, недоброжелательство к тому, «кто высунулся», кто разбогател и стал «выше». Такой поворот событий может деформировать отношения даже между старыми друзьями. О тех, кто быстро преуспел, у русских есть множество презрительных поговорок: «Из грязи, да в князи», «Шишка на ровном месте», «Из молодых, да ранних— петухом кричит», «Залез в богатство, забыл и братство» и др. А вот одобрительных высказываний, пожалуй, и не найдешь.

С другой стороны, та же установка рождает и позитивные качества: умение сострадать, желание помочь тем, кто опустился «ниже», стал жить «хуже других» и попал в трудную ситуацию. Живя среди русских, вы можете быть тронуты до слез, наблюдая, как искренне и деятельно помогают человеку, который вдруг тяжело заболел или пережил стресс. Помощь оказывают не только близкие родственники и друзья, что естественно, но и коллеги по работе, соседи, до сих пор не обращавшие внимания на этого человека.

Привычка совместно переживать чье-то горе, желание помочь, сострадание, сочувствие к чужой физической или душевной боли, желание поделиться с таким человеком и отдать ему чуть ли не последнее — это тоже качества русского архетипа. Русская поговорка характеризует щедрого человека словами: «Он готов отдать свою последнюю рубаху». К сожалению, надо уточнить: такой человек действительно не задумываясь отдаст свою последнюю рубаху. Но не всегда и не каждому, а предпочтительно тому, у кого случилась беда. В таком случае установка «быть как все» толкает его на активные действия, интуитивное желание помочь человеку в беде — подняться до уровня, чтобы он стал «как все» и «не хуже других». Недаром говорят, что самые лучшие качества русских проявляются в экстремальных ситуациях, в горе.

Итак, мы рассмотрели, как реализуется установка «быть как все» в традиционном русском архетипе. В последние 10—15 лет с крахом советской системы в российском обществе наблюдается деформация социальных отношений, кризис государственной власти и идеологии, банкротство идей, которые когда-то связывали общество в единое целое. Изменилась и система моральных ценностей, стандарты и образ жизни. Понятно, что в условиях постсоветской системы россиянину гораздо труднее реализовать привычную установку «быть как все». А это порождает в людях моральный дискомфорт и депрессивное состояние или же наоборот — может усилить их деструктивную активность.

Рассмотрим и другие ментальные особенности русских.

«Пока жареный петух не клюнет, мужик не перекрестится»

Говоря о психологической особенности русского архетипа, нельзя не сказать о таком его качестве, как фатализм, пассивно-созерцательное отношение к миру. Прежде чем взяться за дело, русский человек должен поразмышлять о нем.

На Западе говорят: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня», что указывает на практический склад людей, на их стремление обязательно добиться результата, и как можно скорее. А в России говорят иначе: «Утро вечера мудренее», что означает: «Не стоит торопиться с принятием решения. Кто знает, как завтра повернутся обстоятельства?» Можно говорить о русской осторожности как результате негативного жизненного опыта. Отсюда и народная мудрость: «Наперед не загадывай!».

Фатализм русских связан с тем. что для них большое значение имеет понятие «судьба». Аналогичное понятие есть и во французском языке, но здесь оно не столь глубинно, не так существенно. В частности, задайте вопрос обычному французу, верит ли он в свою судьбу? Стоит ли вообще пытаться повернуть судьбу желательным для себя образом? И часто человек, выросший в европейских традициях, выразит полную уверенность: да, конечно, в жизни можно и нужно добиваться намеченной цели. Все в жизни можно предвидеть, устроить, организовать, решить проблему и устранить неприятности. Конечно, при одном условии: не нужно сидеть сложа руки, надо действовать, и действовать активно, тогда ты непременно достигнешь своей цели.

Русский же только грустно улыбнется над этой наивной уверенностью. Он-то на опыте многих поколений его предков убедился в том, что многое предопределено в его жизни, многое произойдет независимо от его воли и желания, что бы он ни предпринимал. Отсюда надежда на чудо и счастливую неожиданность, вера в сказочные сюрпризы (когда все проблемы разрешатся как бы сами собою), отсюда и доверие к сильным людям (лидерам), способным изменить обстоятельства. И отсюда же его безропотность и смирение, когда в жизни случаются непредвиденные удары. «Ничего», « Чему быть— того не миновать», « Что ж, такова моя судьба», — говорит себе русский и не спорит с нею.

Через суровость климата, через все хозяйственные трудности и лишения, через все военные и исторические испытания русские идут своим путем и справляются со всем этим благодаря своей выносливости. Смирение и выносливость — яркие качества русского характера, издавна удивляющие иноземцев. Это выражается в способности приспосабливаться — не уступая, гнуться — не ломаясь, легко умирать, уметь постепенно накапливать силу сопротивления, короче — во всем том, что всегда спасало русского там, где любой другой не выдержал бы. Недаром многие русские, побывав в последние годы в Европе и Америке, по приезде домой вспоминают жизнь «там» и посмеиваются между собой: «Ох, не жильцы! Расслабились они там! Их бы любого— в наши условия, вот тогда посмотрели бы мы, что с ними стало!» В этих словах больше насмешки над избалованностью, неприспособленностью жителей «цивилизованных» стран к «настоящей» жизни, чем обычной зависти.

Жизнь в России всегда была нелегка, а сейчас — особенно. Чтобы выжить в трудных условиях, обойти судьбу, не пасть духом, всегда нужно быть осторожным, терпеливым, больше надеяться на чудо, чем на самого себя, стараться экономно расходовать свои силы. Так постепенно сложился русский стереотип поведения — быть в меру трудолюбивым: все равно ведь неизвестно, как, когда и каким образом ты лишишься результатов своего труда! То ли гром грянет, то ли война, то ли кризис, то ли еще что-то случится... Так что муравьиная хлопотливость и излишнее трудовое рвение могут пойти прахом, и результаты твоего труда вполне могут достаться «чужому дяде». Да и к тому же «Работа — не волк, в лес не убежит», от нее не спрячешься, она всегда есть и будет, «всей работы не переделаешь...»

Традиция экономного расходования своих сил и небольшого рвения в наживании богатства, возможно, объясняет, почему для многих русских характерно равнодушие или даже презрение к буржуазной сосредоточенности на собственности, на земных благах. Для них посвятить свою жизнь накопительству считается крайней глупостью: ведь с собой в могилу ничего не возьмешь! Надо жить в этой жизни, здесь и сейчас. Поэтому для них более разумно быть неторопливым, терпеливым к любым тяготам жизни. Вот и появились пословицы: «Тише едешь — дальше будешь», «Поспешишь — людей насмешишь», «Поспешность нужна только при ловле блох», «От спеху наделаешь смеху», что совсем не стоит понимать как свидетельство «русской лени», их флегматичности и неспешности. От нее как раз не остается и следа, если русский человек увлечен работой и получает справедливую оплату.

А чрезмерная осторожность русских (результат их отрицательного опыта) уравновешивается их другими качествами: смелостью, безрассудством и любовью к риску. Эти качества — оборотная сторона фатализма, когда человек без меры полагается на свою судьбу, на счастливую звезду. Это свойство характера видно из поговорок: «Волков бояться — в лес не ходить», «Нет дела без риска!», «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!». В них видна любовь русских к риску, азарт, когда их собственный каприз противостоит капризу природы или судьбы. На Западе давно подметили эту черту русского архетипа, там широко известна «русская рулетка» — игра со смертельным риском, с одним патроном в револьвере. Считается, что «пощекотать нервы» — это излюбленное занятие русских. Склонность дразнить судьбу, играть в удачу имеет даже свое особое название — «русский авось»: «Авось кривая вывезет», «Авось, небось, да как-нибудь — родные братья».

Надежда на слепую удачу часто делает бессмысленными активные действия, что влечет к беспечности, равнодушию к результатам труда. Русский может работать спустя рукава или оставаться пассивным в критической ситуации — вплоть до того момента, «Пока жареный петух не клюнет», т.е. до критической ситуации, он будет вынужден активно действовать, чтобы выжить, выбраться из неприятностей.

«Русский авось», конечно, облегчает жизнь, однако, его можно только порицать: один Бог знает, сколько раз эта привычка полагаться на удачу, на счастливый случай и что «все пройдет гладко» там, где заложена ошибка, приводила к техногенным катастрофам... В российской прессе вместо «русский авось» часто используют эвфемизм «человеческий фактор», говоря о трагедиях и катастрофах в результате ошибочных действий, непрофессионализма и просто инфантильной безответственности людей.

Одним из важных компонентов русского архетипа является любовь к свободе и высшему ее выражению — внутренней свободе, свободе духа.

Этот факт часто подвергается сомнению: либеральная пресса (за рубежом и в самой России) исходит из противоположной идеи о покорности, пассивности и даже рабском характере русских. Еще в средние века первые путешественники и этнологи рассказывали о рабском положении, бессловесной покорности и тупой забитости бесправных русских. К примеру, Герберштейн и Олеарий (XVI век), маркиз де Кюстин и первый русский «демократ» Радищев (XIX век). И в годы перестройки российская публицистика была наводнена статьями о тоталитарном характере массового сознания русских: они, мол, без слов мирятся с государственным произволом, более того, одобряют его.

Идею рабской покорности русских опровергает уже сама история расширения территории Российской империи. В общественной жизни свободолюбие русских выражалось в отталкивании от государства. Когда русский крестьянин видел, что «плетью обуха не перешибешь» и «выше головы не прыгнешь», он убегал искать счастья в другом месте, углублялся на восток и север, селился вдоль бесчисленных рек, где выжигал и распахивал все новые куски леса. И казачество исторически возникло как результат бегства смелых и предприимчивых людей от государства — на волю, на свободу. Государство рано или поздно настигало беглецов, но всякий раз признавало свершившийся факт. Воеводы, чтобы не разорять самовольные поселения, накладывали на них дополнительные подати (налоги) и оставляли жить на этой земле. А дальше все повторялось. Так постепенно складывалась грандиозная территория Российской империи. Если бы русский народ действительно был рабски покорным, то Россия осталась бы навеки в границах Московского царства и, возможно, развивалась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути, как и европейские страны. Но все произошло иначе.

Интересно, что совершенно парадоксальным образом утвердилось и противоположное мнение о русских как о народе, способном на бунт, «бессмысленный и беспощадный», выражаясь словами А. Пушкина. И действительно, Россия — едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. В последние 300 лет общественные столкновения возникали на почве несправедливости, нетерпения. Масштабы и формы этих столкновений бывали просто ужасающими. Вспомним только пример сопротивления миллионов (!) старообрядцев, которые в течение трех веков противились переходу в официальную конфессию — вплоть до самосожжения, просто не желая менять атрибуты своей веры.

При всем долготерпении и фатализме русских они все-таки мало способны, сжав зубы, долго смиряться с чем-то ненавистным, искать консенсус, долго соглашаться с тем, что противоречит их принципам, терпеливо выжидать удобного момента. Вспомните самый простой пример, как ведут себя русские, переходя улицу на красный свет! И как они при этом шокируют, например, немцев... Так что идеи об анархической душе русского человека и русской «вольнице» имеют под собой основания. Поэтому не стоит очень доверять высказываниям о покорности «забитого» и «вечно страдающего» русского народа, впрочем, как и о его природном анархизме.

К числу парадоксов русской жизни можно отнести и то, что в ее истории обычно не совпадали параметры политической системы и форм личной жизни в отношении к свободе. Политически Россия не совпадала с европейскими канонами демократии: почти 400 лет она была абсолютной монархией, затем тоталитарным государством под властью большевиков.

Вместе с тем в плане межчеловеческих отношений в ней веками жила бытовая демократия. В чем это выражается? Например,

русских отличает неприязненное отношение к условностям, тонкостям этикета, вежливым улыбкам (которые они расценивают как фальшивые), неприязнь к официальному обращению по званию и положению, предпочитая обращение по имени и отчеству. Ранее уже упоминалось о размытых социальных границах в русских семьях, что само по себе говорит о свободе от сословных предрассудков, о бытовом демократизме.

Подобное же отношение русских друг к другу выходит за пределы семьи: повсюду и в разных ситуациях для русских мало существенны социальные барьеры. Так, дружеские отношения могут возникать между людьми из разных социальных и даже имущественных групп, но при одном условии: если есть общие интересы или увлечения, или общие воспоминания о детстве и юности и т.п. Такие связи ценятся гораздо выше, чем принадлежность к одному классу. В учебных заведениях (в школе и вузах) России нет такой пропасти между наставниками и учениками, как на Западе.

Споры о том, что доминирует у россиян: тенденция к анархизму или покорность — не утихают. Кажется, что полярные точки зрения зависят от интерпретации одного и того же факта. Так, безоговорочное следование закону можно расценивать как «инстинкт порядка», а при желании — и как «рабскую покорность»; несоблюдение законов можно интерпретировать как «стремление жить свободно, самому по себе», но можно — и как «анархию», «русскую вольницу». Грань между беспорядком и свободолюбием в этом смысле достаточно эфемерна, что невольно еще раз возвращает нас к идее о противоречивом, не всегда последовательном характере русских — к образу «русских горок».

«Человек без народу — что дерево без плоду»

«Живешь — не с кем покалякать, умрешь — некому поплакать» (об одиночестве)

Существует общепринятое устойчивое мнение о коллективизме как характерной и самой яркой черте русского архетипа, о которой упоминается почти во всех трудах, затрагивающих проблему русской ментальности (см. библиографию). Иногда это качество русских называют еще «чувством братства».

Русские и сами не отрицают эту ценность: «Доброе братство — дороже богатства». Иногда она вызывает откровенную зависть и восхищение у европейцев, страдающих от одиночества. Об этом, например, удивительно проникновенно пишет поэт P.M. Рильке. Влюбленный в Россию и ее культуру, он ценил в ней более всего именно «дух братства».

Это качество русской ментальности, уходящее корнями в языческие времена, со временем трансформировалось. Исторически коллективизм вырабатывался как культурная норма, требующая подчинения мыслей, воли и действий человека требованиям общества. Стремление к сообществу, к «коллективу» присутствовало в сознании предков русских, еще когда они были язычниками. В отличие от христиан для язычников всегда более важны общественные поступки, общественный интерес, подчинение личного общественному. Поэтому при принятии важного решения русский как стихийный язычник бессознательно будет исходить не только из личного интереса, но примет во внимание и мнение окружающих его людей. Значит, для христианина более важен личный интерес, а для язычника — общественный, государственный: ведь «Один в поле не воин», «Одна рука и в ладоши не бьет», «Даже лес шумит дружнее, когда деревьев много».

Это объясняет, например, почему пьянство и блуд осуждаются христианством, но не кажутся такими уж страшными пороками для язычника-коллективиста: так, в наше время русские снисходительно реагировали на сексуальные скандалы Билла Клинтона или на пьяные эскапады своего президента. Для русских это не такие уж стыдные пороки, а скорее доказательства того, что эти люди — «настоящие мужики», у которых могут быть «свои слабости». К ним не стоит относиться всерьез, потому что эти качества не столь уж важны для государственных интересов. А вот изворотливость, воровство, зависть или строптивость — социально вредные качества, это уже настоящие пороки.

Итак, коллективизм— древняя черта русского архетипа, унаследованная с традициями язычества. Выше мы говорили о русском патриотизме, о внимании к государственным интересам, о стремлении к единству и общности и других качествах, которые вытекают из традиционной установки массового сознания «быть как все», «быть вместе со всеми». Но так ли уж верно считать «коллективизм» свойством современных россиян?

Совместная деятельность группы людей — это еще не всегда коллектив, настоящий коллективизм предполагает не только сотрудничество и взаимопомощь, но и обязательное признание ценности всего коллектива и каждого его члена, что отражается в старинной русской пословице: «В хорошей артели — все при деле!». Это особый дух, когда человек чувствует себя членом сообщества, а свои усилия — частью коллективного дела, когда его личная цель совпадает с целями каждого из членов коллектива.

Многие народные пословицы отразили коллективистскую ориентацию поведения русского человека: «Один в поле не воин», «На миру и смерть красна» и др. Однако в этих пословицах прослеживается, скорее, не апология коллективизма, а отрицание ценности одиночества: «Двое — не один, маху не дадим»,«Один ум хорошо, а два — лучше», «Коли два, так не один» и т.п. Но все эти выражения формы коллективного сознания выражают, скорее, не ощущение «счастья в толпе», а необходимость для каждого человека иметь рядом родственную душу, близкого человека, друга, с которым «и горе пополам разгорюешь».

А вот индивидуализм, эгоизм, уклонение от сотрудничества, противопоставление себя коллективу, даже нежелание поддержать разговор (например, со случайным спутником) всегда воспринимались русскими как неуважение, высокомерие, было просто непонятным, ведь «Одному и топиться идти скучно», а самое худшее в жизни, когда ты «Один как месяц в небе».

Но разве отрицание одиночества — то же самое, что коллективизм?

Дух коллективизма во внешних проявлениях существовал в России. Так, внешне он проявлялся в 20—30-е годы при «построении нового общества», еще ярче — в актах массового героизма в годы Второй мировой войны. История этого времени полна эпизодов беспримерного самопожертвования людей во имя победы над фашизмом. Затем по традиции какое-то время эти же внешние формы коллективизма проявлялись в отдельных эпизодах трудового энтузиазма еще в 60—70-е годы, вплоть до тех времен, которые теперь называют «застоем». Почти вся официальная советская литература построена на сюжетах, имевших место в реальной жизни, когда люди не жалели сил, здоровья или даже ценой жизни совершали трудовые подвиги «на благо родины». Человек, например, мог погибнуть, спасая от пожара стадо лошадей или колхозный урожай. И никому не приходило в голову, что лошадей или урожай можно вырастить еще много раз, а человека вернуть невозможно. Нельзя сказать, что подобные действия людей были вынужденными, что их обязывали или заставляли вести себя жертвенно, угрожая им чем-то.

Нет, они чаще всего были искренними и импульсивными, особенно во время войны.

Что же касается трудового энтузиазма, то иногда трудно отрицать и желание человека выделиться, не «быть как все», желание славы, общественного признания и почета. Это было формой самоутверждения, итогом личных амбиций, которые несли и выгоду: ордена, деньги, награды, продвижение по карьерной лестнице...

В настоящее же время утверждение, что «коллективизм» — коренное свойство русских, кажется сомнительным. Чаще всего исследователи делают одну и ту же ошибку, подменяя понятия: за коллективизм принимают взаимное тяготение русских друг к другу, их открытость в процессе общения, «чувство локтя» и потребность «быть как все», отсутствие желания выделиться из толпы и оригинальничать, постоянная оглядка на то, «что скажут люди», любовь к массовым праздникам и народным гуляниям, к компаниям, традиции гостеприимства и все прочее, что можно назвать иным словом — «публичность».

Думается, однако, что при этом происходит подмена понятий: гостеприимство, общительность, эмоциональная зависимость от других, традиция массовых празднеств, желание помочь в беде другому человеку, оглядка на чужое мнение и стремление быть «не хуже других» — это еще не коллективизм! Это, скорее, образ жизни, внешние стереотипы бытового поведения, формы взаимодействия и традиций общения людей, принципы которых отражены в русском фольклоре: «Что есть— вместе, чего нет — пополам», «Вместе и горе легче переносится» и т.п.

Однако для подлинного коллективизма необходимо такое восприятие мира, когда ты действительно ощущаешь себя ценным «винтиком» в общей машине, сознание, что без тебя эта машина не будет действовать, остановится. Пожалуй, такой тип сознания ярче всего проявляется только у японцев с их приверженностью интересам «родной» фирмы, родного отечества.

Приходится констатировать, что для русских такое сознание не вполне характерно. В их поведении можно наблюдать, скорее только внешние формы, следы прошлого подлинного коллективизма. Скорее можно согласиться с философом И. Ильиным, что для русских характерно противоположное качество — тяга к индивидуализации, инстинкт индивидуализма, склонность быть самому по себе, стоять на своих ногах, иметь обо всем свое мнение. Как он считает, уже сами равнинные пространства России облегчают обособление людей: ведь здесь нет необходимости «уживаться друг с другом», терпеть соседа во что бы то ни стало. Теснота жизни и густота населения, так характерные для Запада, приучает людей к организующей сплоченности. А вот русским всегда было проще разбежаться в разные стороны, чем подлаживаться под кого-то или организованно взаимодействовать. Многовековое влияние азиатского кочевничества (татары) еще больше распыляло людей, разрушало дух коллективизма.

А при советской власти был извращен сам смысл коллективизма, люди приучились разделять общественную (государственную) и частную жизнь, любым способом сопротивляться вмешательству государства в личную жизнь и презирать тех, кто прислуживает государству в этом неправом деле. Коллективный энтузиазм остался только на экране или страницах официального искусства, а демонстрация личного энтузиазма в коллективе стала только средством продвижения в карьере, своеобразным способом добывания материальных благ. С падением советской власти и разрушением государственных структур (в том числе систем бесплатного образования и медицины) каждый россиянин окончательно оказался предоставленным самому себе.

Так что безоговорочно считать всех русских большими коллективистами (особенно в современной России) — сильное преувеличение.

В § 1 («О русском архетипе») мы уже говорили о разрушительном воздействии на русский характер системы круговой поруки.

Следует учесть и то, что к концу советского режима, когда истощилась идеологическая пропаганда, формы традиционного русского коллективизма деградировали и приобрели другое содержание, так что только внешне совпадали с привычными. Так, еще в 70-е годы XX века возникла система кланового общества. Особенно сильны кланы в культурной среде — в кино, в театре, в живописи и литературе, на телевидении, на престижных кафедрах университетов, в журналистике. Повсюду, где есть творческие профессии, существует узкий круг «избранных». Для клана характерно трогательное отношение к «своим» (и их женам, мужьям, детям) и холодное (даже раздраженное) отношение к тем, кто пытается извне «прорваться» в этот круг.

В любой клан можно проникнуть только через «своих» — родственников, друзей или однокашников, доказав свою верность и озабоченность общими интересами клана. Такая система формирования кланов действует во всех сферах российской жизни. Эта оборона, а точнее, круговая порука среди «своих», порождает аномалии: безголосые дети певцов становятся певцами, дети популярных актеров — посредственными режиссерами, дети университетских преподавателей обязательно начинают работать вместе с родителями, а дети дипломатов — непременно в МИДе и т.д. Как будто иных человеческих ресурсов не существует.

Эта тенденция настолько прочно закрепилась в традициях общества, что ее не уничтожило даже крушение империи. Наоборот, в последние годы она развилась до абсурда и бросается в глаза любому человеку. В любой сфере деятельности России, везде вы встретите многочисленные и разветвленные кланы. В обиходно-разговорной речи это называется «иметь связи», «иметь блат», «иметь руку» — самое мощное оружие, ключ, открывающий любые двери.

Каждый клан обычно выстраивается по горизонтали: его составляют люди примерно одного возраста, часто не столько родственники и друзья (как в других странах), сколько однокашники, выпускники одного факультета, т.е. люди, спаянные общими интересами и одной профессией. Сейчас, например, в российском бизнесе и в политической элите действуют «рука об руку» три-четыре выпуска нескольких престижных факультетов — экономистов и юристов из Петербурга. Раньше эту нишу занимали физики и математики московских элитных вузов. В последние два года со сменой элит «москвичи» вытеснены за пределы страны и трудятся, в основном, в развитых странах, в том числе в Европе и США.

Систему клановой спаянности практически невозможно прервать. И не только потому, что она соответствует старой традиции. Общество, где не работают законы и правосудие, несмотря ни на что должно чем-то скрепляться, иначе в нем невозможно заниматься ни производством, ни тем более бизнесом. В этом можно даже усмотреть стабилизирующую роль кланов. Ведь если нельзя поддерживать порядок на основе закона, то его можно организовать на основе морального фактора — личного доверия, личных отношений, которые сочетаются с профессиональными. В любой сфере деятельности жизненно необходима личная уверенность в человеке. На этой основе и выстраивается клан.

С одной стороны, это неплохо, ибо поддерживается хотя бы какая-то стабильность и последовательность в обществе, с другой — это ограничивает человеческие ресурсы в каждой сфере, раз туда не могут попасть талантливые люди «со стороны». Это делает бессмысленными действия активных людей вне клана, что закрепляет консервативные стереотипы в любой деятельности, убивает любую оппозицию, и каждая ошибка отдается многократным эхом. В конце концов настоящий профессионализм и кланы — несовместимые системы, одно исключает другое.

Говоря о перерождении русского коллективизма, стоит добавить, что современные русские, как и раньше, предпочитают действовать вместе и сообща. Однако совместные действия только внешне имеют форму коллективного ритуала. Член коллектива больше не претендует на то, чтобы его персональное мнение играло особую роль в коллективе, поэтому можно говорить, что коллективизм как качество современного русского архетипа — это устаревший миф, сомнительный даже для самих русских, привыкших уважать коллектив.

Если сейчас мы попробуем наблюдать поведение людей в работающем коллективе, то заметим, что их отношения строятся вовсе не на основе «коллективизма», воспетого в искусстве и литературе советской поры, а как-то иначе. На самом деле в некоторых ситуациях имитируется групповая сплоченность: например, во время производственного собрания, при коллективном «подведении итогов работы» за какой-то срок, при распределении заданий или награждении отдельных работников, во время коллективных праздников, которые до сих пор очень популярны в России и в «ближнем зарубежье». А личные отношения между участниками такого «шоу» — это сложная система подводных течений.

Причина такой сплоченности (которая со стороны кажется коллективизмом) в развитом чувстве конформизма у русских. На практике это ведет к молчаливой круговой поруке всех членов общества, последствия чего могут быть только негативными и для развития общества, и для его экономики. При системе круговой поруки нельзя ни собирать налоги, ни бороться с теневым бизнесом, ни кому бы то ни было доверять.

Как ни странно, в этом качестве русских есть и свои плюсы. Конформизм усиливает возможность для каждого человека адаптироваться в обществе. Отсюда удивительная способность русских людей приспосабливаться к самым невыносимым условиям своего существования. Другой человек, возможно, многое не выдержал бы, пал духом и сломался, а вот русские выдерживают, выживают, приспосабливаются.

В трудной ситуации русский действует по следующему алгоритму: берет телефон и обзванивает всех, кого можно. В конце концов обязательно найдется какой-то приемлемый выход, ведь «свои не оставят в беде», помогут. Здесь помимо всего действует бытовая привычка, как давняя традиция делать что-то «по знакомству», «по блату», «иметь свою руку» где-то.

Интересно, что коллективная сплоченность и круговая порука влияют на поведение людей, в основном, на государственных предприятиях и в учреждениях — т.е. там, где есть возможность скрыть доходы, уйти от уплаты налогов и т.д. И, как правило, царь и бог в таких учреждениях — отнюдь не директор, не начальник, а бухгалтер, экономически грамотный человек, способный представить финансовый отчет «в лучшем виде» и таким образом за определенную мзду покрыть грехи своего начальника. При этом сам он держится в тени, «не высовываясь». Так скрепляется круговая порука. Разорвать ее изнутри практически невозможно, этого можно добиться силовым давлением сверху, да и то без особых гарантий.

В ситуациях, когда люди не связаны с групповыми интересами, когда против своего желания они вынуждены действовать самостоятельно и отвечать сами за себя и результаты своих действий, когда усиливаются экономические стимулы, подобная групповая сплоченность исчезает. Например, ее становится все меньше в частных фирмах и на предприятиях, особенно после кризиса 1998 года, когда многие «дутые» фирмы с непрофессионалами (родственниками, друзьями детства и т.п.) разорились и ушли в небытие.

«Коли порядка нет, так и за столом с пустой ложкой останешься»

Для русского архетипа характерен страх перед государством на генетическом уровне, добровольное подчинение ему. С древнейших времен государство осознавалось россиянами как царь и Бог, как верховный судья и в то же время — как защитник и покровитель. Почему так сложилось? Есть мнение, что русские никогда не были просто нацией, а всегда — «сверхнацией», суперэтносом, как бы «протканной основой многонационального ковра» — очень редкое этническое явление. Этнические корни русских смешаны со славянскими, финскими, тюркскими и бог знает еще какими племенами. Значит, российское государство никогда не было чисто национальным. Ведь не случайно среди русских царей и в государственном аппарате России всегда было очень много иноземцев. Только государственная власть обеспечивала сохранение единства и целостности такой огромной страны. Так что русские — это результат, а не исток процесса. Изначально для них была более важной государственная, а не национальная идея, исторически их сознание складывалось как государственническое. Например, даже в новые времена (в советскую эпоху) 80% русских воспринимали и называли себя «советские», т.е. не по национальности, а по признаку государственной системы. Неудивительно, что в русской культуре государственная власть фетишизировалась, наделялась особой силой.

Многие задаются вопросом: «Как и почему в России развилось такое сильное государство? Почему так сильна его власть над человеком?» Приблизиться к ответу на этот вопрос можно, анализируя исторические факты.

Важно отметить, что большую часть своей истории Россия жила в ситуации осажденной крепости. По подсчетам историка С. Соловьева, в период с 800-го по 1237 год каждые четыре года Русь подвергалась военным нападениям; с 1240-го по 1462 годы насчитывается 200 нашествий (!) врагов; с 1368-го по 1893 год (т.е. за 525 лет) было 329 лет войны! В целом за всю историю России на каждые два года войны приходится один год мира! Трудно назвать другую страну, пережившую подобный опыт: России постоянно приходилось отстаивать свою независимость и суверенитет. Как говорил философ Иван Ильин (1882—1954), «Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить; но лишь о том, чтобы как-нибудь вообще прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность; не как справедливость и счастье добыть, а как врага или несчастье избыть...»

Особенности истории России сказались на формах ее государственности: значительно укрепилась функция мобилизации и защиты внешних границ. Но не сразу, а постепенно. Так, в Древней Руси князья не имели самодержавной власти. Отношения в обществе были очень демократичными. Власть древнего князя была делегирована ему на определенных условиях. Между князьями и дружиной существовали демократические отношения: князь был «первый среди равных». Ему полагалось быть по-отечески строгим и справедливым.

Значит, уже с древних времен в сознании русского народа присутствовал идеал строгой, но справедливой власти. И если князь нарушал эти условия, то его осуждали, отказывались от него. Вот, например, князь Андрей Боголюбский в XII веке захотел править «самовластно», но был убит в результате боярского заговора. Поэтому не стоит однозначно утверждать, что «самодержавие всегда было присуще русскому народу».

Идея верховной власти появилась и постепенно окрепла на Руси под влиянием нашествия татаро-монголов. Несколько веков на Руси правили монгольские ханы. Русские князья сохранили при них свою власть и свободу действий внутри страны. Но великий князь теперь не выбирался, а назначался ханом. Очень важный психологический фактор: русский князь должен был оказывать хану свое почтение в таких формах, которые по русским меркам были для них унизительны. И власть ханов не была ограничена ничем, она имела абсолютно деспотический характер. С этого времени (XIII—XIV века) княжеская власть стала приобретать монархические черты, а идея равенства между князем и его дружиной ушла в прошлое. Исчезло из русского обихода даже само слово «дружина», а вместо него стало употребляться слово «двор», как в Европе. В такой модели правления князья, несомненно, ориентировались на своих восточных завоевателей.

Со временем такой принцип правления стал все глубже проникать в политическую культуру на Руси, стала традиционной полная зависимость всех подданных от воли и прихоти князя. В соответствии с этой моделью постепенно преобразовались все отношения между господином и зависимым от него человеком. Так, в Московском государстве возник принцип власти, которая сама порождает право, находится вне права и над ним. Постепенно эта власть приобрела сакральный характер. Как отмечал религиозный философ П. Флоренский, «в сознании русского народа самодержавная власть — это не юридическое право, не условность, а милость Божия». То есть царская власть воспринималась не как правовое, а как религиозное понятие.

С падением Византии в XV веке московских князей стали называть «царь» (от римского «кесарь»), а в 1547 г. Иван Грозный венчался на царство. Слово «царь» стало официальным, и это был не титул, а скорее — божественное имя, с мистическим смыслом. «Воля царя — воля Бога». Царь — это «наместник Бога на земле», и власть его беспредельна, что давало возможность творить полный произвол, как, например, в царствование Ивана Грозного. А с 1649 г. в Соборном Уложении личность царя прямо отождествляется с государством. Сакрализация монарха (а вместе с ним и идеи государства) еще более усиливается при Петре Великом, когда на него возлагаются и функции патриарха. Начиная с XVIII века, все события в жизни императора и его семьи отмечаются всем народом как религиозные праздники — при самой активной поддержке православной церкви.

Итак, самодержавие возникло в России в определенных исторических условиях и на каком-то этапе стало отождествляться в сознании граждан с государством. Государственная власть традиционно оставалась всегда очень сильной. И, как показывает история России, с каждым критическим периодом, пережитым ее народом, она становилась все сильнее. В течение нескольких веков она было важнейшим компонентом русской культуры, что оказало влияние на русскую ментальность. Так, государственная власть всегда представлялась народу как единственная защита от врагов, гарант порядка и безопасности в обществе. Отношения власти и населения по традиции понимались как патриархально-семейные: «царь-батюшка» — глава «русского рода», и «дети государевы» (народ), обязанные исполнять все его приказы, иначе род погибнет. Царь хоть и грозен, но справедлив, и эта вера прочно въелась в народное сознание. А все народные беды идут от чиновников, которые обманывают государя и искажают его волю.

Такая зависимость веками приучала к мысли: жизнь человека зависит не от закона, а «от воли царя», и чтобы «найти правду», надо идти «на поклон царю». Но чаще в реальности убеждались: «До Бога высоко, до царя — далеко», надо терпеть.

Традиционно власть в России держалась на страхе: простой народ боялся городового (полицейского), городовой — градоначальника, тот — губернатора, тот — шефа своего департамента и т.д. по восходящей к царю. В народном сознании (а оно отражает архетип) власть всегда связывалась с «барином» (господином): «Вот приедет барин, барин нас рассудит...», т.е. защиту от беды и несправедливости можно найти только в конкретном человеке, облеченном властью, а вовсе не в букве закона.

Принципиально, на наш взгляд, такое отношение к власти не изменилось и в советское время: «Правит не закон, а конкретные люди». В эпоху Советов параллельно закону существовали «решения Коммунистической партии и правительства», «постановления ЦК КПСС» — более важные, чем законы и Конституция. Под влиянием такой практики из поколения в поколение в народе вырабатывалось стремление обойти закон, чтобы решить самые насущные жизненные проблемы. Более того, традиционный страх перед любым представителем власти достиг своего апогея именно в советский период. Конечно, это развивало в людях такие черты характера, как пассивность, скрытность, подозрительность, неуважение к закону и готовность обойти его.

Если, как говорится, «Закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло», то выход из любой ситуации можно найти и не обращаясь к закону, а просто воздействуя на нужных людей. Те, кто попроще — использовал рычаги взятки, а те, кто был обличен властью, располагал особым «телефонным правом»: чтобы повернуть любые обстоятельства в нужном направлении, достаточно было из «высокого кабинета» сделать распоряжение по телефону с формулировкой «есть мнение»...

Показательно, что подобное отношение к закону и власти сохранилось и в сознании современных россиян. Как в старые времена люди боялись городового, так и сегодня российский гражданин не доверяет и боится милиции. И в современной России существует иная модель отношений личности и государства, чем в Западной Европе. Там государство выступает гарантом личности в ее отношениях с обществом. Российская же модель отношений ориентирована на общество, а не на личность. В этом смысле Россия тяготеет, скорее, к восточной, чем к западной цивилизации.

Однако только на этом основании еще не стоит делать вывода о склонности россиян к тоталитарному обществу. Они, скорее, считают идеальным такое государство, которое заботилось бы об интересах «народа», а не только госаппарата. Помимо чисто «силовых» функций оно должно заниматься и социальными функциями, устройством жизни отдельного человека.

Патриархальный тип отношений (который веками закреплялся в русском архетипе) требует, чтобы к государству относились не только со страхом, но и имели право предъявлять свои требования, как сын предъявляет свои к отцу: можно требовать от государства справедливости, помощи, защиты, компенсации утерянного, ничего не давая взамен. Именно на таких настроениях в России сейчас возникают волны манифестаций: люди требуют своей зарплаты, наведения порядка, борьбы с преступностью, ремонта отопительной системы, протестуют против закрытия шахт или

популярного телеканала и проч., размахивая флагами перед государственными учреждениями в Москве. Политическая наивность и потребительское отношение к государству мешают им понять, что справедливости нужно искать не здесь, а совсем в других местах, и предъявлять счет лучше не ослабленному государству, а конкретным людям, творящим беззаконие. Но культурная историческая традиция жива и поныне.

По мнению аналитиков, большинство россиян (55,6%) представляют себе модель современного общества в виде пирамиды, в основании которой население страны, сверху — политическая и экономическая элита страны, а венчает ее «патриарх», царь, Генеральный секретарь компартии или Президент. Пирамида — самая устойчивая конструкция. Традиционная модель такого общества буквально усвоена русскими с молоком матери. Но вот что интересно: треть более молодых современных россиян видят современное общество как два почти не связанных между собой объема, из которых маленький — это «новые богатые», а большой — все население страны. Безусловно, такая конструкция не обладает устойчивостью.

«Закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло»

Правосознание — это умение уважать право и закон, способность добровольно исполнять свои государственные обязанности и частные обязательства, умение строить свою жизнь, не совершая правонарушений и преступлений. В основе правосознания лежит чувство собственного достоинства, внутренняя дисциплина, взаимное уважение и доверие граждан друг к другу, граждан к власти и власти к гражданам. В соответствии с глубоким замечанием философа Ивана Ильина, «чем сильнее и глубже правосознание в народе, тем легче им править, тем менее опасна слабая власть».

Русское правосознание имеет тяжелое историческое наследие: удельные раздоры и татарское иго в средние века, влияние кочевого и разбойничьего юго-востока, многочисленные народные восстания, бунты и беспрерывная череда дворцовых переворотов XVI—XVIII веков, революционное движение XIX века, система советской власти в XX веке... «Все это нарастало на тот особый склад души, который можно охарактеризовать как недисциплинированность, как славянский индивидуализм, как славянскую тягу к анархии, как естественную темпераментность» (И. Ильин).

Постепенно в русском народе выработалось такое правосознание, которому импонирует только сильная власть («строгое начальство»). Слабая власть всегда вызывала и еще долго будет вызывать в России чувство вседозволенности, коррупцию и общественный распад.

Принцип жизни в России «До Бога высоко, а до царя— далеко» отражает народное отношение к установленному порядку (государству, закону, правилам). Его смысл таков: бесполезно искать справедливость, на нее не стоит надеяться, поэтому «делай, что хочешь» (тут и барское самодурство, и крестьянская вороватость). В народе редко выражается восхищение.прямолинейностью и законопослушностью человека. Скорее, в русском фольклоре можно найти такие «мудрости»: «Ехал прямо, да попал в яму», «Прямо только вороны летают, да и те крылья ломают», «Прямой напорется, а кривой пройдет» и т.п. Даже есть такая русская поговорка: «Не пойман— не вор». О хитрецах обычно говорится с одобрением, логика здесь проста: если жизнь так устроена, что правды не сыскать, значит можно надеяться только на себя самого и позволить себе больше, чем разрешает власть. Не стоит так уж бояться правонарушения, страшиться переменить «свою судьбу», все рано «хуже не будет», а «Семь бед — один ответ». Всякому терпению бывает предел, и дисциплина хороша лишь в меру. Русь велика и равнинна, всегда можно убежать подальше и поискать «свободной жизни».

И люди уходили «на волю» — в леса, в степи. Вот откуда эти «вольные люди», «добры молодцы» в бархатных кафтанах с закопанными кладами, о которых писалось в летописи и пелось в былинах: это люди без оседлости, без привычки к хозяйственной жизни, но, тем не менее, не умершие от голода. Недаром по-русски говорят: «Вольный — как птица». Известно: «Птица не сеет, не жнет, а сыта живет» — вот идеал жизни! В народе с восхищением пелись песни и слагались легенды о разбойниках — о Степане Разине, об атамане Кудеяре... Все эти песни и сказки не так уж безобидны: в народной памяти осталось, что анархия и вседозволенность создают более выгодную и легкую возможность в жизни, чем смирение и тяжкий труд. Отсюда в истории России такое множество народных бунтов (Смута, Разин, Пугачев, переворот 1917 года), которые означали разбой, месть, самообогащение и имущественный передел. Правосознание русского народа не раз поддавалось соблазну вольницы (анархии), и русская история переживала провалы, из которых потом с трудом выбиралась.

Заметим, что в России важны не столько законы, сколько их исполнители, облеченные властью. Пословица «Закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло» отражает традиционное отношение народа к судам, где без «индивидуального подхода» дело будет бесконечно затягиваться {«На каждую букашку пишут бумажку...») и в итоге сгинет в недрах бюрократической машины. Чтобы выиграть дело в суде (независимо от твоей правоты или вины) нужно «дать барашка в бумажке» — взятку. Здесь всегда работает одно правило: «Стоит крякнуть да денежкой брякнуть, так все и будет». Это говорит о коррумпированности и бессилии судебной системы.

Кстати, уместно напомнить, что еще век назад подавляющее население России составляли крестьяне, а крепостное право было отменено лишь в 1861 г. Крепостники-помещики сами вершили суд над своими крестьянами, откуда и пошли слова о барине, который «вот приедет и рассудит». А в советские времена эта же установка обрела форму аксиомы: «Начальник всегда прав». При этом понятие «начальник» трактовалось очень широко: для подчиненного это — директор, для директора — более высокое начальство, а для того — «решения Партии и Правительства» в виде пятилетних планов, указов по борьбе... с алкоголизмом, инакомыслием и т.д.

Попутно заметим, что до перестройки подавляющая часть юристов специализировалась на уголовном (обвинительном) праве. Специалистов по гражданскому (а тем более по экономическому праву) было крайне мало. В СССР существовал запрет в законодательной системе — вмешиваться в экономику. Можно сказать, что функции судебной системы в СССР были узурпированы Коммунистической партией. Она дискредитировала правосудие, превратив его в карательный орган. На каждом предприятии, учреждении, организации партия имела свои «судебные и полицейские органы», например, партком, которого боялись как огня. Законодательство формально существовало, но по традиции главным был не сам Закон, а его трактовка. Трактовали и исполняли суд не профессиональные юристы, а специалисты по «социалистической морали» — партийные деятели, функционеры.

Так что бесправие людей и бессилие судов в России возникли не сегодня, и не при советской власти, а уже издавна. Сейчас же экономическая ситуация предельно обострилась и нормально функционирующее правосудие необходимо как никогда. Но быстро создать законодательство и эффективную судебную систему невозможно: подобный опыт нарабатывается веками. И людям, которые оказались наедине с чиновниками, некуда обратиться, чтобы кто-то рассудил если не «по закону», то хотя бы «по справедливости». А там, где мораль и нравственность не защищены правосудием, они деградируют. Где отсутствует правосудие, там процветает, богатеет и приходит к власти только тот. кто менее всего обременен моралью и нравственностью. И это ведет к обесцениванию этики и дальнейшему притуплению правового сознания.

Одной из важнейших характеристик русской ментальности всегда было преобладание морального сознания (моральных представлений) над политическими и правовыми (но не всегда над экономическими). Короче говоря, любой акт власти оценивается русским с точки зрения его морали, справедливости. Правовые же представления россиян остались неразвитыми.

Какие практические выводы из этого можно сделать? В Европе, например, можно заниматься совместной научной или исследовательской деятельностью с человеком, который вам не нравится или не симпатичен. В России же для успеха любой деятельности, в том числе и предпринимательской, люди должны вступить в личные доверительные отношения, поскольку нигде вы не найдете пока четких профессиональных правил и критериев. В деловых отношениях, к сожалению, берет верх убежденность в том, что для успеха дела (подписания контракта, получения выгодного заказа и т.п.) самое важное — найти нужных, ключевых людей и «договориться» (опять же с помощью взятки).

Этим же принципом держится коррумпированность нынешних российских чиновников, парламентариев, судей, генералов и т.д. В России до сих пор еще не выработан опыт социального взаимодействия, основанный на безличной обязанности каждого без размышлений, эмоций и т.п. автоматически производить необходимое действие, т.е. навыки истинного профессионализма. Все обычно строится на субъективной основе, на «человеческом факторе», на личном интересе, умении или энтузиазме. Поэтому здесь гораздо важнее не правила и инструкции поведения, а «добрые», доверительные отношения с «хорошим», «нужным» человеком. Ко всяким «бумажкам» (контрактам, соглашениям, договорам и т.п.) особого доверия пока нет.

Значит, строя деловые отношения с русскими, не стоит доверчиво полагаться на законодательство страны, на документы, на органы контроля, «букву закона» и т.п. Можно полагаться только на свои личные отношения с людьми, хотя и не вполне — их тоже нужно постоянно проверять. Таким образом, приходится снова констатировать, что при сотрудничестве с русскими абсолютно необходимы личные отношения.

Эти личные (моральные) связи носят конвенциональный характер, т.е.основаны на негласном принципе: «Ты — мне, я — тебе». Эта формула работает в любой сфере отношений. Отсутствие желания пойти на взаимную уступку может в деловых отношениях обернуться их полным разрывом.

Как объяснить неразвитость правосознания, постоянное ощущение бесправия у русских? По мнению аналитиков, психологически это связано с отсутствием развитого чувства собственного достоинства и выражается в отсутствии у большинства русских уверенности, что все в жизни зависит от них самих, что они способны независимо от власти или воли начальства строить свою жизнь, решать свои проблемы, делать свой выбор и действовать в соответствии с ним. Напомним, что в русском архетипе понятие страха перед властью и государством укоренилось на генетическом уровне. Это, конечно, в меньшей степени касается молодежи.

А вот, например, гражданам европейского и американского обществ свойственно развитое чувство достоинства, у них иной исторический опыт. Их уверенность в себе и своих силах порождает инициативу, предприимчивость, самоуверенность, которая раздражает русских и даже может восприниматься ими как наглость или житейская глупость. В ситуациях, когда подавляется личность («я») русского, у него может развиться протест в форме уязвленного самолюбия, комплексов. Имея дело с русскими, не стоит забывать об их болезненном самолюбии, повышенной обидчивости и подозрительности. Учитывая их взрывной импульсивный характер, лучше быть как можно более предупредительным и тактичным.

Исторически отношение русского крестьянина к собственности было, можно сказать, очень своеобразным. И своеобразие это состояло в том, что в русском культурном архетипе не сложилось твердое представление о различии «мое— не мое (чужое)». Исторически в нем не разделялись такие понятия, как право владения, право пользования и право распоряжения. Вероятно, в этом сказывается прямое влияние традиций крестьянской общины, «мира», на которых основывалось решение всех вопросов частной собственности.

В наблюдениях иностранных путешественников не раз отмечалась та легкость, с которой русский крестьянин мог присвоить чужую вещь без особых угрызений совести. При этом воровство морально оправдывалось бедностью. Причем крестьянин простодушно рассматривал воровство как нанесение жертве только материального, но не морального ущерба.

Случалось (и может случиться сейчас), когда русский человек что-то одалживал, то действие «одалживать» понималось только как «просто дать», но совсем не означало намерения вернуть взятое в долг. Коллективистское сознание, постоянная оглядка на то, «что есть у других», породили эту ситуацию: человек не считал грехом, если богатый как бы «поделится» таким образом с тем, кто более нуждается. Если же в этом уличить и на людях поймать за руку, то это — стыдно, но чаще говорят: «Не пойман — не вор». В философском же смысле присвоение чего-либо не так уж и позорно, а скорее даже справедливо.

Невнимательность к различению «мое/не мое» имела свои исторические причины. Личная независимость так и не смогла выработаться в общей массе российского народа, который слишком часто трудился на «чужого дядю»: то на татар, то на казну, то на царя и барина, то на партократию или еще кого-то.

Неумение, отсутствие привычки планомерно строить будущую жизнь ведет к желанию «жить данной минутой», «здесь и сейчас», пока не отобрали то, что заработал. Логика человека при этом проста: «Не стоит думать о том, как сегодняшний день перетечет в завтрашние планы. Придет новый хозяин, будут и новые приказы». Поэтому муравьиная хлопотливость в создании достатка, в труде на себя, в накоплении и преумножении материального богатства для русских часто вещь бессмысленная, бесполезная: «Помрешь — ничего с собой не возьмешь (на тот свет)». Отсюда идет любовь к широким жестам в растрате денег, которые не обязательно заработаны легким трудом. Известно, как во всем мире любят русских туристов с их безмерно щедрыми чаевыми...

За десятилетия советской власти этот поведенческий стереотип был многократно усилен благодаря расточительной сущности советской системы хозяйствования. Не вдаваясь в тонкости экономического анализа этой системы, напомним, что лозунг «Все вокруг колхозное, все вокруг мое» действовал максимально разрушительно на саму возможность различать: что «мое», а что — «чужое» (в том числе и государственное). Если вдуматься, то советский лозунг «Все принадлежит народу» означает конкретно, что оно («все») никому не принадлежит. А если это так, то почему бы не воспользоваться, не прихватить с работы домой заводские детали, продукты питания или просто канцелярские товары (в зависимости от места работы) — неважно, на продажу или для личного потребления.

Способность различить «мое/чужое» разрушалась в сознании русских в течение всего периода советской власти. Люди поколениями воспитывались на приоритете общественных, а не личных интересов. Считалось неприличным требовать себе прибавку к зарплате, это называлось «рвачеством» (т.е. «урвать» кусок для себя, не думая об общественных интересах). Самый страшный упрек того времени: «Вы ставите свои личные интересы выше общественных.» После этого упрека оставалось одно — увольняться, репутация человека была испорчена безвозвратно.

Неразличение понятий «мое/не мое» не стоит воспринимать грубо и прямолинейно, только как «склонность русских к воровству» (а подобные утверждения иногда встречаются). Действие этого принципа гораздо шире. Конечно, русский способен взять в долг и «забыть» отдать его под тем предлогом, что одолживший ему сейчас не очень-то нуждается в этих деньгах, они у него «и так есть»: например, «он богатый», «ему везет» и т.п.

Но, в то же время, нельзя не отметить и противоположной склонности русских. Точно так же без лишних колебаний и раздумий они способны отдать вам последнее; чтобы поделиться с человеком, попавшим в трудную ситуацию. По русской традиции «отдать последнюю рубаху». Можно отдать нуждающемуся, а можно раздать все просто от избытка радости, от желания ею поделиться. В литературе существуют многочисленные свидетельства русской «щедрости», которая поражает западных людей67. Они расценивают это качество не просто как доброту, а как «порыв, не сдерживаемый ни разумом, ни заботой о своем будущем, ни хоть малой дозой эгоизма». Впрочем, в современной России дело обстоит несколько иначе.

Интересно, что в русских пословицах редко встретится осуждение воровства, но можно найти множество выражений о презрении к бесхозяйственности, которые спровоцировали акт воровства. Например: «Что плохо лежит, то вору принадлежит», «Не там вор крадет, где много, а там — где лежит плохо», «Не клади плохо, не вводи вора в грех» и т.п. Народной мудростью очевидно осуждается скорее даже не сам вор, а тот, кто ему потакает, дает возможность украсть, кто глуп и неосмотрителен.

В такой особенности русской ментальности сказывается если не враждебное, то отстраненное, равнодушное отношение к позитивизму и практицизму, невнимание к материальной культуре и материальным ценностям. Недостаток практицизма и равнодушие к материальной стороне жизни как-то объясняет и другие российские «странности»: например, любовь к широким жестам в растрате денег, неухоженность и неопрятность русских домов и туалетов, заброшенность садов и парков. Это еще одно доказательство того, что любые наши недостатки — продолжение наших достоинств.

Стоит еще раз напомнить, что нравственные принципы не существуют в чистом виде — сами по себе, а всегда являются результатом истории, хозяйственных, политических и прочих отношений личности и общества. Неполная развитость чувства собственности, отсутствие такого чувства или равнодушие к нему, неразличение своего и чужого — устойчивые черты русского архетипа. Они не исчезли со временем в сознании и наблюдаются до сих пор.

«Артель без вожака — что топор без держака»

«Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак»

Напомним еще раз, что в древности на Руси сложились весьма демократические традиции отношений между простыми людьми и теми, кто обладал властью. Так, известно, что в северных городах, например, в Новгороде, в XII веке существовало «вече» — прообраз парламента. Только жестокость Ивана Грозного уничтожила этот демократический институт. Однако позднее в Московском царстве с XIV века возобладала тенденция, привнесенная татаро-монголами: под их влиянием в России укрепился тип социальных связей «господин — его слуга» в азиатском варианте. В общественной и в частной жизни поведение человека стало оцениваться с точки зрения его «чина» (т.е. места человека в социальной иерархии), иначе говоря «чинопочитание».

Таким образом, постепенно сформировались новые формы поведения человека в обществе: возникла особая сервильная психология и нравственность, которая подкреплялась, как уже говорилось, задавленным чувством собственного достоинства русских. Один и тот же человек может проявить пренебрежение, высокомерие по отношению к зависимому от него человеку, но буквально через минуту его поведение может стать диаметрально противоположным — рабским, угодливым перед лицом начальника; прямо по народной пословице: «С просителями — шибко, а с начальством — гибко». О такой модели поведения говорит еще более выразительная по цинизму русская поговорка, выражающая принцип отношений в любом коллективе, вплоть до настоящего времени: «Ты начальник, я — дурак, я начальник, ты — дурак». На практике это означает, что человек, не обладающий властью, не должен претендовать на то, чтобы осознавать себя как личность. Его ценность только в том, что он — часть общей машины, исполнитель, не имеет права спорить, отстаивать свое мнение перед начальником. В любом случае, даже если он прав, эта попытка кончится для него плохо. В течение столетий на генетическом уровне в русского человека вбита идея: «Не спорь с начальством: ему виднее. А если станешь спорить— тебе же будет хуже».

Сервильную психологию можно и стоит осуждать. Но можно попытаться понять это как вынужденную модель поведения, как результат фаталистического отношения к жизни и конформизма русских.

Задумаемся, например, почему в современной России несмотря на ужасающие условия труда и несправедливую систему жизни, несмотря на невыплаты зарплаты, несмотря на явную деформацию отношений между работником и работодателем (какая и не снилась западному человеку), крайне редки выступления с социальными протестами? Вот, например, аргентинские граждане в начале 2002 г. из страха перед девальвацией своей валюты на 50% устроили по всей стране погромы и заставили уйти в отставку одного за другим пятерых (!) президентов. А в России после кризиса 1998 г., когда рубль обесценился на 400% и миллионы людей потеряли свои сбережения, рабочие места и надежду вернуть свой прежний материальный статус, никому в голову не пришло идти на баррикады или легально использовать существующие инструменты демократии: например, отозвать своего депутата, потребовать от него хоть каких-то действий... И вновь в либеральной прессе звучат штампы об извечной покорности русских.

Как показывают социологические исследования, большинство россиян в период 1995—1998 гг. находилось в состоянии пассивного сопротивления вялотекущему курсу реформ. Это выражалось в том, что продолжалось производство товаров и услуг, несмотря на неплатежи заработной платы или ее резкое снижение. Люди продолжают работать, получая «смешную» зарплату! Подобное трудно себе вообразить в странах с рыночной экономикой.

Форма пассивного сопротивления в течение многих поколений приводит к привычке терпеть. Самое плохое при этом то, что люди теряют чувство опасности. Аналитики называют это «феноменом вареной лягушки». Известно, что лягушки — холоднокровные твари и их внутренняя температура соответствует внешней. Если ее бросить в горячую воду, то разница температур даст сигнал опасности, и она выскочит из воды. А вот если ее поместить в воду и постепенно нагревать, то она успевает выравнивать внутреннюю и внешнюю температуру, пока постепенно не сварится.

У русского человека очень развито стремление к устойчивости состояния: условия жизни в России часто бывают экстремальными, а жить хочется всегда. Вот все и стараются приспособиться к любым жизненным условиям, терпят, «затягивают пояса» в надежде на то, что как-нибудь «кривая вывезет», «авось повезет» и дальше все устроится... Фатализм и свойственный русским конформизм приучил их к мысли, что не стоит совершать резких действий, чтобы не было «еще хуже».

Ситуация усугубляется и отсутствием того, что русским так упорно приписывается: недостаточно развитое чувство коллективизма, умение собраться всем «в едином порыве» перед лицом серьезных трудностей. Такое качество проявляется у русских, к сожалению, крайне редко — только перед лицом всеобщей катастрофы (например, войны).

Конечно, апатия и разнобой в действиях современных россиян могут вызывать только сожаление, но вместе с тем нельзя не почувствовать уважения к стоицизму, огромному терпению и разумному спокойствию россиян. Какие бунты можно устраивать в стране, где изношенные атомные реакторы и множество особо опасных производств, связанных с химией и радиацией? А можно ли забывать о суровой русской зиме? Ведь одна авария на электростанции или поломка тепловых коммуникаций в январскую стужу способна бесшумно убить население целого города... Какие уж тут бунты и погромы! Это в 30 градусов жары можно по ночам толпами разбойничать, грабить магазины, не рискуя умереть от переохлаждения. Сравнение Аргентины и России — некорректно, а использование заезженных мифов о покорности русских — неправомерно.

Отмеченные особенности русского архетипа — стоицизм, безмерное терпение, умение образовать устойчивое состояние, разумное спокойствие, способность выживать в самых невероятных условиях, умение найти выход там, где другой человек просто пропадет, неумение (нежелание) отстаивать частные интересы, способность смириться с трудными обстоятельствами без гнева в душе, образованность русских в сочетании с развитыми интересами создают, на наш взгляд, благоприятную ситуацию для любых работодателей в России, для делового сотрудничества.

Если говорить о межнациональных отношениях, то вся история России показывает, что жизнь в многонациональном государстве выработала в русских терпимость к чужим нравам и обычаям. Русский человек — не националист, не расист, он легко перенимает иноземное.

Причем часто он перерабатывал чужую оригинальную идею до неузнаваемости. Например, если бы не Китай, то не было бы «русских рубах» с расшитым воротом, расписных лаковых шкатулок и маниакальной любви русских к чаю. Без татар не было бы системы русской государственности, «русских шапок», крепких ругательств, сапог, ямщиков, кнута, «русской тройки» и многого другого. Без нежной привязанности царя Петра Первого к голландской керамике не было бы веселой бело-синей «гжели», а без Японии не было бы знаменитых «русских матрешек». Без Ближнего Востока в России не имелось бы «русского самовара». Форма православного христианства, письменность, культовая архитектура, оригинальная живопись и двуглавый орел в качестве герба пришли в Россию из Византийского Запада. А вся современная цивилизация России — материальная, технологическая, правовая и некоторые элементы духовной культуры — развивались в тесном контакте (во многом и под влиянием) западноевропейской культуры.

Однако все эти примеры открытости к чужим культурам говорят не только о толерантности, сколько о гибкости, деловом практицизме и переимчивости русских, которые умели быстро схватывать на лету и преобразовывать себе во благо все, что может принести практическую пользу. Под влиянием контактов с иностранцами обогатилась и русская материальная культура, и философия, и язык. Если быть точным, во всем этом сказались смекалка, практичность и жесткий материальный расчет.

Русские всегда были открыты пришельцам, состав которых исторически менялся. Так, в XVIII веке на Руси жило много немцев. «Немец» буквально по-русски — это «немой человек», не способный ничего выразить или быть понятым. «Немцами» могли тогда называть и поляков, и голландцев, и французов, и все они чувствовали себя в России тогда неплохо. Ганноверские аристократы, недоучившиеся бурши, ремесленники, профессора и разорившиеся купцы добирались до Петербурга, чтобы «поправить дела», а затем вернуться на родину или остаться в этой дикой, но богатой стране. 200 лет тому назад Германия, например, была раздроблена и перенаселена, а в России — огромные пространства, богатство и расточительность аристократов, покорность и радушие народа. Это помогало укорениться любому чужеземцу, особенно после того, как Петр I силой повернул Россию к западной цивилизации. После Петра I главной чертой русской культуры стала открытость и восприимчивость ко всему иностранному на протяжении трех веков. Только сейчас это качество русских стало видоизменяться, трансформироваться во что-то новое.

Как для всех «немцев» (иностранцев) русские были дикими варварами, жившими по непонятным законам, так и для русских они сами были полусказочными персонажами, к которым проявлялось сложное отношение: и любопытство, и неприязнь. Немцы редко смешивались с русскими, селились в отдельной «слободе» — например, на Кукуе в Москве. Терпели друг друга — да, получали взаимную пользу на основе практического расчета — да, но без особого взаимного притяжения.

Отношение русских к иноземцам интересно проследить по русской литературе, «густо заселенной» иностранцами. Показательно, что русские писатели изображали их, как правило, в сатирическом ключе, в широком диапазоне: от явных злодеев до вроде бы симпатичных людей, но в той или иной степени «испорченных» западной цивилизацией. В русской литературе очень трудно найти целиком позитивный образ иностранца. И дело здесь не в том, что русские литераторы поголовно были националистами, но в самой функции образа иностранца в русской литературе. Они были интересны как литературный прием, который привлекает внимание к проблемам русского народа, дает возможность увидеть самих себя, русских, как бы со стороны, сопоставить национальные менталитеты, разные культуры. Русские писатели изображали, главным образом, немцев, французов и англичан с их особыми национальными чертами. Нетрудно заметить, что именно эти народы оказали самое большое влияние на русскую культуру.

Наиболее часто в литературе встречались немцы. Начиная с Пушкина, они традиционно изображались людьми, для которых очень важен экономический расчет, «благоразумие», любовь к теоретизированию, самоуверенность. Их чрезмерная опора на разум, на «арифметическое» сознание при столкновении с русской действительностью часто ставит их в нелепые положения и даже служит причиной краха или гибели. Галерея немецких образов в русской литературе может обескуражить сатирическим отношением к ним.

И к французам отношение русских было своеобразным. В течение двух веков весь цвет русской нации говорил по-французски, пренебрегая своим природным языком. Сейчас это кажется оскорбительным для русских, даже нелепым, как если бы, например, при дворе Людовика XIV говорили по-китайски. Даже маленький Пушкин учился говорить по-русски у своей няни. В России жило много французов, убежавших от ужасов революции. Однако во всей русской литературе вряд ли найдешь образ симпатичного француза. В своем большинстве — это гувернантки и гувернеры, приглашенные в богатые дома воспитателями подрастающих детей. Они часто пренебрегали своими обязанностями, были плохо образованы и неумны, склонны к адюльтеру, высокомерны по отношению к русским. В Россию они приезжали с одной целью: заработать, скопить деньги. Через несколько лет уезжали, так и не выучив язык и ничего не поняв в этой стране, чувствуя по отношению к ней только раздражение, отчуждение и усталость.

При всем том иностранцы на протяжении всей истории России успешно интегрировались в российское дворянство. В высшем свете голубая кровь так смешивалась, что, например, Феликс Юсупов, знаменитый убийца Распутина, по одной линии приходился праправнуком королю Пруссии, а по другой был потомком монгольского военачальника. Чтобы убедиться, до какой степени на Руси был силен прилив иноземцев и как они успешно адаптировались в стране, достаточно посмотреть родословные коренного русского дворянства в «Бархатной книге», которая до революции хранилась в Департаменте герольдии при Сенате России. Так вот почти все древнее русское дворянство ведет происхождение от иноземцев, которые в разное время приезжали сюда на службу к князьям или к царю.

Приведем несколько примеров происхождения русских дворян:

из англичан: Хомутовы (от Гамильтонов), Бурнашевы (от Бернсов), Фомицины (от английского врача Фомы), Бестужевы и Бестужевы-Рюмины;

из венгров: Блудовы, Батурины (от Батугердов), Колачевы (от Калаш);

из татар: Ермоловы (от татарского мурзы Арслана — Ермо-ла), Давыдовы, Черкасские (от султана Игнала), Урусовы (от татарского начальника Едигея), Растопчины, Бибиковы (от Би-бека), Мухановы (от рода Муханов), Дашковы, Уваровы, Апраксины, Державины (от Багрима), Мордвиновы, Арсеньевы, Карамзины (от Кара-мурза) и др.;

из поляков: Чернышевы, Сапега, Потемкины (от шляхтичей Петемнских), Бунины (от Буниковских), Ланские, Грибоедовы (от Гржибовского), Баратынские, Гоголь (от польского шляхтича Яновского, принявшего малороссийскую фамилию Гоголь);

из пруссаков: Шереметевы, Салтыковы, Морозовы;

из литовцев: Голицины (от Голицы), Меньшиковы, Трубецкие, Куракины (от Кураки), Нелидовы, Валуевы (от Воловичей), Глинские, Лихачевы (от Лиховичи) и др.;

из немцев: Хвостовы (от немца Бассавола), Беклемишевы, Орловы, Левшины (от Левенштейн), Марковы (от Гудрет-Маркт), Гороховы (от Гаррах), Поганковы (от Пегенкампф), Востоковы (от Остенек), Толстые, Бозодавлевы (от Кос-фон-Дален), Левашовы, Мятлевы, Неплюевы, Протопоповы, Пушкины (от немца Радши), Васильчиковы (от Индриса) и многие др.

из шведов: Хрулевы, Новосильцевы (от Шалая), Суворовы, Сумароковы;

из итальянцев: Нащокины, Чичерины (от Ciceri), Кашкины (от Кассини — итальянских греков), Панины, Колошины (от Колоннов — от них идет и название города Коломна);

прочие: Брюс — шотландец, Воронцов — потомок варяга Африкана, Шафиров — еврей, Фон-Визин — от взятого в плен при Иване Грозном ливонского рыцаря, Лермонтовы — от выехавшего из Польши шотландца Лерманта.

Можно допустить, что не все эти факты соответствовали действительности. Иметь предка-иностранца в России было престижно — и в старину, да и теперь: такой факт в родословной записи и раньше выделял аристократа из общей массы.

Итак, во внешних контактах — в межнациональных отношениях русские проявляли терпимость. Другие нации всегда представляли для них какую-то особую притягательную силу, к ним их тянуло как к магниту. В контактах с развитыми и «цивилизованными» народами русские всегда старались извлечь максимум пользы: научиться чему-то, перенять технические или культурные новинки, обогатиться с помощью выгодной торговли. Эта открытость внешнему миру, переимчивость привлекательных черт других развитых культур (при сохранении своего архетипа) и создала в России условия для очень своеобразной и мощно развивающейся культуры.

Подобное магнитное притяжение обнаруживалось и по отношению к слабым и малочисленным народам, благодаря чему на своих пространствах Россия сохранила около 200 других народов (!). Правда, этот же «магнит», по выражению академика Д.С. Лихачева, «постоянно отталкивал другие жизнедеятельные народы — особенно поляков и евреев».

Говорить о толерантности русских на уровне личного сознания труднее за отсутствием документальных и исторических свидетельств, и можно полагаться на личные наблюдения над поведением современников.

В условиях жизни при «железном занавесе» пропагандистская машина закрытого государства успешно создавала образ врага-иностранца с самыми зловредными намерениями. Конечно, эта машина часто работала вхолостую, но многолетняя «промывка мозгов» не прошла даром, воспитав в русских определенное недоверие и элементарный страх. Власти следили за любыми контактами русских и иностранцев: встречи, переписка, телефонные разговоры. Кто по наивности нарушал этот негласный запрет, тот рисковал очень многим: карьерой, работой и даже свободой.

Иностранцы же в советские времена, несмотря на все тяготы слежки и ограничения передвижения, чувствовали себя в СССР «как короли»: к их услугам были специальные магазины «Березка», за ничтожную сумму денег они имели доступ к тому, о чем русские в своей стране не могли даже мечтать: баснословно дешевые и прекрасно изданные книги, билеты на лучшие спектакли и концерты, туристические маршруты по самым экзотическим уголкам страны, самые престижные гостиницы и рестораны — словом, все лучшее, что имелось в стране, было к их услугам. Для такой унизительной для собственных граждан государственной политики у СССР были свои экономические резоны — «выкачивание валюты» из иностранных туристов.

Естественно, что подобная многолетняя политика деформировала отношения иностранцев с местным населением: они просто не могли быть искренними и равными.

Для граждан СССР каждый иностранец, особенно «с Запада» (сюда относились все развитые капиталистические страны, в том числе и Америка), воспринимался как «небожитель»: богатый, свободный, уверенный в себе, не имеющий никаких бытовых проблем (это казалось немыслимым счастьем), изумительно одетый и пахнущий, в общем, «цивилизованный». Любое сравнение самого себя с иностранцем для россиянина подчеркивало разительный контраст, что развивало тяжелые комплексы неполноценности, критическое отношение к окружающей жизни и системе власти.

Ограничение контактов с иностранцами не ослабило природного любопытства русских к иным культурам. Хорошо поставленное гуманитарное образование, тяга к знаниям влекли к общению, пусть даже пассивному: переводилась и издавалась иностранная литература, показывались фильмы, гастролировали артистические и театральные труппы.

Однако «общение на расстоянии» невольно искажало реальный облик людей из других стран. Воображение россиян наделяло их сказочными чертами: все невероятно богаты, живут, как «голливудские кинозвезды» — роскошно, без проблем, без надоевшей советской рутины, свободные как птицы.

Уверенность в богатстве и могуществе иностранцев была настолько сильной, что часто приводило к абсурдным ситуациям. По признанию многих иностранцев, русские иногда ставили в тупик своих случайных иностранных знакомых, обращаясь к ним с фантастическими просьбами: например, привезти в подарок модный костюм «от Диора», духи или кожаное пальто и т.п. Однако подобные случаи говорят, скорее, не о «неумеренных аппетитах русских» или претенциозности, сколько об их наивности, незнании «западной» жизни и истинной стоимости вещей.

Когда советская пропаганда тиражировала документальные кадры нищеты, наркомании, преступности и грязи западных городов, то на это никто не обращал внимания. Навязанный силой стереотип превращался в свою противоположность, и результат достигался обратный: люди верили, что все беды, разочарования и серость обыденной жизни идут исключительно от советской власти, а за границей жизнь представлялась беззаботным раем. Нужно только сделать, чтобы советская власть рухнула — и тогда все заживут «в раю».

Впоследствии, когда «железный занавес» исчез, многие россияне смогли убедиться в иллюзорности своих представлений о «западной жизни» и не скрывают своего разочарования. Тем не менее почтительное отношение к западной материальной культуре и к технике осталось до сих пор. Свидетельством тому «инновации» в русском языке: «иномарка» и «евроремонт» (см. ч. II, гл. 1).

При контактах с русскими иностранцы, возможно, будут чувствовать себя «не в своей тарелке» из-за постоянного внимания. Сегодня, пожалуй, это не недоверие или враждебность, а просто человеческое любопытство. За каждым иностранцем, ступившим на русскую землю, до сих пор тянется флер загадочности, богатства, особой «культурности». Для этого, конечно, есть основания: народы, сумевшие построить богатую материальную культуру, организовать в своей стране устойчивый порядок, всеобщее уважение к закону, настойчиво декларирующие принципы свободы, вызывают у русских, с одной стороны, глубочайшее уважение, а с другой — сожаление по отношению к самим себе: «И почему мы так не можем? Чем же мы хуже?»

Разумеется, поверхностный взгляд российских туристов не позволяет проникнуть в сложную суть западной жизни, не мешает идеализации Запада. И в отношении россиян к иностранцам по-прежнему проявляется почтение к западной материальной культуре, открытость к ней (желание пользоваться ее плодами). В то же время есть понимание пропасти и несходства во всем, что касается образа жизни и стереотипов поведения между русскими и «западными людьми».

К тому же поверхностное знакомство с «западной» жизнью не избавило россиян от старых бытовых стереотипов, согласно которым, например, «немцы обожают порядок», «англичане — это благородные джентльмены», «французы— самый галантный народ» и т.д. До сих пор для русских сравнение с англичанином или французом в манере держаться — самый высокий комплимент.

Услышав, что она «ну, прямо француженка», любая дама будет безмерно польщена. Это значит, что она и стройна, и сексуальна, и игрива, и кокетлива, и загадочна, и элегантна, и модна и проч. А для мужчины сравнение с французом говорит о его элегантной одежде, хороших манерах, жизнелюбии, особом внимании и галантности по отношению к женщинам. Сравнение же с англичанином дает представление об особой выправке, элегантности и отличных манерах абсолютно порядочного человека — «джентльмена». Сравнение с немцем говорит о порядочности, обязательности и пунктуальности человека, с которым просто приятно иметь деловые контакты.

Если учесть традиции русского гостеприимства и доброжелательности, то в процессе общения с русскими (при условии корректного поведения) всегда можно рассчитывать на атмосферу внимания и психологического комфорта. Другое дело, что не стоит рассчитывать на полное доверие: ведь вы «не свой». Бог знает, что у вас на уме. И не стоит на это обижаться.

Многие особенности характера и стереотипы поведения русских уже описаны в специальной литературе. Но есть и до сих пор непонятные, которые способны поставить в тупик стороннего человека. В частности, речь пойдет об особом восприятии времени, представление о нем.

Первая особенность. Уже давно замечено, что русский человек более склонен обсуждать пройденный путь, чем строить планы на будущее, он чаще оглядывается назад, чем смотрит вперед. По словам А. Чехова, «русский человек любит вспоминать, но не жить» (рассказ «Степь»). Недаром у русских выражается презрительное отношение к тем, кто не помнит прошлого, кто «беспамятен, как кукушка».

Показательно, что многие сюжеты знаменитых классических романов или рассказов построены на откровенных воспоминаниях рассказчиков (попутчиков по дороге, случайных соседей) о самых важных событиях личной жизни.

Для русского человека очень важно его прошлое и типично душевное состояние ностальгии — по детству, по юности, по первой любви, по местам, где он жил раньше. Наверное, это объясняет, почему русские так трудно приживаются в эмиграции. И эта же ностальгия проявляется среди современных русских старшего и среднего возраста по затонувшей «Атлантиде» — СССР, по родине их детства и юности. Почему прошлое столь важно для русского сознания? Потому что именно в прошлых фактах он ищет подоплеку для будущих действий, моральную опору, утешение, оправдание собственным поступкам, резон для выбора решений. Недаром говорят, что «русский мужик задним умом крепок». Не стоит понимать эту пословицу в том смысле, что он глуповат или долго думает. Смысл ее в том, что русский более осмотрителен, чем предусмотрителен. То есть он лучше замечает следствия и результаты, лучше анализирует прошлое, чем ставит цели на будущее и организует способы их достижения. Недаром народная мудрость утверждает, что «Наперед не загадывай», «Завтра обманчиво, а вчера — верно!», «Иди вперед, а оглядывайся назад» и т.п.

Эту особенность русского архетипа нужно учитывать в деловых контактах. Россияне лучше анализируют произошедшее, чем организуют перспективу действий.

Вторая особенность русского архетипа: приоритетность выполнения задач во времени определяется не столько логикой, сколько настроением, эмоциями, субъективными переживаниями в личной жизни, самим потоком жизни. Распределение времени у русских подчинено, скорее, человеческим чувствам. В первую очередь это относится к личному времени: здесь россиянин может поставить иностранца в тупик, изменить план своих действий неожиданным образом (в зависимости от обстоятельств личной жизни, настроения и т.п.) — опоздать, отменить назначенную встречу в последнюю минуту, не выполнить своих обещаний и т.п. И, что поражает, не предпринимает после этого усилий, чтобы объясниться, исправить положение. Подобное поведение русских (как и других народов на территории России) обескураживает западных людей, привыкших относиться ко всему, в том числе и ко времени, рационально, логически и прагматично. Такие несовпадения, разумеется, вносят неудобства, особенно в деловые отношения.

Можно, разумеется, осудить такие качества характера русских, как недисциплинированность, ненадежность или даже лживость, как это и воспринимается чаще всего. Но можно это воспринять и иначе — как результат особого отношения русских к жизни, умение выйти за границы привычного и размеренного бытия. Возможно, что человек совершенно искренне давал вам обещания, сам веруя в обязательность их исполнения. Однако, оказавшись в новой жизненной ситуации, он с головой ушел в новые проблемы. Изменилась ситуация, вслед за нею изменился эмоциональный фон и, значит, приоритеты. Прежние обещания, обязательства блекнут под напором новых обстоятельств. «Жизнь прожить— не поле перейти», т.е. нелегко, всех проблем избежать невозможно. Поэтому надо «жить сейчас, в эту минуту», а остальное — «как Бог рассудит»...

В этом отношении россияне напоминают греков, которые, как известно, не отличаются пунктуальностью и трудовым рвением и превыше всего ценят свой досуг, личную жизнь и все остальное, что с ней эмоционально связано.

Отношение россиян к рабочему времени — это не то же самое, что отношение к своему личному времени. Основная масса населения страны из поколения в поколение (особенно в советский период) выработала в себе отношение к работе как к государственной повинности, которая, как правило, не была связана с конкретным вкладом человека. Да и заработная плата обычно мало зависела от индивидуального трудового вклада. В обществе укоренилась привычка (особенно среди людей, не занятых в непосредственном производстве) пренебрежительно относиться к соблюдению распорядка рабочего дня: опоздать на работу, уйти раньше положенного времени, растянуть обеденный перерыв, часами распивать чаи и болтать во время рабочего дня вошло в привычный образ жизни. Это отражено в многочисленных кинофильмах, спектаклях, произведениях современных писателей.

Такое поведение вызывает изумление иностранцев. Им нужно приготовиться (даже если состоится назначенная встреча для уточнения каких-то технических деталей) к разным неожиданностям: например, что вдруг на месте не окажется нужного человека, и что нет никого, кто бы смог его заменить... Сегодня, к счастью, когда в частной фирме и на предприятиях люди получают зарплату в прямой зависимости от их личного трудового вклада, такое отношение к рабочему времени меняется в лучшую сторону.

И, в-третьих, для русских, как для всех восточных людей, время циклично. Каждый день солнце встает или садится, одно время года следует за другим. Люди стареют и умирают, а их дети все повторяют сначала. Для русских это почему-то чрезвычайно важно. Они все время возвращаются в мыслях к прошлому. Эта идея подтверждается этимологией самого слова «время»: оно происходит от древнеславянского «веремя» и связано со словами «вертеть», «веретено». Таким образом, сама идея времени в русском сознании связана с идеей повторяемости, цикличности.

Сравните, к примеру, немецкое Zeit, которое происходит от глагола ziehen, что значит «тянуть». Как видим, в немецком языке в основе идеи времени лежит линейный образ. И это отражается на стереотипах поведения немцев: общепризнано, что трудно найти другую нацию, более целеустремленную педантичную и организованную. А вот русские смотрят на жизнь другими глазами, у них другая оптика.

Разница в восприятии времени имеет колоссальное значение на практике. Западный человек решает проблему «линейно», «по шагам» — от одного этапа к другому, учитывая сегодняшние преимущества, двигаясь прямо к цели. Для него не столь важно, что было вчера или в прошлом: он весь направлен в будущее.

С русским циклическим представлением о времени деловые решения принимаются иначе. Прошлое для них — подоплека, контекст и основа любого решения. Они не так самонадеянны в своих планах на будущее, поскольку уверены: будущим невозможно управлять, оно предопределено судьбой, «наперед не загадывай». Можно только чуть-чуть облегчить свою судьбу, если жить в гармонии с природой, а главное — с окружающими людьми. Поэтому, по логике русского, не стоит искать сиюминутного решения, лучше подумать, «прикинуть», «семь раз отмерить», прежде чем решиться на что-то. И вообще, лучше отложить окончательное решение, ибо «Утро вечера мудренее». Сравним это с западной установкой: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня». Кстати, в советское время ее в шутку переделали так: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра».

Помимо «русского фатализма» отказ от долгосрочных планов диктуется и жесткой реальностью самой российской жизни: падение жизненного уровня основной массы населения за последнее десятилетие, отсутствие гарантий со стороны государства, забота только о выживании, резкая смена политической и экономической конъюнктуры в стране — все это затрудняет формирование долгосрочных жизненных планов.

Существует огромная литература о характере русского народа. Об этом писали русские философы Н.О. Лосский, Н. Бердяев, Н. Ильин, Л.П. Карсавин и другие (см. библиографию), и все они были согласны в том, что «главный момент русского духа есть религиозность».

Действительно, на протяжении почти тысячи лет религиозность составляла сердцевину русского архетипа. Однако в советский период русская церковь была практически уничтожена, ограблена и унижена, когда священники были во множестве репрессированы, а оставшиеся были вынуждены сотрудничать с властью, в том числе и с КГБ. Тем не менее, каким-то чудом церковь не была окончательно убита, жизнь в ней продолжала теплиться, а с началом перестройки даже говорят о возрождении русской религиозности.

Россия — страна многоконфессиональная: здесь представлены и христианство, и ислам, и буддизм, и иудаизм. По сведениям Н. Маргелова, директора Института религии, выступившего в телепередаче «Глас народа» зимой 2001 г., в настоящее время на территории России действует 11 000 православных приходов, 4400 приходов евангелистов и 258 приходов католиков. Понятно, что традиционно доминирует православие.

Православная церковь имеет большое значение в жизни российского общества. Конечно, сила ее подорвана и вряд ли она будет в дальнейшем играть такую же роль, какую имела до революции 1917 года. Однако в отличие от других общенациональных институтов церковь располагает высоким уровнем общественного доверия. Во всяком случае, по результатам опросов общественного мнения, 54% (больше половины) опрошенных заявили о своей приверженности православию, а атеистами себя объявили 46%.

Более точных данных мы не можем представить: в конце концов, существует свобода совести, но можно передать атмосферу...

В этом плане можно напомнить репортажи по ТВ, когда перед телекамерами, неумело крестясь, со свечой в руках позируют политические деятели первой волны демократии: Ельцин, Хасбулатов, Жириновский. Из этого эпизода все понимают, что церковь больше не преследуется в России, как это было на протяжении 70 лет. Более того, в политическом «бомонде» стало модно ходить в церковь, креститься, венчаться и отстаивать многочасовые литургии. Возможно, эти действия были рассчитаны главным образом на СМИ, чтобы смягчить образ правителей, которые от этого как бы становились ближе к народу.

К сожалению, есть основания утверждать: истоки религии в России утрачены, возможно, надолго, если не навсегда. Тот факт, что чуть не половина россиян считает себя приверженцами православия, и что стало модным носить на шее православный крест, еще не означает возвращения религиозного сознания. Вера все-таки передается воспитанием — с молоком матери, с последним словом и взглядом умирающего деда, а не по решению бывшей партийной номенклатуры. Однако даже если предполагать, что бывшая глубокая религиозность русских в результате жестоких преследований уничтожена, то все равно в их сознании она не исчезла бесследно, а сохранилась хотя бы в языке. Например, каждый человек (неважно — верующий или атеист) десятки раз в день произносит «спасибо», и при этом бессознательно формально обращается к Богу, прося помочь ему и спасти: в средние века благодарность произносилась как «спаси (тебя) Бог».

А как русские выражают свое недоверие или презрение к нечестному человеку, который потерял совесть и хочет обмануть другого? Они говорят: «Побойся Бога», «Креста на тебе нет». Значит, «крест» в русском сознании — синоним слова «совесть», человеку «с крестом» можно доверять, крест — это как бы гарантия того, что он «свой» и не сделает тебе плохого.

Все оттенки сильных эмоций, в том числе и восторг, и ужас, и восхищение — все это выражается с помощью присловья «Господи, Боже мой!» Интересно, что западный современный человек, произнося то же самое на своем родном языке, кажется сам себе манерным или находится в состоянии аффекта. Короче говоря, в устах западного человека лишнее поминание Бога выглядит не совсем натурально. Для него это — архаизм или позерство, а для русского же человека — привычная эмоциональная скороговорка, особенно в речи женщин.

Не вдаваясь в теорию, можно отметить конфессиональные особенности православной церкви.

Во-первых, православие по сравнению с католицизмом — более домашняя, народная религия. Здесь относительно редки случаи религиозного экстремизма, религиозного противостояния и войн. В момент обращения к христианству русские, в отличие от многих других наций-прозелитов, получили Священное Писание не на чуждом языке (латинском, греческом или древнееврейском), а в понятном переводе на славянский святых равноапостольных Кирилла и Мефодия.

На Руси не было монастырской учености западного типа (со знанием латыни, римской философии, истории и литературы). На почве такой монастырской учености в Европе выросли университеты и развились искусства. А на Руси священники и монахи не были обязаны изучать древние языки и науки. Это и объясняет, почему постепенно на Руси накапливалось отставание в науках и технологиях — очевидный изъян русского исторического наследия, по крайней мере на материалистический, картезианский взгляд. Зато и отношение к Богу было более «домашним», близким. «На Бога надейся, а сам не плошай», — говорили всегда русские, а это подталкивало их к самостоятельным действиям, независимо от религиозных предписаний.

Во-вторых, в современных условиях русское православие — более архаичная и традиционная религия: молитвы произносятся на старославянском языке, непонятном даже для образованных людей.

В-третьих, православие содержит довольно суровые предписания: нельзя входить в церковь в неподобающей одежде и макияже, женщине нельзя носить брюки, голова ее должна быть покрыта платком или шарфом, в любую жару ее тело должно быть прикрыто. Об этом не будет лишним знать, если вы захотите поближе познакомиться с православными службами: вполне возможно, что русские «бабушки» весьма активно напомнят вам о правилах.

Кроме того, почти половину дней в году русские православные едят постную пищу, т.е. без мяса и животных продуктов. А накануне Пасхи в течение семи недель следует особенно строгий пост. Многие русские следуют этим традициям не только из религиозных, но и из гигиенических соображений.

В целом, предписания русской церкви, возможно, и не такие суровые и многочисленные, как, например, в других конфессиях, но вас заставят уважать их и следовать им, даже если вы посторонний наблюдатель или турист.

И, в-четвертых, присутствие во время русской литургии будет непривычно иностранцу: с одной стороны, теплая атмосфера, прекрасные иконы и необыкновенное пение приведет вас в восхищение. Но, с другой стороны, в русской церкви нельзя сидеть во время службы и пребывать в комфорте. В течение нескольких часов молящиеся стоят, кланяются в пояс. Может смутить обычай целования икон многими молящимися. Если и вы захотите приложиться, знайте, что не стоит целовать лик изображенный на ней! Это будет воспринято верующими как святотатство. В XVI веке во время польской интервенции, например, Марина Мнишек, жена Самозванца, по незнанию поцеловала на иконе Божью Матерь в губы, и этот эпизод мог бы стать в ее жизни последним: в православной традиции принято прикладываться к краю образа или окладу.

В-пятых, стоит напомнить о напряженных отношениях между православием и католичеством. Само слово «православие» образовано при переводе на русский язык греческого слова «ортодоксия» и приобрело смысл «верное учение». Тем самым византийское, или восточное христианство противопоставлялось западному (католическому). Таким образом, русские, по их собственному убеждению, более «правильно славили Бога», чем другие. Отсюда особое отношение к «другим» христианам, например, католикам. И это напряжение не ослабевает. Вспомним, например, бурю вокруг католической церкви в русских СМИ в начале 2002 г., когда в эти отношения вмешался даже МИД России, т.е. само государство. Спор начался с проблемы проведения телемоста между Папой Римским и католиками России. Патриарх Алексий II назвал этот факт «вторжением католической конфессии на территорию России». Дальше — больше: самые уважаемые и известные деятели российской культуры написали письмо Президенту с лозунгом: «Долой ватиканских миссионеров!», где не скрывали своего гнева по отношению к «католической экспансии».

Это можно расценить и как политические игры, и как накопленное веками недовольство и раздражение, и как забвение принципа толерантности. По мнению директора Института религии Н. Маргелова, «русская православная церковь ощущает себя неуверенно, особенно после визита Папы Римского в страны Восточной Европы». Возможно, отсюда нервный тон высказываний ее представителей, что влияет на всех верующих. Но при этом не каждый верующий ясно сможет вам объяснить, в чем отличие православия от католичества.

И последнее. Традиции русского православия таковы, что все, в том числе и преуспевшие в бизнесе люди, по совести должны жертвовать часть своего дохода или на дела церкви, или сиротам и нуждающимся. В этом-то и состоит секрет полного преображения внешнего вида крупных городов России. Тот, кто видел Россию в последний раз хотя бы 10 лет назад, не поверит своим глазам при виде блистающих золотом и роскошным убранством многочисленных храмов (и не только православных) и отреставрированных дворцов. Часто вся эта красота — не от щедрости или взрыва патриотических чувств государства и его чиновников. Все создано на церковные пожертвования и средства многочисленных преуспевших людей.

«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке»

В общенациональной газете «Известия» (22 февраля 2002 г.) и в Интернете прошла информация, наделавшая много шуму. В ней рассказывалось, что «Российское застолье убило французского специалиста». Три года тому назад в Нальчике француз 44 лет умер от алкогольной интоксикации — всю ночь пил водку со своими российскими коллегами. Его вдове было отказано в пенсии, и она подала в суд на фонд социальной защиты. Суд постановил, что вдова имеет право на пенсию, потому что имел место «инцидент на рабочем месте», что работодатели погибшего должны были учитывать «российскую специфику», поэтому они несут ответственность за своего сотрудника. В его обязанности входило устанавливать рабочие контакты с коллегами из России, которые сопровождались традиционными возлияниями.

Пить ему, разумеется, пришлось национальный российский продукт, а как известно, «Водка— вину тетка», т.е.вещи несопоставимые. Как утверждают сами русские, слишком велика разница в процессе питья вина и водки, а также в его результатах.

Так, французу совершенно неведомо понятие «опохмелиться» и всего остального, что с этим связано. Работодатели, конечно, знали о традиции застолий российской жизни, но не принимали всерьез, не подготовили человека, что повлекло за собой его гибель. Во избежание подобных случаев нужно знать феномене российского питья не только понаслышке.

Любовь к горячительным напиткам на Руси давно известна и традиционна. Во-первых, это связано с холодным климатом: алкоголь ощутимо согревает в холод. Виноград в России не растет. Вот и пользовали сначала меды, пиво, хлебное вино. Водка появилась не ранее XV века. Во-вторых, существует давняя историческая традиция. Известно, что в свое время киевский князь Владимир не мог принять Коран по нескольким причинам: непонятного языка, странного обычая не есть свинину и не пить вино. Последнее было просто неприемлемо — и вовсе не из-за повального алкоголизма, а в силу древнерусских традиций.

В те времена по русскому обычаю князь должен был делить трапезу (т.е. есть) вместе со своей дружиной. Этот ритуал скреплял дружбу князя с воинами, усиливал их взаимное доверие. Славяне на Руси привыкли к хмельным напиткам, так как они снимают усталость и стресс после военных походов, согревают. Ритуал княжеских пиров был очень строгий и не допускал «буйства во хмелю». Пьянство «для развлечения» всегда строго осуждалось, а умение хранить ясный разум после распития высоко ценилось как особое мужское достоинство: «Пьян, да умен — два угодья в нем». Для сравнения: арабы пили вино, но только в узком кругу, поэтому у них, в отличие от русских, нет ритуала пиров и соответствующих стереотипов поведения на них.

Итак, князь Владимир в X веке сделал свой выбор: было принято православие, и не только под влиянием красоты греческой литургии, но и потому, что не нарушалась древняя традиция: «Веселие Руси есть пити... и нам без того не жити!» Веселье и питье в русском сознании неразделимы. Из глубокой древности эти традиция перекочевала и в новые времена. По статистике, Россия остается мировым лидером по количеству потребления алкоголя на душу населения, опережая традиционно много пьющие страны: Францию, Португалию, Италию, Германию и Венгрию.

По мнению врачей, потребление горячительных напитков в России превышает все допустимые нормы. Оказывается, человек может употреблять без непоправимого вреда для здоровья не более 10 литров алкоголя в год, а в России на каждого человека, включая женщин и детей, приходится 13—15 литров11. Русские лидируют в потреблении алкоголя даже при том, что теряют от 9 до 22 лет жизни вследствие болезни от пьянства и знают об этом.

Еще более губительно действие некачественного «самодельного» алкоголя. Под его воздействием ежегодно в стране погибает около 35 тысяч человек. Значительная часть отравлений приходится на российскую провинцию, где пьющие люди особенно стеснены в средствах и употребляют то, что нормальному человеку не снится в кошмаре. В маленьких городах и сельской местности, где трудно найти работу, пьянство как косой выкашивает самое активное и трудоспособное население — молодых мужчин.

Бесспорно, что алкоголизм — это первая причина сохранения устойчивой разницы (13—14 лет) в продолжительности жизни мужчин и женщин: мужчины пьют несравненно больше и чаще. Надо ли объяснять, насколько такое положение губительно для всей страны? И откуда идет такая беда, истребляющая огромное количество людей без всяких войн? Здесь снова приходится отметить древние традиции гостеприимства, согласно которым русский стол немыслим без крепких напитков, а также, разумеется, роль климата. После дальней дороги для замерзшего от зимней стужи путника чарка водки особенно желанна. Она же помогает снять неловкость первых минут знакомства, «развязать» языки для душевного разговора.

Кстати, русскому человеку для того чтобы выпить, обязательно нужна компания. По общему убеждению, тот, кто пьет в одиночку, — алкоголик, таких не уважают. Если в кафе или ресторане вы увидите человека, сидящего наедине с рюмкой водки, можете быть уверены, что это — иностранец (российские алкоголики, если пьют в одиночку, то обычно делают это дома, скрываясь от чужих глаз).

Есть и причина чисто физиологическая. Все замечали, что алкоголь на каждого человека влияет совершенно по-разному: одному достаточно кружки пива, чтобы проявились все признаки опьянения — красное лицо, чрезмерная возбужденность и т.п., а другой выпьет бутылку водки и спокойно пойдет дальше. Все зависит не столько от количества и качества выпитого, сколько от активности фермента, окисляющего алкоголь, — уксусного альдегида.

У разных людей активность этого фермента может отличаться в десятки раз (!). У монголоидов, например, этот показатель низкий, потому даже после выпитой кружки пива они могут совершенно опьянеть. Кстати, это объясняет феномен губительного воздействия «огненной воды» на целые народы Крайнего Севера. Первое же знакомство с крепким алкоголем доводит их до бессознательного состояния, действуя как сильный наркотик. В дальнейшем из-за слабой активности того же фермента они попадают в состояние наркотической зависимости от алкоголя, не в силах прекратить пить, постепенно деградируют и погибают. Такая ситуация наблюдается не только в северных регионах России, но и на американском континенте.

Обычно у европейцев степень активности этого фермента высокая. Вот почему они лучше, чем монголоиды, переносят алкоголь, не попадают в тяжелую зависимость от него. Поэтому нет ничего странного в том, что например, некоторые жители Великобритании или французской Бретани «расслабляются» каждый уик-энд до потери памяти, но зато всю неделю спокойно переносят отказ от удовольствия питья, не впадают в зависимость от него. Дело здесь вовсе не в «силе воли» или, наоборот, личной расслабленности, или «диких нравах». Поведение людей, как это ни парадоксально, зависит не только от их воспитания или разума, но и от физиологического состава крови.

В этом аспекте русские (впрочем, как и во многом другом) занимают промежуточную позицию между европейцами и монголоидами. В целом же это люди с высокой активностью «алкогольного» фермента в крови. Это значит, что они хорошо переносят спиртное, могут много выпить водки и остаться «в разуме», не болеют после этого. Такая стойкость, как ни странно, гибельна: русские действительно хорошо переносят алкоголь, но быстро привыкают к нему и впадают в зависимость.

Есть и психологические причины русского пьянства — анестезирующее действие алкоголя. Веками россиянин искал в рюмке забвения от проблем: самодурства барина, несправедливости начальства, просто тоски и беспросветности бытия. То же самое происходит и в современной России, где на полтора десятилетия затянулась «шоковая терапия». Непьющие люди гораздо чаще (47%) высказывают мнение о том, что «терпеть свое бедственное положение уже больше невозможно». А вот среди пьяниц только 20%73 думают так же. Значит, в российском долготерпении и покорности можно увидеть не только черту национального характера, но отчасти и влияние алкоголя.

Можно сказать, что в условиях современной России алкоголь имеет не только анастезирующее, но и эмансипирующее действие: он освобождает человека от бытовых проблем, от прессинга обязательств перед обществом, от авторитета государства, усиливает «свободолюбие».

Весьма существенной причиной алкоголизма среди русских является экономическая. Водка доступна и по цене, и потому, что купить ее можно при желании везде. К вашим услугам найдется магазин, работающий 24 часа в сутки и без выходных.

Какой вывод можно сделать из всего сказанного?

Во-первых, не стоит смотреть на любовь русских к выпивке только как на проявление «диких нравов». Причины этого феномена разнообразны: исторические, физиологические и экономические. Все вместе они усугубляются неудовлетворенностью русских современной жизнью.

Во-вторых, давняя российская привычка к алкоголю неминуемо коснется и вас, если вы собираетесь заниматься бизнесом на территории России. Вряд ли вам удастся избежать «русских обедов», где будут пить водку. Общеизвестно, что на Руси люди, которые ни с кем не пьют, малоуспешны в бизнесе, равно как и других делах. Так было всегда.

Давно подмечено, что алкоголь «развязывает» языки: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И многие «сильные мира сего» в истории России без зазрения совести пользовались этим. Известно, что к этому средству прибегали Иван Грозный, затем Петр I, а также Сталин. Они специально, угрожая расправой, поили тех, кто «нуждался в проверке», и таким образом узнавали чужие тайны.

Кроме того, напомним, что для России, особенно во времена СССР, характерным было «деловое пьянство», т.е. пьянство на рабочем месте. Люди, которые не пили, чувствовали себя в коллективе изгоями, чужими. Особенно это касалось мужчин. В советское время в русском языке появилось характерное слово «междусобойчик», обозначавшее выпивку на работе «среди своих» (посвященных). На таких «междусобойчиках» за рюмкой водки обсуждались деловые вопросы, в том числе и кадровые, которые затем нередко получали свое отражение в официальных приказах и назначениях. Знание того, с кем «надо пить», умение организовать «свой круг», умение веселить компанию с помощью анекдотов, искусство произносить тосты и быть «своим в доску» очень часто способствовало продвижению в карьере. Если у человека возникали какие-либо проблемы, то члены «своего круга» оказывали ему всяческую помощь, например, телефонный звонок «кому надо», победу в конкурсе, денежную премию, место в больнице и т.п.

Эта же традиция сохранилась и поныне. Чтобы быть успешным в бизнесе, надо знать, где, с кем и как пить. Это нужно признать как данность и всегда иметь в виду. Хотя это совершенно не исключает, что вы встретите русского, который терпеть не может водки, а знает толк в хороших винах. Выросло уже новое поколение людей, которые провели свое детство в достатке, слушали курсы в университете за границей, имеют разнообразный жизненный опыт и новые стереотипы поведения с ориентацией на Запад.

Впрочем, вполне осознавая такую любовь к горячительным напиткам как «слабость», которая удивляет, а иногда и шокирует иностранцев, русские при деловых контактах скорее всего постараются вести себя корректно. Другое дело, когда «деловая часть» завершена, и они хотят по-своему отпраздновать это событие или просто расслабиться. Среди «своих» они будут вести себя уже иначе, «без тормозов», пить по-русски («Пьет, как за ухо льет»), получая от этого удовольствие. Если вы вдруг оказались в такой компании, то постарайтесь воспринимать это не только как жестокое испытание для вашего здоровья, но и как знак особого доверия к вам.

В заключение следует отметить, что, по статистике, потребление водки в России в последние несколько лет немного сократилось, выросла доля потребления шампанского (для празднования Нового года, свадьбы или других торжественных праздников) и особенно пива. Неимоверно возросшая популярность пива особенно бросается в глаза, например, телезрителям: регулярно передача прерывается рекламой пива. «Что мы делаем? Да пиво пьем!»— этот рекламный слоган стал реальностью молодежной жизни в России и уже вызывает тревогу в обществе. По мнению специалистов, страсть к этому напитку является только прелюдией к алкоголизму. Так что пристрастие к «горячительным напиткам» в России по-прежнему живо...

Итак, сравнение российской и западной ментальности показало, что для российского массового сознания характерна не практическая, а скорее гуманитарная направленность. В нем преобладает интерес к проблемам личности и ее развития, исторические сюжеты, проблемы творчества, интерес к политике и отношениям людей в социуме.

Западный менталитет более рационален: для него важнее «здравый смысл», логика, проблемы социального устройства с акцентом на «терпимость» (толерантность), «равенство», «право», политические институты и т.д. Российское сознание более идеологизировано: в нем чаще используются термины «мировоззрение», «мировосприятие», «отношения между людьми» и т.п. Традиционные социальные установки в сознании русского человека влияют на формирование как его привлекательных качеств, так и недостатков.

Привлекательны, с одной стороны, его гостеприимство, открытость, искренность, дух товарищества и взаимопомощи, готовность помочь другому в беде, способность пожертвовать собой и своими интересами во имя любви или дружбы, доверчивость, терпеливость, миролюбие и незлопамятность. Человек, близко знакомый с русской культурой и с русскими, друживший с ними, навсегда проникается симпатией к ним. И более того, может измениться под их влиянием. Подмечено многими, что находясь под влиянием и в окружении русских, «западный» человек со временем делается более добродушным, более спокойным по отношению к карьере и успеху, более «широким» и свободным по духу, менее мелочным и суетливым в достижении материальных целей.

В этом признаются сами европейцы, которые после нескольких лет разлуки с родиной вынуждены, как это ни парадоксально звучит, вновь «ломать» себя, возвращаясь к европейским порядкам, образу жизни и характеру межчеловеческих отношений. Однако, с другой стороны, русским свойственны непрактичность, легкомыслие в серьезных вопросах, неритмичность в труде, недостаток практицизма и того, что европейцы называют «здравым смыслом», не вполне развитое чувство собственности и — как результат — неразличение своего и чужого, неумение выстраивать планы и перспективы на будущее и затем методично и неуклонно реализовывать их, недисциплинированность, неспособность надолго сосредоточиться на чем-то одном, недостаток истинного профессионализма, который часто выражается не столько в «незнании», сколько в неумении спокойно (автоматически) исполнять свои профессиональные обязанности, слишком «личное» и эмоциональное отношение ко всему на свете, безответственная надежда на «авось», на «чудо», на то, что «пронесет» или «кривая вывезет»... А помимо этого — любовь к «зеленому змию» и буйным празднествам, излишняя субъективность и личностный подход ко всему, желание найти виноватого и свалить на него проблемы в трудной жизненной ситуации — все эти качества усложняют отношения русских с другими людьми.

Они плохо сказываются на деловой репутации, создают не просто отрицательный образ, а расхожее мнение, что русские — «обломовы» и «ненадежные партнеры в бизнесе». Это, однако, не совсем справедливо. Конечно, русских трудно назвать народом, ретивым в зарабатывании или экономии денег. Им чужда муравьиная хлопотливость, они трудолюбивы, что называется, в меру. Скромные деловые качества русских ими самими не скрываются и, более того, даже демонстрируются со всей русской откровенностью и искренностью, высмеиваются ими самими в анекдотах.

Но все это только до того момента, пока русские не увлечены делом. И если дело им интересно, если вы сможете увлечь их перспективами, да еще если между вами сложились доверительные и дружеские отношения, то вы не найдете лучшего партнера в любой сфере деятельности.

Другие интересные материалы:

ВИДЕОМОСТ Москва – Санкт-Петербург на тему: "Наркологи и наркополицейские: вместе или порознь в борьбе с наркоманией?" и несколько КОММЕНТАРИЕВ к нему.
В ходе согласования поправок в...

Комментарии психиатра-нарколога:...

Кабинет нарколога

ДИСКУССИЯ о целесообразности принудительного лечения наркоманов с КОММЕНТАРИЯМИ
Вновь возникла дискуссия о...

В Перми суд огласил приговор –...

Терапевтические подходы при синдроме отмены алкоголя
"В настоящее время для логичного...

Л. Галанкин, Г. Ливанов Длительный...

Замечание на высказывания С.В. Дворяка - психиатра-нарколога /примерно с 50-летним стажем/, кандидата мед. наук, директора, научного консультанта и просто лауреата премии
«Выход из тяжелой ситуации не в том чтобы...

Прежде всего хочется поблагодарить г-на...